Холодная весна - Кэрол Тауненд

— И тогда ты пополз к де Ронсье в надежде, что он отвесит тебе тридцать сребренников за предательство?

— Несколько больше… то есть, нет… Я и в дурном сне увидеть не мог, что он решится на такое. Пожалуйста, мастер Раймонд, пожалейте меня…

Гвионн презрительно скривил губы.

— Ты, Варр, просто гадина ползучая. У тебя всегда было желтое чешуйчатое брюхо. Вот почему ты и стал лучником. У тебя не хватало мужества, чтобы сражаться лицом к лицу. — Гвионн наконец вынул кинжал из ножен и любовно посмотрел на сверкающее лезвие.

— Взгляни-ка, Варр… Сэр Ральф выдал мне новенький, хорошо заточенный клинок. Неплохой, хотя, конечно, и не такой хороший, как тот, что был у меня в Кермарии. Но для тебя сойдет.

Варр чуть не плакал.

— Смотри, как блестит. Красиво, правда? — продолжал Гвионн. — Но он еще не пробовал человеческой крови…

— Не надо, мастер Раймонд, не надо!

Гвионн Леклерк приблизился к негодяю, в его глазах загорелись недобрые зеленые огоньки.

Обри, вернувшись после обеда в конюшню, нашел лучника повешенным на потолочной балке.

Созвав людей на помощь, Обри влез на перевернутое ведерко, валявшееся под ногами самоубийцы, и перерезал уздечку. Труп грузно свалился на земляной пол. Кроме красной борозды на шее, следов насилия на теле не было.

Сэр Хамон, отец Обри, был только графским сенешалем, управляющим вотчиной в отсутствие держателя феода. В его обязанности, помимо прочего, входило разобраться в обстоятельствах загадочного происшествия.

Снаружи Гвионн Леклерк, прильнув к двери конюшни, внимательно прислушивался к тому, что говорилось внутри.

Встав на колени возле мертвеца, сэр Хамон провел ладонью по его редеющим седоватым волосам и пощупал уздечку.

— Так ты и нашел его?

— Да, папа.

— И ведро валялось под ногами?

— Да, папа. Под ногами, чуть-чуть сбоку.

— Как если бы он в агонии отпихнул его ногой?

— Да, папа. Он перекинул уздечку через балку и влез в петлю.

— Похоже на правду, — сдерживая раздражение, проговорил сенешаль. До сих пор в отсутствие графа не случалось ничего из ряда вон выходящего, и он боялся, что это дурацкое самоубийство разгневает его господина. Если только графу не понравится, как управлялся замок без него, он приплетет и это лыко в строку. Сэр Хамон уже давно подозревал, что молодой граф не так высоко ценит его, как покойный дед Арлетты, видимо, считая, что сенешалю пора и на покой.

— Пусть у меня и седина завелась на висках, Обри, — сказал де Хамон, потрепав сына по голове, — мой разум ясен, как никогда. Конечно, это самоубийство. Кому могла быть выгодна смерть бедолаги? Жаль только, что он выбрал твою конюшню, сынок, чтобы переселиться в ад.

— Да, папа… Интересно, зачем он сделал это?

— Черт его знает. Возможно, сидел в долгах. — Сэр Хамон устало поднялся на ноги. — Только добавил нам всем лишних хлопот. Жалко, что он не дождался возвращения графа. В аду бы подождали.

Гвионн Леклерк за стенкой усмехнулся и отправился прочь.

Одним прекрасным июньским вечером, когда граф кончил судить правого и виноватого, восседая на высоком сиденье перед камином в зале, он вызвал к себе дочь.

— Мне нужно укрепить свое положение в Аквитании, — заговорил он. — Приближается срок твоей свадьбы с графом Этьеном, как было обговорено. Скоро сюда прибудет племянник графа, Луи Фавелл. Тебе оказана большая честь, что он самолично возглавит брачный эскорт. Как требует французский обычай, ты проживешь некоторое время в поместье графа на правах невесты, сошьешь себе подвенечное платье и немного освоишься с новой обстановкой. Мы договорились, что тебя отдадут замуж на следующее лето.

— Да, папа, — покорно согласилась Арлетта, разыгрывая из себя послушную дочь, какой ее и хотел видеть Франсуа.

Восемь лет ее жизнь текла в ожидании этого момента. Она уже давно свыклась с мыслью, что однажды ей придется покинуть свой Хуэльгастель и все, что ей было дорого и мило. Теперь, когда час расставания приблизился вплотную, она ощущала странную опустошенность. Это состояние напоминало те чувства, которые она испытывала, когда отец сердился на нее. Острая смесь страха и надежды, и нетерпения тоже. Не раз и не два гадала она, какой будет ее жизнь на чужбине. Она надеялась, что граф придется ей по душе, и она также понравится графу, и тот дарует ей привилегии и власть. Но, что еще более важно, она надеялась, что ее брак окажет благотворное влияние на дела ее отца и заставит его гордиться своей дочерью. Де Ронсье имел немало тайн, не терпящих яркого солнечного света — Арлетта знала, что ее отец не похож на галантного Ланселота в снежно-белых доспехах — но все же это был ее отец, и Арлетта не могла не любить его, молясь за успех всех его дел.

Она пристально посмотрела в карие глаза, окруженные сетью красных морщинок.

— Ты будешь скучать обо мне?

Изъеденные оспой пальцы графа забарабанили по грубо сколоченному столу.

— Как скоро ты будешь готова к отправке?

— Через пару дней.

— Хорошо. Фавелл в любом случае не доберется сюда раньше конца месяца. С тобой надо будет посылать целую свиту, не годится просто выпихнуть тебя со двора, как беспризорницу. Я опрошу моих людей, кто из них вызовется сопровождать тебя. Если таковые найдутся, они будут служить тебе, покуда ты не приедешь в Ля Фортресс дез-Эгль.

Арлетта не смогла сдержать изумления.

— Служить мне? Они будут моими телохранителями?

— Будет прилично выглядеть, если ты поедешь со свитой. Как будущей графине Фавелл, тебе положен личный эскорт. Ты довольна, дочка?

Арлетта была так удивлена, что целую минуту не могла вымолвить ни слова. Впервые в ее жизни отец говорил с ней как с равной. Было ли это потому, что она вскоре станет графиней Фавелл? Или на нее уже упал отблеск власти, которую она получит по праву брака? Она знала, какое влияние оказывала на ее безудержного отца Элеанор, а теперь он и у нее просит согласия. Возможно, что власть, о которой так долго и бесплодно мечтала она, вскоре станет явью.

— Конечно! Спасибо, папочка.

— Ваш караван отправится через месяц. До Бордо вы сможете добраться по воде.

— Мы поплывем на корабле? — Арлетта ни разу в жизни не покидала свой замок, и, разумеется, никогда не видала ни одного корабля. Она знала, что ее отец владел полудюжиной судов, стоявших на якоре в порту Ванна. Как и вся окрестная знать, он считал торговлю делом, недостойным себя, и редко пользовался ими. Арлетте иногда приходило в голову, что корабли еще не продали исключительно потому, чтобы убедить горожан, что де Ронсье на самом деле обладает кое-какой властью в округе.