Над гнездом кукушки - Кен Кизи

всего, в детстве – вам, вероятно, сошло с рук пренебрежение общественными нормами. Вы нарушили некие нормы и поняли это. Вы хотели получить по заслугам, нуждались в этом, но наказания не последовало. Такая глупая снисходительность со стороны ваших родителей могла посеять семя вашей текущей болезни. Я говорю вам это, надеясь, что вы поймете, что мы следим за дисциплиной и порядком исключительно ради вашего блага.

Она обвела взглядом палату. Взгляд ее внушал пациентам, что ей не доставляет удовольствия быть строгой. Было тихо, не считая жуткого, сводящего с ума трезвона у меня в голове.

– Трудно поддерживать дисциплину в таких условиях. Вы должны понимать это. Что мы можем с вами сделать? Арестовать вас нельзя. Посадить на хлеб и воду нельзя. Вы должны понимать, что персонал столкнулся с проблемой; что нам остается?

Тут Ракли сказал свое слово, даже два, но она оставила его без внимания. Ее лицо стало меняться с тикающим звуком, принимая нужное выражение. И наконец она сама ответила на свой вопрос.

– Мы должны лишить вас какого-то преимущества. Тщательного обдумав обстоятельства этого бунта, мы решили, что будет по-своему справедливо лишить вас преимущества старой душевой, которая нужна вам для игры в карты в течение дня. Справедливо, как считаете?

Она не повернула головы. Не посмотрела в его сторону. Но все один за другим стали смотреть на него. Даже старые хроники, удивленные тем, что все смотрят в одну сторону, вытянули свои щуплые птичьи шеи и повернулись к Макмёрфи – на него обращались лица, полные голой, робкой надежды.

Звон у меня в голове перешел в визг шин, тормозящих по асфальту.

Макмёрфи сидел с прямой спиной, лениво почесывая большим красным пальцем шрам на носу. Он усмехнулся всем, смотревшим на него, и вежливо коснулся козырька, а затем взглянул на сестру.

– Что ж, – сказала она, – если мы не будем обсуждать эту меру, думаю, час почти истек…

Она осеклась и посмотрела на него. Он пожал плечами, с громким вздохом хлопнул себя по коленям и встал. Потянулся и зевнул, снова почесал нос и пошел вразвалку, подтягивая штаны, через всю палату к сестре, сидевшей перед своей будкой. Я понял, что поздно уже мешать ему делать глупость, и молча смотрел, как и все. Он шагал великанскими шагами, засунув большие пальцы в карманы. Его подкованные башмаки высекли искру из кафеля. Он снова был лесорубом, крутым игроком, здоровым рыжим ирландцем, ковбоем из телека, шагающим по середине улицы навстречу судьбе.

Глаза Старшей Сестры полезли на лоб. Она не ожидала ничего подобного. Она рассчитывала окончательно разделаться с ним, рассчитывала утвердить свою власть раз и навсегда. А этот громила все ближе!

Она уже приоткрыла рот и стала искать взглядом черных ребят, напуганная до смерти, но он остановился, не дойдя до нее. Остановился перед окном и сказал вальяжным низким голосом, что решил взять себе одну пыхалку, купленную утром, после чего пробил рукой стекло.

Стекло разлетелось брызгами, словно вода, и сестра зажала руками уши. Макмёрфи взял блок сигарет, на котором было написано его имя, вынул одну пачку, положил блок, повернулся к Старшей Сестре, сидевшей, точно гипсовая статуя, и принялся бережно смахивать осколки с ее шапки и плеч.

– Мне так жаль, мэм, – сказал он. – Боже ж мой. Это стекло было таким кристально чистым, что я совершенно забыл про него.

Все это длилось пару секунд. Он развернулся, оставив сестру сидеть с дергающимся лицом, и прошел через палату обратно к своему креслу, закуривая на ходу.

Звон у меня в голове прекратился.

Часть третья

24

После этого Макмёрфи довольно долго играл по своим правилам. Сестра выжидала, пока ее посетит очередная идея, как с ним сладить. Она понимала, что проиграла один важный раунд и проигрывает другой, но она никуда не спешила. Хотя бы потому, что не собиралась выписывать Макмёрфи; эта схватка могла длиться, сколько ей захочется, пока он не допустит ошибку, или не сдастся, или пока она не придумает какую-то новую уловку, чтобы вернуть себе непререкаемый авторитет.

Немало всего произошло, прежде чем она придумала эту новую уловку. После того как Макмёрфи вернулся из своего короткого отпуска и снова подтвердил, разбив окно сестры, что ему сам черт не брат, он стал по-всякому чудить. Принимал участие в каждом собрании, каждом обсуждении – хохмил, перемигивался, дурачился как только мог, стараясь вызвать хотя бы скромный смешок у тех ребят, которые боялись улыбнуться с двенадцати лет. Он набрал достаточно человек для баскетбольной команды и сумел уговорить врача выдать им мяч из спортзала, чтобы он тренировал свою команду. Сестра возражала, говоря, что следующим шагом они станут играть в американский футбол в дневной палате и в поло по всему коридору, но врач, в кои-то веки, настоял на своем и выдал Макмёрфи мяч.

– Несколько игроков, мисс Рэтчед, обнаружили заметное улучшение с тех пор, как была организована эта баскетбольная команда; я думаю, она доказала свою терапевтическую значимость.

Сестра уставилась на него в изумлении. Значит, и он поигрывал мускулами. Она сделала себе заметку на будущее, когда снова будет в силе, и, кивнув врачу, ушла к себе в будку, играться с кнопками и ручками на пульте. Вместо разбитого стекла, пока не привезли