Топографический кретин - Ян Ледер

— Привет, как дела?

— Привет. Нормально.

— Где находишься?

Какая воспитанная: интересуется.

— В пабе. В каком-то нигде.

— Один?

— А с кем?

— Тебе легче.

— Ты меня с кем-то путаешь.

— Да нет, тебе правда легче. Я вот, например, на работе. Куда потом поедешь?

— Не решил еще. Есть предложения?

— Ну, не знаю… Поезжай в Шотландию, ты ведь любишь кататься.

Ага, в Шотландию. Или в Сибирь. Жаль, в Антарктиду дорогу не проложили пока. Чтоб подальше — и подольше, чтоб не маячил и не нудил.

Может, и правда рвануть куда-нибудь, забыть, начать сначала? Как там полагается в книгах и в кино — сменить паспорт, потеряться среди хуту, майя или кхмеров, купить гитару, сколотить хибару, завести собаку, лодку и мулатку, ходить на нерпу, искать нефть, кормить собой гнус, жить веками в палатке — без мыла, канализации и пива за углом?

Писать ей по письму в год и самолично относить замусоленный мужественный конверт на почту за тридцать миль от хибары и мулатки, сбивая ноги в кровь, а вернувшись, латать единственные свои мокасины, пошитые из шкуры собственноручно убитого кинжалом и рогатиной последнего бизона этих мест, и, штопая одной рукой и смахивая другой непрошенную скупую слезу с задубевшей на суровом ветру щетинистой щеки, представлять ее, читающую эти суровые строчки при свете дрожащей, ароматизированной корицей и ванилью свечки "живанши", прячущую драгоценный этот листочек от молодого, красивого и богатого будущего мужа, рыдающую от трогательных воспоминаний о нас и от неясного пока, но уже тревожного и сладостного предчувствия, от неудержимого стремления убежать от этого влюбленного в себя мудака и снова оказаться в моих корявых, но таких искренних объятиях?

Да ладно, никуда я не уеду, к чему это фрондерство.

Ребенок вырастает, а надежда на то, что вот умру, тогда поймете, остается. Или возвращается? Тогда маразм еще ближе, чем я думал.

Ах, какая женщина!

Угол атаки

— Заходи, Яша, заходи, чаю будешь?

— О чём ты говойишь, Настенька, какой чай! У меня ещё вывезенный из Севегоамегиканских Соединённых Штатов буйбончик имеется. Давай, дгужище Яков, вискагика хлопнем — непгеменно хлопнем, всенепгеменно, чтоб габоталось сподгучнее! А чаёк, Настенька, это дело, конечно, айхиважное, но оно подождёт.

Картавил Денис Брызгалин, только когда обращался к жене — для пафосу. Получалось похоже, тем более что и бородку он носил совсем как у Ильича, только лысины не хватало, молод ещё. Однако ж, несмотря на возраст, Денис был единоличным владельцем конторы, в которой трудился Яков, а его Настенька числилась там же главным редактором.

Она любила принимать гостей, ходить в театр и на вернисажи и гордиться успехами дочери на скрипичном поприще, и за всё за это сотрудники называли её за глаза Синьора. А в глаза — строго по имени-отчеству. Вернее, не в глаза даже, а при личном общении: взгляд в глаза от подчинённого — и уж точно от подчинённой — Анастасия Никитична могла воспринять как вызов. Это как с гориллой: знающие люди говорят, что встретив её в джунглях, спастись можно только одним способом — демонстрацией полного, беспрекословного, рабского унижения. Хочешь жить — не суетись, склоняй голову к земле, ковыряй руками почву, суй в рот траву и червяков, жуй всё это так, чтобы в твоём подчинении не могло возникнуть и тени сомнения. И самое главное: ни в коем случае, что бы ни происходило, не встречайся с чудищем взглядом.

Яков был одним из немногих, кто мог смотреть Синьоре в глаза и даже обращаться к владельцу и владелице на «ты»: он был у них на хорошем счету. К тому же они почему-то считали, что он знает английский.

— Вот смотри, — Денис поставил перед ним низкий стакан, в котором призывно цокнули кубики льда, и пододвинул скручивающийся в рулон лист тонкой факсовой бумаги с логотипом большой американской радиостанции. — Я так понимаю, что они согласны на сотрудничество, правильно?

Яков прочёл, кивнул и прикоснулся губами к жёлто-коричневой обжигающей жидкости. Поставил стакан, полюбовался тем, как глицеринно оползает напиток по толстым стеклянным граням. Покатал во рту, пропустил внутрь, сдерживаясь, чтобы не сморщиться. Самогон и самогон, чего они все находят в этом виски.

— Отличное зелье, шеф.

— Ещё бы! — сразу отозвался Денис. — В дьюти-фри Джейэфкея, Уошингтон-ди-си, за гринбаксы на сэйле чё попало не пихнут. Так что они тут в деталях пишут?

— Что готовы присылать нам свои передачи для ретрансляции.

— Диэйчэлом?

— Диэйчэлом.

— Видишь, Настенька, что я тебе говогил! — Денис картинно заложил свой небольшой большой палец за отворот свитера: пиджаки, несмотря на социальную крутизну, он носил редко. — Купились медиаимпегиалисты! Мы не можем ждать милостей от мигового капитала, взять их у него — наша задача!

Брызгалин гордо именовал свой бизнес первой частной радиостанцией если не всего Советского Союза, то уж точно советского Дальнего Востока. Первая непервая, но силёнок на всё пока не хватало, так что лежащий перед ним сейчас факс изрядно добавил радиовладельцу оптимизма.

— Ну просто все довольны, все смеются, — по привычке скептически, но тоже улыбаясь, ответила Синьора.

— А почему нет? — возразил шеф уже своим обычным голосом. — Нарисовалась полная взаимовыгода. Мы теперь можем официально называть себя творческим партнёром раскрученной на всю планету фирмы, повышать статус и уделывать конкурентов, а заодно затыкать дыры в эфире заокеанским продуктом, разве не так? Так. А буржуи получают возможность распространять свои буржуинские козни аж до самых до окраин, так? Так. Или не так, а, старина Яков?

— Так, — подтвердил Яков, опасаясь, что сейчас придётся выпить за успех предприятия. И, чтобы предупредить тост, снова взял бумагу в руки. — Они ещё обещают поставить нам тарелку, чтобы снимать передачи со спутника в реальном времени.

— Ага, и во сколько нам это станет? — подозрительно прищурилась Синьора.

— Ни во сколько, — ответил Яков. — Нульц рублей зеро копеек.

— Счета оплачивает правительство Ю-эс-оф-эй, оно же администрация президента Билли, оно же дяденька Сэм, оно же государственный де-мать-его-партамент, — удовлетворённо резюмировал Брызгалин.

Яков слегка расслабился: угроза тоста миновала.

— А коли взвоет обременённый американский налогоплательщик, что, мол, возложили на него непосильную ношу заокеанского вещания, так они дорогого Джорджа нашего Сороса подоят, им не впервой. Ах, Настенька, ну не грешно ли сомневаться в бескорыстности америкосов! Ты же видела их лица, им этот медиарынок знаешь, как нужен, — продолжал воодушевляться шеф. — Вот за эту их нужду мы сейчас и выпьем!

Спутниковая тарелка маячила пока где-то в отдалённой перспективе, требовала от шефа частых поездок в Москву, министерских согласований и подарков от всей широкой дальневосточной души в