Четыре повести о Колдовском мире - Андрэ Нортон

Она ничего не ответила. В ее мире, так плохо связанном, все время что-то распускалось, оттого что она была женщиной, оттого что она могла бы стать ведьмой…

— Нет, — услышала она вдруг слова Лорика. — Не может быть. Не мог же ты ей позволить запустить в себя когти.

Это была молитва. Он хотел поверить в это. Он страшно боялся того, что это не так. Он ждал, когда она сознается в том, что делила ложе с миледи.

На дне души ее, под истерией, еще оставался запас полного спокойствия. Она сказала:

— Она никогда не смогла бы соблазнить меня.

— Как бы не так, — возмутился он. — Ведь она красавица. Она ездит на лошади как мужчина; знает, как управляться с мечом, она…

— А откуда тебе все это известно?

Он замолчал. Даже под густым загаром было видно, как покраснели его обветренные щеки. Тонкая полоска шрама заалела.

— Но я же ведь не слепой и не глухой. И я мужчина не менее тебя.

Джованна так прикусила губу, что брызнула кровь.

— Лорик, я никогда не пожелаю ее, я не могу, — глаза его недоверчиво блестели. Она сказала правду ему в лицо.

— Я не могу! Я не… я не испытываю склонности к женщине.

Наступило молчание. Лорик побледнел. Рука его протянулась и отдернулась.

— Я… — он проглотил. Мотнул головой. Брови его сдвинулись, как от боли. — Поэтому ты и отказался стать моим братом по оружию?

Чуть подумав, она кивнула. Она не могла смотреть на него. Щекам ее было жарко; внутри все корчилось.

Он не сказал ничего насмешливого. Некоторое время он вообще молчал. Затем легонько тронул ее за плечо.

— Ты знаешь, кем я являюсь, — сказал он. — И кем я не являюсь, — он помолчал. — Согласись стать моим братом по оружию.

Она подняла голову. Это было больше, чем извинение. Она знала, о чем он просил, и о чем не просил. Однажды она ему отказала, потому что думала, что провалится на избрании. Теперь она уже была избрана. И теперь она была уже более женщина, чем тогда. Он же был… очень…

Молод. Слеп. Глуп. И дорог ей. «Да!» — кричала она в запертой крепости своего сердца. Она была совершенно одурманена своим братом, и это было всегда, с тех самых пор, как она его увидела стоящим в ученической казарме, неуклюжего, запачканного и уродливо-прекрасного, похожего на неоперившегося сокола. Это был ее первый ужасный день в Соколином Гнезде, когда она каждую минуту ожидала разоблачения и гибели. А он перед этим только что подрался с Керреком. Тот сидел, скорчившись в углу, и обтирал окровавленное лицо. Но Лорик обошелся очень мягко с новеньким, морским ребенком, поздно поступившим в братство. Он сказал, что и сам тоже морской ребенок, и сказал, что будет ее другом. Ее братом. Защитником и защищаемым, готовым поделиться с ней всем, что имеет.

Он не был мужчиной для мужчин. Он мог быть мужчиной для женщин. В то время как она…

— Да, — сказала она, бросая вызов судьбе и своему телу. — Да, я буду твоим братом по оружию.

Увидев, как осветилось его лицо, она захотела бросить все и бежать. Она вынула из ножен меч, он сделал то же самое. Потом они сделали разрезы и прижали запястье к запястью, кровь к крови. Он был спокоен. Она старалась не шататься. Происходило нечто большее, чем кровь и обещание вечной дружбы. Что-то могущественное, чему она не могла дать определения.

— Меч и щит, — сказал он медленно и торжественно, — кровь и хлеб и Крылатый лорд над нами: будь моим братом, и сердцем, и рукой, в жизни и в смерти, до конца света.

— Меч и щит, — повторила она спокойно, потому что ею управляла гордость, — кровь и хлеб, и соколиные королевы, будьте моими свидетелями: будь моим братом, и сердцем, и рукой, в жизни и в смерти, до конца света.

— Да будет так, — сказал он, вкладывая свой меч в ее руку.

Она вложила свой меч в его руку.

— Силами Воздуха, да будет так.

Воздух стал неподвижен. Запах Силы медленно растаял. Лорик, кажется, ничего этого не почувствовал. Ее меч лег в его ножны, и он улыбнулся ей чуть смущенно, чуть озорно. Но слова его были весьма деловиты.

— Братьям нужны будут лошади. Ты здесь уже все закончил?

— Да, все в порядке, — ответила Джованна. Он повернулся, и она последовала за ним в пахучую темноту конюшни.

С высоких пастбищ Равенхольда земля казалась совершенно мирной. Ни войн, ни Великой Перемены, ни грабителей в горах. Ни убийства соколов. Даже здесь, даже через столько дней, сколько пальцев у нее на руке, память не могла задерживаться на этом событии и обходила острые углы. Она пыталась увидеть закономерность. Замысел, план, в центре которого было уничтожение сокольничьих.

— Но почему? — громко восклицала она. Почему? Эхом откликались горы. Почемучемучему-чемучему?

Северный Ветер оттащила ее от края пропасти, имя которой отчаяние. Она летала слишком высоко даже для сокольничьего. Серебристо-белое тело сливалось с облаками. «Приближается всадник», — сказала она.

Пони Джованны пасся на лугу, пощипывая молодую траву. Она не стала его подзывать. С камня, на котором она сидела, виден был длинный склон, катившийся к узкой горловине долины. Солнечные лучи, просачиваясь через облака, отбрасывали на нее тени.

Среди зелени появилась новая тень. Привязанная к земле, она двигалась со скоростью лошади. Джованна разглядела ее, когда она стала ближе.

Это была госпожа Гвенлиан в женском костюме для верховой езды. Юбка ее, специально разделенная надвое, свисала на бока серого жеребца. Он очень точно остановился на краю тени, падавшей от Джованны. Всадница глянула вниз на лицо, не скрытое маской.

Джованна не стала отворачиваться. Пусть смотрит. Теперь ей было все равно, раз какая-то Сила пожелала уничтожить соколов.

— Вы, — сказала медленно леди. — Вы не… Джованна не дала ей продолжить.

— Они убивают соколов, — сказала она. — Вы понимаете, что это значит для нас? Вы хоть можете это представить?

Гвенлиан соскользнула с седла. Из-под прекрасных нахмуренных бровей пристально смотрели глаза.

— Я думала, вы все… — она запнулась, резко качнула головой, будто желая отогнать тяжелую мысль. — Кому понадобилось уничтожить ваших птиц? Кому это выгодно?

— Если бы я знал это, то не сидел бы здесь без дела, оплакивая своих братьев, — в мозгу Джованны начало слегка проясняться. Такой разговор был опасен. К тому же опасно так близко подходить к женщине, которая не так слепа, как мужчины. И все же находиться рядом с ней было как-то уютнее. Она испытывала почти облегчение: расслабление всех стяжек, что связывали ее мозг и тело.

Леди уселась на траву. Она обладала искусством красоты, как Элмери — искусством воина. Это было заложено в нее природой и происходило бессознательно.