Четыре повести о Колдовском мире - Андрэ Нортон

Все дело в том, что она одинока. Джованне не надо было обладать познаниями в магии, чтобы понимать это. Все было написано на лице госпожи Гвенлиан. Возможно, она испытывала отвращение к башне, а здесь для нее представился удобный случай — проявить ум и женственность, показать красоту двум сокольничьим, охотящимся за дичью.

Она улыбнулась Лорику. В улыбке этой не было ни капли жеманства. Улыбка была красивой.

— Миледи может только приветствовать желание проводить ее.

— Мы охотимся, — без обиняков сказал Лорик.

— Тогда, быть может, вы поедете вперед, а я за вами. Давно уже я не выезжала с соколом.

Лорик явно колебался. Леди была очень красива, а он — очень молод, и в душе он вовсе не был таким женоненавистником, каким хотел казаться.

— Охоться, — быстро вмешалась Джованна, прежде чем он успел что-то сказать. — Я провожу леди домой.

— Я что же, отбившаяся от стада телка, что меня надо сопровождать до хлева? — вспылила леди Гвенлиан. Оскорбленная, со сверкающими глазами и дрожащим от волнения голосом она выглядела уже не глупенькой красавицей, а земной женщиной. Тем более опасной она казалась.

— Да вы ведь женщина, — говоря это, Джованна испытывала бессмысленный ужас, а прозвучало так, словно она выплеснула ненависть, смешанную с презрением.

Лорик был несколько мягче.

— Когда соколы охотятся, им лучше не отвлекаться. Оседлавший Бурю расправил крылья и зашипел. Это он так смеялся.

У Северного Ветра терпения было меньше. Она слетела со своего шестка и запустила когти в крестец милединого жеребца. Животное всхрапнуло, рванулось и понеслось опрометью.

Джованна хотела было помчаться вслед, но соколица, установив с ней мысленную связь, заставила ее остаться на месте. Тропа, по которой мчался жеребец, вела прямо к замку, а всадница твердо сидела в седле. К тому же он уже сбавил скорость под се рукой.

Северный Ветер преспокойно вернулась на свой шесток и пригладила растрепавшиеся перья.

«Ну, а теперь, — сказала она по-соколиному, — мы, наконец, можем охотиться?»

Оба шлема повернулись лицом друг к другу. Джованне очень хотелось рассмеяться, а, может, завыть. Лорик поднял руку, отдав сигнал воина «Вперед».

— Вперед, — согласилась Джованна. Потом разберемся с соколиной откровенностью. День шел, а у них пока недостаточно было дичи, чтобы наполнить общий котел. Она подстегнула пони, и он перешел на рысь.

Санкции за то, что от нее так бесцеремонно и унизительно избавились, госпожа Гвенлиан, казалось, не намерена была требовать. Больше она к Джованне не подходила. Раз или два Джованна видела се в окне башни, но она ее не окликала, а Джованна и не давала ей к тому повода. Постепенно инцидент начал терять остроту, хотя Джованна все еще не могла спокойно посмеяться над случившимся. Она об этом никому не рассказала. Лорик, как она заметила, тоже промолчал. То ли это был слишком мелкий эпизод, а может, наоборот, слишком крупный, чтобы обсуждать его в караульной.

А потом Джованна совсем позабыла об этом. Ей опять каждую ночь снился все тот же сон: сокол, охота, убийство, и ужасная внезапная пустота в лучистых глазах. Однажды она с криком проснулась. Лорик, оказавшись рядом, пытался успокоить ее. Первым инстинктивным желанием Джованны было приникнуть к нему. Но, опомнившись, она изо всех сил отпихнула его от себя, так что он, отлетев, свалился на кровать Хендина, вызвав переполох у спящих в комнате мужчин и соколов. Не выспавшись, они не намерены были простить Джованне ее вину. Она же была почти рада наказанию: трехдневной работе на конюшне. Она могла спать на сеновале, на последнем в этом сезоне сене, видеть сны и не бояться потревожить кого-нибудь, кроме самой себя.

На третий день наказания Джованна стояла на верху навозной кучи. Солнце било ей в глаза, тачка оттягивала руки. Так как она уже перестала беспокоиться, что ее кто-то увидит, то отпустила тачку. Та закувыркалась вниз по склону. На Джованну нашло маленькое сумасшествие, и она прыгнула вслед за тачкой. Внизу ее ноги коснулись не только чистой земли, но и угодили во что-то живое. Она испуганно отшатнулась и чуть не упала. Чья-то рука схватила ее.

Лорик тут же отпустил ее. Он старался быть по-сокольничьи строгим, но губы невольно дрогнули.

Она постаралась спрятать собственную улыбку.

— Я не хотел ударить тебя, — сказала она. — Той ночью.

Они замолчали.

— Я… — начали они оба. И опять замолчали. А потом оба засмеялись.

Джованна первая взяла себя в руки. Она подняла тачку и взялась за ручки. Лорик остановил ее. Он мгновенно посерьезнел. У него была такая особенность.

— Подожди. Я действительно хотел прийти сразу, но Гэвин запретил мне.

— Да, декуриона* note 8 надо слушаться, — вежливо согласилась Джованна.

— Я сказал ему, что я начал это.

— А он сказал, что я применил насилие, — Джованна привела тачку в вертикальное положение и облокотилась на нее. Она невольно зевнула. — Да ладно, Лорик. Все прошло.

— Да вряд ли, — он оглядел конюшню, пахучий холм, тачку.

— А сны тебя все еще мучают.

Джованна очень медленно распрямилась.

— Да у меня был всего один такой сон.

— Да, как же, — выпалил он. — Это у тебя каждую ночь, без счета. Я смотрю, ты вообще стараешься не спать, если только дремота тебя не одолеет, а потом ходишь, как привидение, с синяками под глазами. Ты так и в самом деле превратишься в привидение, если будешь есть по ложке в день, да и то, пока кто-нибудь ее в тебя не запихает.

Джованна смотрела на него во все глаза, а он — на нее. В его темных глазах вспыхивали золотые огоньки. Она могла понять гнев или нетерпение. Но не это взволнованное красноречие.

Он сжал челюсти. Брови сошлись над переносицей.

— Черт возьми, Джован, — воскликнул он. — Что у тебя внутри, если ты не можешь доверять своим братьям?

— Мужчина должен быть сильным, — спокойно ответила она. — Он не ходит плакаться к мамочке после каждого кошмарного сна.

— Но он и не нянчится со своими неприятностями до тех пор, пока они его не добьют.

— Отчего ты решил, что можешь мне помочь?

Она рассчитывала, что ее вопрос вызовет у него ненависть. Но ведь это же был Лорик.

— Может, и не смогу, — сказал он с абсолютным спокойствием. — А вот Оседлавший Бурю думает, что мне следует попытаться.

— Оседлавший Бурю просто курица-наседка.

Он свалил ее и уселся сверху. Сделал он это беззлобно и без особых усилий.

— Никогда, — сказал он мягко, — никогда не говори плохо о моем соколе. Ты нарушаешь его сон. Он требует, чтобы я тебя излечил. Потому, говорит он, что у тебя соколиная душа, и королева выбрала тебя.