Пятая печать. Том 2 - Александр Войлошников

Давно заметил медицинский факт: при освобождении мочевого пузыря появляется позыв на стихи. Не спроста Парацельс написал, что душу в мочевом пузыре отыскал! Значит, должна быть и обратная связь — мочегонные стихи! Писал же кто-то: «Меня тошнит стихами!» Медики говорят, действие каждого средства индивидуально. Вот Лев Толстой музу стихотворчества на дух не принимал! Идиосинкразию на стихи имел… «глупой словесной акробатикой» называл. И Пушкина принципиально не читал.

Действительно, если есть человеку, что сказать, зачем мучить слово, втискивая его в прокрустово ложе меж размером и рифмой? А… песня?! «От песенок Беранже трясутся троны, качаются церкви». Песня — это сила! Есть и у нас безымянные Беранже! И я вспоминаю частушку, от которой скукожилась барабанно помпезная советская поэзия безыменских, светловых и иже с ними холуев.

Сверху молот, снизу серп —Это наш советский герб!Хочешь жни, а хочешь куй,Все одно — получишь х…!

Подхожу к обрыву. Вижу, там, где была голубая веселая речка, мчится мутный пенистый поток в круговерти которого исчезли и уютный галечный пляж, облюбованный нами вчера для высадки, и травянистый пойменный лужок, на котором мы чуть-чуть не поставили палатки. Погрузилась под воду часть склона к поляне, на которую затаскивались мы вчера, преодолевая две силы: притяжения земли и женского тяготения к речке, подальше от леса.

В глинисто-мутных водоворотах, закручивающих пену близкого переката, кружатся ветки, бревна, а то и целые деревья, смытые бурной рекой. А с переката доносится уже не сонное ласковое журчание, а злобный рев большой воды, одуревшей от половодного могущества.

С трудом вчера настоял я на том, чтобы ставить палатки на высокой поляне, хотя таскать сюда байдарки и шмотки далековато. Но когда обнаружили на поляне хрустально-чистый родничок с очень вкусной водой, спор прекратился. А остановись бы мы на ночлег внизу, на пойменном берегу с пляжиком, который так очаровал женщин?.. А ночью, когда река стала подниматься… а во тьме кромешной, при вспышках молний… эх, как шустро сигали бы мы туда-сюда и обратно по крутому скользкому склону, подхлестываемые проливным дождем!.. И видочек был бы — пиши с натуры «Последний день Помпеи»! В такое приключение я попадал и имею по такому сюжету опыт самый ценный — горький.

Наши палатки, провисшие от тяжести намокшей парусины, на растянутых порывами ветра растяжках, печально нахохлившись, стоят над высоким берегом реки, навевая меланхолию, как картина «Над вечным покоем». Грустная, тихая левитановская безнадега… И, быть может, любоваться таким «покоем» на фоне низких, тяжелых туч предстоит, если не вечно, то долго… по срокам моего мотыльково краткого инженерного отпуска на двадцать четыре рабочих… плюс пять дней отгула и четыре за дежурства в дружине, а еще выходные…

Ништяк! Тише едешь — морда шире, говорят бродяги. «Чем жопы ширше, тем сплоченнее армейские ряды!» — ностальгируя по довоенным могучим телесатым красноармейцам, вздыхал старшина в учебке, созерцая наши зыбкие силуэты в бриджах, наполненных прохладным ветерком, а не могучим армейским духом.

Ништяк. Путешествие начинается. Мы потерпим, подождем, проживем и под дождем. Полазим по пещерам вблизи Каповой. Быть может, и там есть наскальные рисунки, которые дополнят и прояснят очень уж абстрактные рисунки Шульган-Таша?! Наговоримся, отъедимся, отоспимся… под шум дождя так сладко спится! «От сна еще никто не умирал», — успокаивает четырнадцатая заповедь.

Сбросив с плеч сырую штормовку, с довольным кряхтением залезаю в теплый сухой спальник, заполненный сонным уютом. Но во время нежного слипания моего сознания, сиречь души, со сновидениями настоящими, будущими, прошлыми и пришлыми, которые, нетерпеливо толкаясь, поперли гамузом из духа в душу, вот в эту дивную минуту Жора начинает стучать по алюминиевой сковородке, оповещая животный мир в радиусе до километра, о том, что завтрак готов. Создает он нам рефлекс на бряканье, как у слюнявой собаки Павлова.

Глава 2. Завтрак

Завтрак, изобретенный Жорой, потрясно необычен и нуждается в рекламе, как все сомнительное. Утром Света, зная о пристрастии бродяг к килокалориям, порывалась, было, сварить ведерочко гречневой каши с тушенкой, но Жора пресек ее благородную инициативу, заявив, что сегодня завтрак будет готовить сам. И — ша! Тогда обиженная Света забралась в спальный мешок и оттуда обозвала Жору гастрономическим извращенцем.

А потом с интонациями Кассандры предрекла, что, когда после завтрака Жору отловят и будут бить, она не будет заступаться и объяснять, что из-за трудного детства у Жоры недостаток витаминов для соображалки. А пока что, разнося завтрак по палаткам, Жора фонтанирует рекламой похожей на ультиматум или эдикт монарха:

— Говорил же древний балагур по кликухе Эпикур: «Либо спать, либо жрать, вредно это совмещать!» Завтрак называется: «Кофе в постели!» В постель кофе наливать будете сами! Ничто так не бодрит, как горячий кофе в постели, опрокинутый на голое пузо! Готовьте кружки! Бразильский кофе с вологодской сгущенкой! Эклектическая экзотика из лучших домов ПарижА, ЛондОна и… «о-о, Рио, Рио! Рокот прилива!..»

И под бодрую рекламу на поляне величайшего континента, который здесь не скукоженная Евроазия, а сочная, пышная Азиопа, разливается экзотический аромат припортовых кофеен Рио-де-Жанейро — такой ядреный ароматище, что комары слюнками истекают! Интересно, почему в городах, где людей вдоволь, комары не живут? Здоровье берегут?! Городские люди с пестицидами — не кровь, а химия…

— Бе са ме-е-е… бе са ме му-уча-а!.. — распевает Жора, создавая беспечное латиноамериканское настроение, необходимое при таком легкомысленном питании, как кофе с печеньем. Заглушая запахи реки, травы и дождя, кофейный аромат напоминает о том, что где-то есть страны без моросящих дождей… страны, где от теплого бриза лениво качаются громадные листья бананов и кокосовых пальм, а лазурные волны океана выплескивают на белый ракушечный песок радостные солнечные зайчики… А у нас — что-о-о?.. Под затяжным моросящим дождем — мокрые кусты малины, а в кустах следы: свежий помет и шире моей ладони когтистые отпечатки лап деликатного нашего соседа по поляне — медведя, на жилплощадку которого мы вчера вломились, в его столовой поселились и давай тут гадить со страшной силой прямо на малиновой поляне! Из-за соседства с медведем наши женщины гуляют в кусты организованно: всем женским коллективом. А Света шепотом рассказала Эле про ночное приключение:

— Вышла ночью попИсать, а за кустом… ка-ак зашебуршит! Я про медведя вспомнила!.. Сразу заодно и покакала! Чтобы у медведя аппетит пропал…

Так как это было рассказано по женскому секрету, то Эля тут же сообщила об этом мне, чтобы предостеречь меня от такого же приключения. А для бразильеро все то, что у нас, разве не экзотика? И быстрая река, вьющаяся среди живописных скал, похожих на башни сказочных крепостей… и входы в башни прямо от реки, уводящие в таинственные подземные миры пещер, где узкие ходы и вертикальные лазы «шкуродеров» ведут в великолепные гроты подземных дворцов… и стремительные перекаты на реке, под которыми стоят флегматичные кроткие хариусы… и глубокие омуты, на дне которых затаились могучие, непокорные таймени… и торжественный сосновый бор, в котором, как в храме, шапку хочется снять… а по буреломам и гарям такие заросли спелой малины — не продерешься! А грибов-то, грибов! Коврами белые грибы так и стелются!

Все это с детства привычно и обычно, хотя и прелестно, но всем известно и не интересно. А если бы поменять уральских комариков на бразильских москитов! Но бдительно сторожит соввласть своих подданных, чтобы не разбежались! Если и выпустят туриста за железный занавес, то до седьмого колена просвеченного как стеклышко, заинструктированного до потери сознательности, запуганного до чеканутости, и еще чтобы в залог дома всю семью оставил! И будет совтурист испуганно шарахаться от всех загранжителей и с выпученными от страха глазами уныло маршировать в угрюмом совтуристском строю по страшной загранице, населенной сплошь коварными агентами ЦРУ, чувствуя нацеленное в затылок бдительное око гебиста, конвоирующего группу в незабвенных традициях вологодского конвоя: «Шаг вправо, шаг влево — побег! Прыжок — попытка улететь за бугор!»

Глава 3. Визит Вити

После завтрака наши очаровательно не худенькие женщины запрессовываются в двойной спальник в кают-компании, как называем мы Жорину более просторную палатку. Сидя у дамских ножек, Жора поет драматическим баритоном, аккомпанируя на гитаре, а спрессованные дамы грустно подпевают из спальника: «Солнца не бу-удет, жди, не жди…Третью неде-елю льют дожди…»