Стихотворения и поэмы - Павел Антокольский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
249. НЕ ЛЮБЛЮ
Не люблю тех, которые ждут благостыни,И особенно тех, что дождаться смогли.Я люблю бедуинов на страже пустыни,Моряков, что сжигали свои корабли.
И актеров, забывших про главный свой выход,И поэтов, не знающих, как рифмовать.Но себя не люблю окончательно. Вы хотьНе судите за искренность, — что там скрывать!
Я люблю после ночи хмельной и метельнойПовторить молчаливый, без имени, тост.И еще я люблю бесполезный, бесцельныйАвгустовский подарок — падение звезд.
1918, 1967250. ЭТО НЕ КОНЕЦ
Ты кончил. Тебе хорошо,Что утро, что некуда выше.Тот призрак, что звал ты душой,Из комнаты медленно вышел.
Ты кончился. Завтра опятьРядиться в лицо человека.А там… хоть столетье проспать,Пылиться, как библиотека
На мертвых семи языках.Стать черепом в медной оправеИль кубком в горячих руках,В гостях у чужих биографий…
Ты, может быть, плачешь навзрыд,Но сам спохватился сейчас же,Из пепла природы разрытИ поднят — весь в глине и саже,
Весь в язвах — обломок души,Кусок истлевающей ткани.Гуляй, сумасшествуй, спеши:Весь мир в твоем бедном стакане.
Тот призрак, что звал ты душой,Та мелочь домашнего быта,Та сказка о жизни чужойПрибита к стене и забыта.
<1967>251. РЕБЕНОК МОЙ ОСЕНЬ
Ребенок мой осень, ты плачешь?То пляшет мой ткацкий станок.Я тку твое серое платье,И город свернулся у ног.
Ребенок седой и горбатый,Твоя мне мерещится мощь —По крышам и стеклам АрбатаС налета ударивший дождь.
Мой ранний, мой слабый ребенок,Твой плач вырастает впотьмах.Но сколько их, непогребенныхДетей моих, в сонных домах!
Теперь мне осталось одно лишьСедое, как дождь, ремесло.Но ты ведь не враг. Ты позволишь,Чтоб это мученье росло,
Чтоб наше прощанье окрепло,Кренясь на великом ветру,Пока я соленого пеплаИ пены со рта не сотру.
1924252. ГОРОДСКАЯ НЕУДАЧА
На тротуарах скользко. ТениБесшумно расшибают лбы.Стеблями вянущих растенийВисят фонарные столбы.
Мотор скрипучий, снег скрипучийИ скрипка нищего слепца —В одном ключе. И вдруг как вспучитВиденье мертвого лица:
Лоб изойдет безбровой гладью,И нос провалится в дыру.Поэт, на эту прелесть глядя,Подумает: «И я умру…»
Он скажет скрипке: «Кончись тихо!»Он скажет нищему: «Прости!»Он скажет женщине: «Шутиха,Отчальте с моего пути!»
И станет эта площадь местом,Чтобы комедию играть.И станет эта мука текстом,Внесенным начерно в тетрадь.
И всё пройдет. И тень поэтаВ руках истлевших донесетТетрадь исчерканную этуВплоть до несбыточных высот.
А там, перешибая споры,Его оставив без гроша,Придется для другого впоруЕго бездомная душа…
Но как он был в рассказе точен,Как верил сам себе, чудак!……………………………И всё не так или не очень,А может быть, совсем не так…
<1974>253. ЛИШЬ БЫ ЖИТЬ!
Не буди ее, пасмурный сон мой,Не тревожь ее, лучший мой друг,Но разбейся на сонмы и сонмыБесконечно далеких разлук.
Ты за нею потянешься следомБезголовою хитрой змеей,Будешь неотразим и неведом,Обернешься огнем и землей.
И замечешься в дыме и сажеПосле стольких бессонниц труда —Дальше, дальше, — и вот если дажеНе проснется она и тогда,
Если в той непомерной минутеНе отыщется силы такой,Чтобы давнюю память вернуть ей,Растопить ее сладкий покой, —
Вот тогда и зови на расправу,К пированью лихого стола,Навсегда тебе данное правоРвать одежды и жечь их дотла!
Никакую, ничью и не нашу,Всё равно украдешь ты ее,Ты заваришь веселую кашуИ отпразднуешь горе свое!
Лишь бы жить, если жив ты и молод, —До последнего пульса тоски,Лишь бы время, как каменный молот,Вам двоим грохотало в виски!
<1974>254. ВРЕМЕНА
Времена!Над разбуженными головами,Истлевая в ушах, раскаленных от бега,Вы — как птица, которую бьют на лету,И от брега до брегаШумный мир наливается вами,Заливает свою пустоту.
Вот пришли времена непомерных пиров,Нагруженные всяким добром,Отягченные рухлядью мертвых миров,Божьих храмов и княжьих хором.И как будто бы ритму идущих временДобровольно покорствует грудь,И пожарищем музыки мир окаймлен,И не смеет никто отдохнуть.
И знамена — как бурные зори,А весна — это просто весна.Но романтиков вечное горе —Как смертельный прыжок плясунаИ как голубь над кровлей ковчега.И от брега до брега,От окна до окнаВ черных кубках сверканье вина.И любимая ваша бледна и нежна.Настежь окна, и в окнах виднаИ другая подруга — луна.И еще далеко до ночлега.
Между 1916 и 1919255. КАК ЖИЛ?
— Как жил? — Я не́ жил. — Что узнал? — Забыл.Я только помню, как тебя любил.Так взвейся вихрем это восклицанье!Разлейся в марте, ржавая вода,Рассмейся, жизнь, над словом «никогда».Всё остальное остается втайне.
Циркачка в черно-золотом трико,Лети сквозь мир так дико, так легко,Так высоко, с таким весельем дерзким,Так издевательски не по-людски,Что самообладанием тоскиТебе делиться в самом деле не с кем!
Зима — весна 1918, 1967256. ВРЕМЕННЫЙ ИТОГ
Хорошо! Сговоримся. Посмотрим,Что осталось на свете. Пойми:Ни надменным, ни добрым, ни бодрымНе хочу я ходить меж людьми.
Чем гордиться? Чего мне ломаться?И о чем еще стоит гадать?Дело кончено. Времени масса.Жизнь идет. Вообще — благодать!
Я хотел, чтобы всё человечье,Чем я жил эти несколько лет,Было твердо оплаченной вещью,Было жизнью… А этого нет.
Я мечтал, чтоб с ничтожным и хилымРаз в году пировала гроза,Словно сам Громовержец с Эсхилом, —Но и этого тоже нельзя.
Спать без просыпу? Музыку слушать?Бушевать, чтобы вынести час?Нет!.. Как можно смирнее и суше,Красноречью — у камня учась.
<1974>КОНЕЦ ВЕКА
257. РУССКИЙ ИСТОРИК
Русский историк, не знавший страха,Выстоял вахту, вышел на приступ.Он воскрешал из тлена и прахаВсех пугачевцев и декабристов.Ржавые пятна с реляций вытер,Темное дело в архивах поднял,Чтобы восстал бунтующий Питер,Вросший в гранит и всосанный в отмель.
Он приказал: «Раскрывайся настежь,Юность былая, ярость былая!Что ты темнишь и глаза мне застишь,Обло, озорно, стозевно, лаяй?»Он рассказал о самосгораньеРусских юношей в пламени зарев:Свадьбу справляли с гибелью раннейГордый Печорин, дерзкий Базаров.
А между тем подспудное делоШло, как бывало, немо и грозно,Не истлевало и не хладело,Не застывало казенной бронзой.Так, не ища дешевых ответовВ лепете многотиражных книжек,Русский историк, горя отведав,Правое поднял, лживое выжег.
Эта работа шла понемногуВ библиотеках и в чистом поле,С жизнью об руку, с временем в ногу,В песнях застольных и в стонах боли.Эта работа сегодня длится,Нет ей конца и в двадцатом веке.Подняты к звездам юные лица.В дальнюю даль зарублены вехи.
1974, 1975258. НЕ НАУКА
