Стихотворения и поэмы - Павел Антокольский

234. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ШЕСТОГО ИЮНЯ 1974

(Кантата)

Его рождению конца нет —Вчера и завтра, там и тут.Живые силы вечный танецВокруг Поэзии ведут.Он призрак, но зато свободен,Зато бессмертно беззаботен.Все цепи Муза порвала.Хвала его державной мощи,Его подруге — белой ночи,Его бессоннице хвала!

Про него услышит История,Вся в разводах ржавых чернил,Чтобы заново и не вторя ейОн себе ее подчинил,И всё ярче и необычайнееПеред ним расширится круг —Сколько счастья, сколько отчаянья,Сколько сильных дружеских рук!

Актеры выплеснут на сценуОгонь и гибель, гул и гам.Самой чуме назначит ценуНеукротимый Вальсингам.Трон пошатнется государев,И, в сорок сороков ударив,Пойдет История вразброд.Поэт, трагедию окончив,Решит, что суд над ней уклончив,Пока безмолвствует народ.

Сколько строк не обнародованы,Сколько песен в жаркой груди,Сколько сказок у Родионовны,Сколько будущих впереди!А иная сложится иначе,Удальцов пошлет молодыхНа кощеев и змей-горынычей,На царей и прочих владык.

И вот несется Всадник МедныйСквозь времена во весь опор.И вот опять Евгений бедныйС ним продолжает грозный спор.Опять, рискован и раскован,Скликает новых смельчаков он,Бессмертный этот человек.Так, полон вещего прозренья,Пришел в четвертом измереньеНаш Пушкин в наш двадцатый век!

Все мы правнуки и праправнуки,Кто-то книга, а кто-то чтец.Не застольники, не заздравники,Лишь тревога юных сердец.

Так пускай же так и останется.Здравствуй, Пушкин, издалека!Твоя сказка — вечная странница,А дорога сказки легка!

235–245. ОЧЕЙ ОЧАРОВАНЬЕ

А. Н. Н.

О, как на склоне наших летНежней мы любим и суеверней…

1. «На что? — На счастье, на тревожный…»

На что? — На счастье, на тревожный,Неосторожный, сложный путь!Не зарекайся: всё возможно.Ты всё поймешь когда-нибудь.

Такая молодость. ТакоеВеселье дикое в глазах.Не предвещает нам покояЗеленой молнии зигзаг.

Я встану в трех шагах и сзади,Как за цыганкой гитарист,Все струны оборву в досаде.Дождись. Доверься мне. Всмотрись.

2. «Я еще не сказал тебе правды…»

Я еще не сказал тебе правдыО своем сумасшествии.Понимаешь ты, как космонавтыЖдут Земли в неземном путешествии?

Ты Земля для меня. Ты посадкаНа зеленый ковер, на песчаные дюны.О, как дико, как горько и сладкоСлушать голос твой юный —

Еле узнанный в медной мембране,В колебанье бездушных частот,Поздней ночью и утренней ранью —Тот же голос и всё же не тот.

И еще ты мерещишься рядом,У граничной черты,Со смеющимся пристальным взглядомТа же самая, — ты, да не ты…

Но признанье мое не печально,Только искренне, как никогда,Обручально и первоначально.А не принято? — Что за беда!

3. «Я должен стать скалистой крутизной…»

Я должен стать скалистой крутизнойИ под ноги ей вырубить ступени,—Пускай идет со мной в метель и знойВ отважном отроческом нетерпенье.

Я должен, должен звать ее и влечьВ сверкающие бездны мирозданьяИ это чудо от колен до плечОбожествить задолго до свиданья.

Я должен, должен, должен изваятьЕе черты из музыки и муки.Я всё, что должен, сделаю на ять,Без промаха, без помощи науки.

Но это обожанье, а не долгТрубит мне в уши песенку всё ту же.Так, может быть, седой голодный волкВыл-завывал, пока не сдох от стужи.

Так, может быть, бог созидал мирыИ сам ослеп от хлынувшего света.Он тешился причудами игры,Но позабыл, что песня его спета.

4. «Конец двадцатого столетья…»

Конец двадцатого столетья.Вокзалы. Аэропорты.Любовь… Так как же не затлеть ейОт жалости и доброты.

Не полыхнуть костром багрянымВ краю чужом, в дому родном,Одно отчаянье даря нам,Захлебываясь в нем одном…

Как в унижении глубокомНе заглядеться на пожар!…Но если бы я не был богом,То и тебя не обожал…

5. «В этой чертовой каменоломне…»

В этой чертовой каменоломне,Где не камни дробят, а сердца,Отчего так легко и светло мнеИ я корчу еще гордеца?

И лижу раскаленные камниЗа чужим, за нарядным столом,И позванивает позвонкамиКамнелом, костолом, сердцелом.

Отчего же — возникшая рядом,Та, которая зла и мила,Покосилась испуганным взглядом,И простила меня, и ушла?

А стихи эти вяжет в мочалкуПересохшая за ночь гортань,Да и время играет в молчанкуИли шепчет: «Отстань! Перестань!»

6. «Проклятая живучесть — это ад…»

Проклятая живучесть — это ад,        Такой же точно, как посмертный.Вот, вот она! Глаза мои следят        За ней одной в толпе несметной.

Она живет, как птица на лету,        Живет, сама себя не зная,В стеклянном и сквозном аэропорту        Прощается, сама сквозная.

Ну и пускай! Мне нечего терять,        Ее обрадовать мне нечем, —Вот разве что со лба крутую прядь        Дыханьем сдунуть сумасшедшим.

А всё, что остается от нее,        Как искра вспыхнет, улетучась.Последнее прибежище мое —        Моя проклятая живучесть.

7. «Рассказать о тебе наступила пора…»

Рассказать о тебе наступила пора —То ли внучке варяга, то ли половчанке.Чья любимица ты, чья меньшая сестра,Новгородским ушкуйникам кинула чалкиИль рассвета ждала у лесного костраИ заморским гостям подносила ты чарки?

Миновали века. Затерялся твой следНа уездных проселках, на невском граните.Только даль. Только ширь. Только тысячи летПротянули к тебе еле видные нити.Только юности милой скончания нет.Только солнце всегда над тобою в зените.

Ты взрослела, смела и смешлива была.На филфак в Ленинграде явилась однажды,С маху кинулась в воду и вот — поплыла,Так легка на подъем, так исполненна жажды.И внезапно прапамять сгорела дотла.

Так, наверно, случается в юности каждой.Наше время сверкало и пело вокруг.Шли года. Сколько осеней, столько же весен,Столько встреч и разлук, столько новых подруг,Столько раз был Васильевский остров несносен,Столько жадных мужских, неробеющих рук, —А в окне предрассветная брезжила просинь.

И однажды вчиталась ты в книжку одну,В чьи-то ранние, слабые стихотворенья:Вся история там ворвалась в новизну,Целый мир приготовился к дню сотворенья,Там империя шла, содрогаясь, ко днуДа циркачка летела еще по арене.

Что скрывать — это было началом моим.И оно для тебя было вроде начала.Голос времени смутен, но неумолим.Голос времени ясен. Но время молчало,Что ты будешь единственным светом моим.Так вступленье в явленье твое прозвучало.

8. «А женщина? Ей этого не надо…»