Стихотворения и поэмы - Павел Антокольский

273. СОНЕТ («Легко скользнула „Красная стрела“…»)

Легко скользнула «Красная стрела»С перрона ленинградского вокзала.И снова нас обоих ночь связалаИ развернула смутных два крыла.

Но никаких чудес не припасла,И ничего вперед не предсказала.Мне сердце нежность горькая пронзала —Так сладко, так по-детски ты спала,

Как будто бы вошла в хрустальный грот,Я видел твой полуоткрытый рот…Ну так дыши всё ближе и блаженней,

Спи, милая, но только рядом будь!Пусть крепок сон. Пусть короток наш путь.Пусть бодрствует мое воображенье.

274. СТАРИННЫЙ РОМАНС

(Подражание)

Ты мне клялся́ душой сначала,Назвал ты душенькой меня, —Но сердце у меня молчало,Бесчувственное для огня.

Ты от меня ушел в дурмане,Ужасно бледен, со стыдом,И с горстью медяков в карманеПришел в ту ночь в игорный дом.

Там деньги на сукне зеленом,А в канделябрах жар свечей.Там в каждом сердце воспаленномГнездится алчный казначей.

Ты входишь… В голове затменье…Но, глядя гибели в глаза,На карты ставишь всё именье —И сразу выиграл с туза!

Что за удача! Что за диво!Удвоил ставку банкомет,Но он фортуны нестроптивойИз рук твоих не переймет.

Уже вам не хватает мелаСводить подсчеты на сукне.……………………………Ты пред рассветом стукнул смелоНа огонек в моем окне.

Проснулась я и онемела.Казалось, всё это во сне.А ты стоял белее мелаИ бросил выигрыш свой мне.

И сердце у меня стучало!Я ассигнаций не рвала,Клялась тебе душой сначала,А после душенькой звала.

275. ЗИМА

Зима без маски и без гримаБелым-бела, слаба, не слажена,Но и таящаяся зрима,Но и молчащая услышана.

Она сама полна предчувствий,Уместных разве только в юности,Сама нуждается в искусстве,В его тревожной, дикой странности

Всё дело в нем! Всё окруженьеКистей, и струн, и ритма требует.Всё бередит воображенье,Торопит, бродит, бредит, пробует…

А мы, теснящиеся тут же,Оцениваем дело заново, —Канун зимы, преддверье стужи,Разгар художества сезонного.

276. В ДОМЕ

Дикий ветер окна рвет.В доме человек бессонный,Непогодой потрясенный,О любви безбожно врет.

Дикий ветер. Темнота.Человек в ущелье комнатНичего уже не помнит.Он не тот. Она не та.

Темнота, ожесточась,Ломится к нему нещадно.Но и бранью непечатнойОн не брезгует сейчас.

Хор ликующий стихийНепомерной мощью дышит.Человек его не слышит,Пишет скверные стихи.

277. ТОЛЬКО РИТМ

Остается один только ритмВо всю ширь мирозданья —Черновик чьей-то юности,Чьей-то душе предназначенный…То, что было в двадцатых годахНе достойно изданья,—Уцелело нечаянно,Сделано наспех и начерно.

Чьей-то песни давнишней припев,Едкой соли крупицаПод чердачными балкамиВ хламе, в пыли разворошена.Там сверчок свиристит,Но куда же ему торопиться?О, щемящая нежность,Гремящая в горле горошина…

Нет исхода у гибнущей юности,Нет облегченья.Что зачеркнуто черною тушью —Из памяти выпало.Не поможет рентген —Тщетно щупает мозг облученье:Очертанье лицаИз безликого черепа выбыло.

Лжесвидетели ждут,Но от них не добьешься отчета.Баста! Точка и таПродиктована горечью.А по правде сказать,Не мое это дело, а чье-то.Крепко дверь запертаК Антокольскому Павлу Григорьичу.

278. ПОКОРНЕЙШАЯ ПРОСЬБА

Поэзия гипотез,Наш голод утоли:Дай заглянуть в колодезь,В черновики твои!

Друг к дружке жмутся рифмыВ темнице вялых строк,И проклинают нимфыБумажный свой острог,

О будущем заботясь,Куда же ты ведешь,Поэзия гипотез,Седую молодежь?

Век числится двадцатым,Но в восемьдесят летНе разглядел конца тамЗнакомый твой поэт.

Поэзия гипотез,Твой безъязыкий гул,Неправленый твой оттискОн в печку зашвырнул.

279. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ФАНТАСТА

Бледнеет память постепенно,Мутнеет жемчуг что ни час,Истаивает, никнет пена,По серой отмели влачась.

Решают люди сытно кушать,Дела вершить, впотьмах грешить,Ужасной музыки не слушатьИ прошлого не ворошить.

А под землею тихо роетКрот безысходные ходы.А над землею астероид,Обломок редкостной руды,

Еще невидимый отсюда,—Так мал и слаб… А между темВсю ночь звенит в шкафах посуда,Крошится камень толстых стен.

О, нет! Не крот, не астероид —Честнейший в мире человекИзобретает, чертит, строитПосланье в двадцать пятый век.

Вот он закуривает трубкуИ в яркий полдень на свечуБросает сделанную хрупкоМодель игрушки в высоту.

Он знает — цели не достичь ей,Но весело играть с огнем!Есть что-то детское и птичье,Нет человеческого в нем.

Но есть и праведная тягаГранить, чеканить, мять, паять.Он не пижон и не бродягаИ вещь сработает «на ять».

И будет день — и брызнет снизуВся в пламени его душа,И, как лунатик по карнизу,Шагнет он вверх, едва дыша.

Оттуда не дождаться писем.Но на какой же он звезде?От тяготенья независим,Видать — нигде… Или везде!

Но, может быть, дождется правнук,Что он воротится назадИ на земле отыщет равных,Всю землю превративших в сад.

Пришлец из космоса наладитИных свершений чудеса.И люди спросят: «Где ты, прадед,Умища столько набрался?»

Ответ отрывист и неясен —Всё, дескать, проба, пустяки…Пришлец туманом опоясан.Ему потомки не близки.

Но есть в нем дерзость, как бывало,И самообладанье в том,Что у последнего провалаОн встанет с крепко сжатым ртом.

Узнавший ад иных галактик,Не образумится фантаст!Художник риска, а не практик,Одни загадки нам задаст.

Так и не вырвавшись отсюда,Войдет он в строй земных систем.…Не зазвенит в шкафах посуда,Не искрошится камень стен…

280. ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПОВЕСТЬ

Владимиру Орлову

Состарился в эпохе переломнойНадменный денди, демон домовой.А барский дом его шестиколонныйВсё так же красовался над Невой.

Та женщина — Очей Очарованье —К нему являлась ночью не стучась.Он обзывал ее распутной рванью,Из-за нее стрелялся — в добрый час!

Но воскресал в другую дверь — химеройИ неопасной тенью… Да и ночьНеуловимо превращалась в серыйГранит и не могла ему помочь.

Ссыхались, съеживались, костенелиИзвозчики, солдаты, гайдуки.А рядом с ним, не запахнув шинели,Шагал костлявый дух его тоски,

Метался в прошлом он и в нашем веке,Документальным данным вопреки,И в смертный час ему закрыла векиТа женщина из пушкинской строки —

Не Анна Керн, не в Чудное Мгновенье,Но в череде безудержных измен,В чудовищном его самозабвеньеЗагадочная по сей день Эн Эн.

Но кем же был он, гибели избегнув,Чего он ждал в бесцельности своей,Костлявый дух безлюбых и безгневных,Зачавший столько лишних сыновей?

Кем был он? Сновиденьем белой ночи?Романтиком иль книжным заритком?Для чьих необычайных полномочийС бессмертьем был он запросто знаком?

Онегин ли, Печорин, или РудинЕще скитался, по свету гоним?…Но как литературоведам труден,Как бесполезен строгий суд над ним!

281. КОЛОДЕЦ