Вчера будет война - Сергей Буркатовский

– Думаю, к Ляпунову. Пока лаборантом.

– Согласен. Самое место – досконально он ничего не знает, но если вспомнит что интересное – будет удобный случай, как ты там сказал – «выступить с рядом предложений». Да. Кстати, о лаборантах. Какого там лаборанта ты из Ленинграда бронепоездом вывозил? Еще до того, как немцы зубы обломали?

– Не совсем лаборант. Некто Лосев. Помните такие маленькие цветные лампочки на приборе? Товарищ Термен называет их «светодиодами». Оказывается, этот Лосев уже разработал подобные устройства. Еще до войны. И до других элементов схем на том же принципе, на котором приборчики сделаны, он тоже додумался. И даже лабораторные образцы у него были.

– И опять размером со шкаф?

– Намного меньше. С ноготь примерно.

– Смотри-ка. А то я уже привык – как что похожее, так обязательно со шкаф размером. Создай ему все условия. Уж очень хочется пластинки без шума и треска послушать, – Сталин усмехнулся. – Только эту… «Чугунную бабу» не ставь, очень тебя прошу.

– Насчет условий – плохо, товарищ Сталин, – Берия шутку проигнорировал, – и Королев, и Курчатов требуют станков, лабораторного оборудования, инженеров. А вы ж все отобрали. Я понимаю – не до того было.

– Понимаешь – не возражай. И так еле отмахались. И то не до конца. И пока обратно на границу не выйдем – будут твои номерные ученые-моченые сидеть на голодном пайке. Кроме разве что Курчатова. Ему – с нового года подкинем мощностей. Кстати, что там у американцев?

– Пока ничего, товарищ Сталин. По нашим сведениям, документ по финансированию проекта «Трубные сплавы» поступит Рузвельту на подпись со дня на день. Шестого-восьмого декабря.

– Задержать бумагу на недельку твой человечек не сможет? Глядишь, японцы ударят – а они ударят, да. Флот они уже вывели. Ты не знал?

– Это, видимо, информация ГРУ, товарищ Сталин? – Берия поджал губы.

– Обиделся? Обиделся, вижу. Обскакали тебя военные. А ты ушами не хлопай. И войну разведок мне тут затевать не смей. Лучше своим сотрудникам хвосты накрути, чтобы у меня на столе всегда два документа были – твой и их, ноздря в ноздрю, да. Так вот. Постарайся по возможности документ задержать. Нападут японцы раньше, чем Рузвельт документ по бомбе подпишет – американцам может не до того стать.

– Задержать документ… Не уверен, товарищ Сталин. Времени в обрез. И риск. Но попробуем.

– Не зарывайся. Если есть вероятность засветиться и испортить отношения – лучше не рискуй. Американское оборудование и материалы для нас важнее. Лучше пусть у нас появится своя корова, чем у соседа сдохнет. И еще… – Сталин не договорил, требовательно затрещал телефон.

– Да. У аппарата. Что? Как допустили? Понятно. Товарищ Константинов. Вы понимаете, что вы должны предотвратить прорыв любой ценой? Понимаете? Действуйте.

И, уже обращаясь, к Берии, сухо проинформировал:

– Прорвались, гады. Нашли проходимый участок вне дорог и прорвались. Еще двадцать километров – и все пойдет к чертям собачьим.

* * *

Застигнутая на марше артиллерия является законной добычей танков.

– Та-а-анки! – ничего страшнее этого вопля для застигнутой на марше артиллерии быть не может, тем более – для реактивной. Даже тяжелую гаубицу, если достанет времени, можно успеть развернуть и при особой благосклонности фортуны влепить тяжелый «чемодан» в лоб вражине. А «Катюша», пусть даже она трижды на гусеничном шасси, для огня прямой наводкой не приспособлена в принципе. И лежащие прямо на направляющих ракеты в такой ситуации – никакой не боекомплект, а всего лишь лишний шанс сдохнуть быстро, в огненном шаре взрыва. Танки стреляли с предельной дистанции – брони у лакомой цели не было вообще – ну не считать же броней тоненькие щитки, чья задача – предохранять хрупкие стекла от залпа… Хотя пулю из «МГ» с большой дистанции, может, и удержат…

Воронка! Большая – от двухсот пятидесяти кило, а то и от пятисотки! Решение созрело мгновенно. Дверь – выбить ударом ноги. Взгляд на немцев – на остающуюся сзади воронку, на немцев – на воронку… Стоп, доворот, задний ход. На дне воронки – лед, проходим его на разгоне. Задние катки карабкаются вверх по склону, еще чуть выше, черт, даже ствола нет и в дырку, как тогда, в деревеньке, не посмотришь. Вроде нормально – стоп! Двигатель стукнул и стих, мертвой хваткой застопорив гусеницы на склоне.

Командир установки, девятнадцатилетний пацан, смотрел на Василия белыми от шока глазами. Открыл рот – и, видимо, от этого усилия его расколодило – понял. Вывалились из кабины, схватились за тент. Тянуть было трудно – «Сталинец» стоял носом вниз, рельсы направляющих смотрели почти в горизонт.

На дороге по обе стороны от тягача творился настоящий ад – взрывались ракеты на направляющих, трассы шальных пусков чертили небо косыми крестами. С борта одного из трофейных «ганомагов» (переименованных солдатами несколько неприличным образом, а зря – знатная машинка) работала крупнокалиберная счетверенка, в надежде дотянуться до чего-то не сильно бронированного в надвигающейся цепи. Тент, почти уже сдернутый, потяжелел – командир повис, вцепившись мертвыми пальцами в брезент. Еще немного. В плечо тупо стукнуло, рука повисла плетью. Ничего, тент уже на земле. Теперь назад.

Цепляясь одной рукой, Фофанов вскарабкался обратно в кабину, плюхнулся животом на сиденье, потянулся к «адской машинке». Лихорадочно, с третьей попытки, воткнул штекер в гнездо динамки. Пробитый строчкой пуль радиатор травил прямо в кабину пар, мгновенно оседающий на холодном железе, стекле и дереве кабины инеем. Видимость – ноль. Рука нащупала рукоятку вертушки, ага, крутим! Импульсы высокого напряжения прошли по проводам, один за другим воспламеняя запалы. Пороховые заряды швыряли ракеты вперед, почти параллельно земле.

– Achtung! Stalinorgel![23] – Сквозь узкие перископы танков летящие в лоб ракеты смотрелись… страшно. Железный строй смешался – ненадолго, на минуту всего. Но этой минуты хватило, чтобы уцелевшие русские машины сориентировались и начали отползать. Бешеный русский пулеметчик в захваченном полугусеничнике сменил диски и теперь коротко, но плотно работал трассирующими, прикрывая отход.

Генерал Хубе потер заледеневший на ветру нос. Половина русских ушла, черт. Правда, его потери были небольшими. Не повезло приданной танкам мотопехоте – шальной снаряд «Сталинского органа» попал прямо в открытый сверху кузов БТРа. Смотреть в выжженное нутро не хотелось. И еще одному «Pz-IV» одна из крупнокалиберных пуль пробила ствол пушки. В другое время – ерунда, три часа работы ремонтникам. Но сейчас ремонтники отстали, а каждый танк был на счету.

Помощи от других двух дивизий группы ждать не приходилось – русские беспрерывно атаковали на смежных участках фронта, и командование волей-неволей было вынуждено реагировать, раздергивая последний оставшийся танковый кулак вермахта по частям.

Но он, Хубе, справился. До окруженных армий Гота оставалось пройти еще десяток километров, и он пройдет эти километры. Лично.

Давид вел машину задним ходом, ориентируясь лишь по командам башнера. Танк пятился осторожно, почти вслепую лавируя между берез. Рощица обещала хоть какую-то передышку, а при неудачном раскладе – возможность пойти в последнюю атаку рывком, с короткой дистанции. Командир висел в люке без движения, и затаскивать его под броню было некогда. Сначала выжить самим, потом – почести мертвым. По полу, перебивая звоном мотор и канонаду, катались снарядные гильзы – много. Немцы почему-то тоже не спешили развивать успех, добивать отползающие почти без снарядов русские танки. Устали, бедняжки. Ничего, отдохните. Это вы здорово придумали. Сейчас подбросят снаряды – отдохнете окончательно. В могиле. Кое-кто, кстати, уже – на широком поле между «тридцатьчетверок» и недавно подброшенных в бригаду двух похожих на них танков поменьше, с сорокапятками, бледным бензиновым пламенем горела серая угловатая броня.

* * *

Танки, лишенные снабжения – то есть горючего и снарядов, представляют собой очень дорогой металлолом.

Лучи прожекторов пронизывали белесые клубы, подсвечивали крутой бок паровозного котла, башню броневика-трехоски на выезде с разъезда. По живой цепочке из черного провала двери вагона плыли из рук в руки ящики со снарядами. Горизонт на востоке отливал перламутром, на западе – мерцал багровым. Из-за линии вагонов, где стоял еще один состав, доносился рев моторов и лязг – разгружались танки. Тяжелые «KB» и, что было до крайности странно, «Т-50». Редкая птица, а под Москвой, как помнил Андрей, в его истории и вовсе не встречавшаяся. Значит – что? Блокады Ленинграда нет, получается?!

– Давай, давай! Быстро, славяне, быстро! Немец ждать не будет! – Рустама Файзуллина славянином можно было назвать весьма условно, однако шестидесятикилограммовые ящики он подавал как из пулемета, Андрей едва успевал принимать. Вообще, шоферня, хоть штатская, хоть фронтовая – народ с понятием и со своими принципами. Загнать военного водителя на погрузку-разгрузку можно только начальственным окриком (не ниже комбата, и с постоянным присутствием непосредственного начальства для сколько-нибудь продолжительного эффекта) или возможностью сныкать под ветошь что-нибудь полезное в хозяйстве, типа «случайно выпавшей» из ящика банки сгущенки. И то сказать – профессиональная болезнь шофера – радикулит, что в мирное время, что в военное, какая уж тут погрузка. Однако сейчас пахали все, включая «аксакала» из московских таксистов Петренко, который, по слухам, с радикулитом из мамки выпал. До рассвета оставалось всего ничего, и чем раньше стартуешь, тем меньше придется пилить днем, привлекая внимание «лаптежников» и прочей летающей шушеры.