Живу как хочу - Ирина Гиберманн

все обсуждаешь. Отчет готов. Ты отправляешь его главному врачу.

Эти отчеты — письма без ответа.

Сегодня все по-другому.

В моей реальности без клиники все иначе. Ушла та, кто был светом и теплом. Кто умел светить и сиять. Кто был маяком для многих.

Ушла та, чей уход не укладывается в голове — ни у меня, ни у тех, кто на группе.

И нет слов. И отчет писать не надо. А описать хочется. А слов нет.

Я узнала о ее уходе на группе. И с этим тоже надо уметь обходиться.

И говорили мы о формах проживания горя и утраты. И о страхах потерять меня. Мы говорили о страхе за себя. О страхе за детей. И страхе рожать детей, потому что не вынести, когда у ребенка диагноз, несовместимый с жизнью.

Смерть терапевта как восьмой вариант окончания терапии.

8. Терапевт умер.

Но со смертью терапевта терапия пациента не заканчивается. И страх потери терапевта — неважно, по какой причине, — это страх, который есть у всех пациентов. У всех, кто испытывает доверие и выстраивает отношения.

Но терапевт — это лишь символ. Символ того, что может не случиться.

Страшно не найти себя. Страшно найти себя и потерять. Страшно потерять время, страшно, что будет поздно найти себя. Что закончатся силы на поиски. Страшно, что, даже если и найдешь, уже собой не насладишься.

И я сталкиваюсь снова и снова с экзистенциальными темами: «Смыслы», «Страхи», «Одиночество», «Изоляция», «Смерть».

Я имела возможность попрощаться. И имела возможность понять, что все плохо.

Я не знаю ни одного человека, кто вышел из хосписа на своих двоих. И ни одного в хосписе, кому врачи сказали бы: «Мы ошиблись с диагнозом, вы можете идти домой».

Хоспис — это конечная станция. Это депо. Всё. Потом больше ничего нет. Битва закончилась. Иногда даже не начавшись.

Пациент умер. А ты был свидетелем и соавтором изменений. И ты идешь в группу. Сталкиваешься, встречаешься с участниками. А там проекции, молчание.

Траур, страх, беспомощность, чувство собственной недееспособности, потребность и нуждаемость, ранимость и уязвимость в высшей точке.

Задание для саморефлексии

Когда вы в первый раз столкнулись со смертью?

Какие ритуалы прощания вы знаете?

С кем вы не успели попрощаться?

Кому вы хотите написать письмо, чтобы начать, продолжить, завершить свое прощание?

Когда вы напишете это письмо?

Когда напишете письмо, попросите близкого человека прочесть вам его вслух. Вам будет очень важно услышать ваши мысли, произнесенные не вашим голосом. Услышать и оплакать.

Свидание со смертью

Мне кажется, если так назвать книгу, ее никто не купит и не захочет прочесть. А если и захочет, то лишь потому, что подумает, что это триллер или детектив про кровавое убийство и таинственное расследование с разными неожиданными поворотами сюжета.

Люди бегут от смерти и боятся смотреть ей в глаза, избегают эмоций, связанных с потерями, и хотят побыстрее избавиться от парализующей скорби.

Моя мама умерла. И я скорблю.

Скорбь для меня не имеет срока годности. Она не становится ни легче переносимой, ни невыносимо тяжелой. Она просто есть, плетет свой узор и играет свою музыку.

Скорбь для меня — это когда трава больше не зеленая и небо не голубое.

А потом есть часы и дни, когда я ощущаю всем сердцем любовь и праздную жизнь. Живу.

Самое ужасное в потере одного из родителей — то, что через это придется пройти еще раз.

И я медленно привыкаю к прошедшей форме глагола, когда говорю: «Моя мама врач. Была».

Я из семьи врачей в третьем поколении. Врач для меня — это что-то вечное. Как то солнце, что на моих детских фото с отпуска с родителями, и то, что светит мне сегодня, когда я еду на машине. Оно одно и то же и тогда, и сейчас.

Как и врач. О враче нельзя сказать «был». Врач «есть». И продолжает жить в спасенных и подаренных жизнях.

На свидание со смертью мне пришлось пойти и второй, и третий раз. И ходить снова и снова.

Можно сказать, что у меня со смертью отношения. А у смерти — со мной.

День смерти мамы.

День ее похорон.

Мой первый день рождения без мамы.

И каждый месяц 16-го числа.

И горящая масляная свечка вечером, когда я выключаю свет на террасе и вижу этот красный огонек в темноте.

Смерть мамы подняла очень много чувств. Разных. Более или менее интенсивных. И самое главное из них — благодарность.

Благодарность себе за все, что я уже сделала для себя. За то, как качественно позаботилась о себе и об отношениях с родителями. За все те годы, что я вложила в отношения и инвестировала в себя.

С уверенностью могу сказать: я рекомендую всем моим пациентам разрешить себе разрешить отношения с родителями до их смерти.

Если вы этого не сделали, не внесли в отношения ясность, то вас ждет самый большой ужас всей вашей жизни: со смертью родителя умрет ваш внутренний ребенок, заветной мечтой которого было иметь настоящих родителей.

И истошный плач этого ребенка, тоскующего по своим идеальным родителям — по той самой маме, по тому самому папе, — ничем не унять.

Смерть реального родителя при условии невыровненных отношений с ним означает смерть своего внутреннего ребенка, надеющегося когда-то получить то, о чем он мечтает.

И идеализация идеальных родителей, и обесценивание реальных ведут лишь к тому, что вы годами будете царапаться об идеальный образ себя, так никогда его и не достигнув.

Если я могу дать из своего опыта рекомендацию, то одну-единственную: позвольте себе стать настоящим с вашими настоящими родителями в вашей настоящей семье. Это лучшее, что вы можете сделать для себя, своего настоящего и будущего.

Расставание и прощание

Жизнь — сложная и интересная штука. Несколько дней назад я разбирала вещи и прощалась. Я начала вечером и закончила в слезах в пять утра в подвале.

Я заглянула в каждый пакет и каждую коробку для переезда. Целая эпоха моей жизни лежит в подвале.

Я рассталась — с клиникой, партнерами, коллегами, друзьями. И все хранила эти воспоминания. Мне казалось, что я когда-нибудь захочу к этому вернуться.

Я рассталась. Но не попрощалась.

И это оттянутое прощание было записано в план на август. На мой отпуск.

Я знаю, сколько всего сделала для себя за четыре недели отдыха. Сколько отпустила, впустила, отсортировала. Но это я