Северо-Запад - Зэди Смит

Это налоговый менеджмент». Счастье не есть абсолютная величина. Это состояние сравнения. Были ли они более несчастными, чем Имран и Анита? Или чем люди, сидящие вон там? Чем вы? «У меня сыпь от всего, в чем есть мука», – сказал Фрэнк. На столе лежала громадная стопка газет. В Колдвелле выбор газеты играл важную роль. Марсия гордилась тем, что Блейки выписывают «Войс» и «Дейли миррор», а не всякую «грязь». Теперь все приходили на бранч с «качественной» газетой, а на гарнир заказывал всякую дрянь. Сиськи, викарии, знаменитости и убийство. Благочестие ее матери – а в общем-то, и ее, Натали, собственное благочестие – казалось старомодным. «Это мятеж», – сказала Анита. Натали вонзила нож в яйцо и стала смотреть, как желток вытекает на бобы. «Еще чая?» – сказал Фрэнк. Все они согласились, что война неприемлема. Они были против войны. В середине девяностых, когда Натали Блейк спала с Имраном, они собирались отправиться в Боснию в конвое машин «Скорой помощи». «Но Ири и не могла стать другой матерью, – сказала Анита. – Я могла это сказать и пять лет назад». Теперь существовало только приватное царство. Работа и дом. Брак и дети. Теперь они хотели лишь вернуться в свои обиталища и жить реальной жизнью домашних разговоров, телевидения, ванны, ланча и обеда. Бранч находился за пределами приватного царства, но неподалеку – просто по другую сторону границы. Но даже бранч был слишком далек от дома. На самом деле бранч даже и не существовал. «Хотите, дам вам совет? – сказал Имран. – Начинайте с третьего эпизода второго сезона». Можно ли было находиться в состоянии боевой готовности постоянно, даже во время бранча? «У нее теперь дети всех рас. Она как Объединенные нации дураков», – сказал Фрэнк, простым ироническим комментарием возвышая себя над интересом к «сплетням о знаменитостях». «Шалости» с двумя стриптизершами, – прочла Анита. – Ну почему это всегда «шалости»? Я вот никогда в жизни не «шалила»». Сексуальные извращения тоже вышли из моды: они попахивали старыми временами. Это было дело грязноватое, стеснительное, непрактичное в условиях экономии. «Я никогда не знал, что такое «приемлемый», – сказал Имран. – Десять процентов? Пятнадцать? Двадцать?» Глобальное сознание. Локальное сознание. Сознание. И воистину увидели они наготу свою и не устыдились. – «Ты себя обманываешь, – сказал Фрэнк. – Ты не можешь купить ничего в парке меньше чем за миллион». Ошибочно было думать, что деньги точно обозначают конкретное сочетание цемента и кирпичей или являются его эквивалентом. Деньги не за эти жалкие типовые дома с их куцыми задними двориками. Деньги – они за то расстояние, которое образуется между тобой и Колдвеллом благодаря этому дому. «Такая же юбка, – сказала Натали Блейк, – показывая на фотографию в приложении, – только красного цвета».

Когда бранч перешел в ланч, Имран на американский манер заказал блинчики. После десятилетий разочарования кофе стал наконец настоящим кофе. Разве не будет жестокостью уйти сейчас, когда они уже прошли такой путь? Вся их четверка оказывала услугу остальным посетителям кафе уже одним своим присутствием. Они были «местной достопримечательностью», которую упоминали агенты по торговле недвижимостью. И по этой причине им не требовалось особенно заморачиваться вопросами политики. Они просто представляли собой политические факты, будучи тем, кто они есть. «Полли не придет?» – спросил Фрэнк. Все четверо проверили телефоны – не пришло ли известий от подруги, последней бессемейной в их компании. Ощущение гладкости телефона в руке. Подмигивающий конверт, обещающий связь с внешним миром, работу, участие. Натали Блейк стала лицом, не годящимся для саморефлексий. Предоставленная собственным умственным механизмам, она быстро скатывалась к презрительному отношению к себе. Работа ее устраивала, и если Фрэнк ждал выходных, то она всегда с нетерпением ждала понедельничных утр. Она могла перед самой собой оправдать собственное существование, только когда работала. Если бы только она сейчас могла отправиться в ванную и провести следующий час наедине со своими имейлами. «Рабочий уик-энд. Опять», – сказал Имран. У него была самая быстрая связь. «Ужас», – сказала Натали Блейк. Но Полли, если бы пришла, то сидела бы и говорила только о своих удачах на работе – полицейских запросах, спорах о гражданском праве, международном арбитраже для развивающихся стран, недавно опубликованных мнениях о соблюдении законов во время войны. Ее услуг искало новое, современное, правильное сообщество, где ей хорошо платили и где она была нравственно безукоризненна. Сбывшаяся мечта. В тот год люди начали говорить «сбывшаяся мечта». Иногда они делали это искренне, но обычно иронически. Натали Блейк, которой тоже платили очень хорошо, открыла для себя, что слушать Полли сейчас – это поддаваться на почти невероятную провокацию.

136. Яблоня в цвету, 1 марта

Удивлена красотой в переднем саду дома на Хоупфилд-авеню. А вчера она была? При более близком рассмотрении – облако белого, разделенное на тысячи крохотных цветков с желтыми серединками, зелеными стрелочками и розовыми пятнышками. Городское животное, она не знала правильных названий для всего, что относится к природе. Она протянула руку, чтобы отломать прутик в цвету – она намеревалась сделать простой, беззаботный жест, – но прутик оказался жестким и зеленым внутри, к тому же недостаточно хрупким, чтобы сломаться. Но она чувствовала: если уж начала, то не может сдаться (на улице был народ, за ней наблюдали). Она положила портфель на чью-то садовую стену, чей-то забор и теперь пыталась отломать прутик двумя руками. То, что отломалось в конечном счете, было веткой с несколькими другими цветущими прутиками на ней, и вандал Натали Блейк поспешила с веткой прочь за угол. Она шла к метро. Зачем ей понадобилась эта ветка?

137. Ход рассуждений

Сценарист Деннис Портер[80] давал интервью по телевизору. Примерно в середине девяностых. Его спросили, что чувствует человек, зная, что ему осталось жить несколько недель. Натали Блейк запомнила ответ: «Я смотрю в окно и вижу цветение. И оно цветистее, чем когда-либо прежде». Она собиралась проверить год и эти ли слова сказал Портер, как только доберется до Интернета. Но опять же, может быть, то, как она запомнила его слова, и имело значение. Ветка лежала, брошенная, возле телефонной будки у «Килбурн-стейшн». На сиденье вагона Натали Блейк чуть-чуть двигалам тазом назад-вперед. Цветы всегда были для Натали Блейк очень цветистыми. Красота рождала в ней особую чувствительность. «Разница между моментом и мгновением». Она не очень хорошо помнила философское объяснение различия, помнила только, что ее добрая подруга Ли Ханвелл когда-то, давным-давно, пыталась понять это и донести понимание до Натали Блейк, они тогда были студентами и гораздо более умными, чем сейчас. И очень недолгое время в 1995 году, возможно, около недели, она считала, что