Когда исчезает страх - Петр Капица

Курсанты обступили его:

— Вы инструктор физкультуры, да?

— На соревнование отбираете?

— А тяжелоатлеты не требуются?

— Ни первое, ни второе, ни третье, — ответил Ширвис. — Отбираю боевых и сообразительных парней в эскадрилью… условно назовем ее «Грозная перчатка». Но я что-то не вижу поднятых рук.

Сержанты, опасаясь подвоха, переглянулись, как бы спрашивая друг друга: «Рискнем, а?» И не очень уверенно стали поднимать руки.

— Восемь, — сосчитал Ян. — Чудесно! Кто из вас готов надеть перчатки и продержаться два-три раунда?

— Против кого?

— Ну, хотя бы против меня. Желающих прошу в спортивный зал.

В спортивный зал пришли все сержанты. Их разбирало любопытство: всерьез лейтенант устроил «открытый ринг» или для розыгрыша, чтобы повеселиться в час досуга? Уж слишком у него был какой-то неофициальный вид. Нашлись смельчаки, которые не прочь были размяться и помериться силами.

На импровизированный ринг выходили не очень умелые юноши, но задиристые, стремившиеся победить. Они смело, порой очертя голову, бросались в атаку и, лишь получив два-три крепких удара, начинали тщательней прикрываться, но не прекращали нападений.

Ширвис был доволен партнерами: среди них не оказалось трусов. Когда проверку прошли все сержанты, обучавшиеся боксу, на ринг попросились борец и кряжистый мастер тяжелой атлетики. Неуклюжие движения атлетов, промахи и неумелая защита вызывали смех, но мужеством и упорством парни бесспорно обладали.

Ян не знал, кому отдать предпочтение. Отобрав в группы самых отчаянных, он сдал список для штаба.

Сержанты, не прошедшие проверки, встревожились. Им хотелось без задержек попасть в боевые подразделения, а тут из-за незнания бокса они вдруг остались в стороне. Бокс же не входил в программу обучения, — значит, происходит какая-то несправедливость. «Пусть нас проверяют в воздухе», — стали требовать они у старшины группы.

Когда к сержантам на собеседование пришел политрук политотдела Батайкин, они забросали его вопросами и, конечно, рассказали все, что произошло днем.

Политрук немедля «просигнализировал» об этом недавно прибывшему в полк к Чубанову батальонному комиссару Виткалову. Тот сперва вызвал к себе Лобысевича и сказал, что в эскадрилье из рук вон плохо поставлено воспитание летчиков, лейтенанты самоуправствуют, особенно Ширвис.

После выговора Лобысевич появился в подземном убежище эскадрильи разъяренным.

— Вы опять за свое? — накинулся он на Ширвиса, уже собиравшегося ложиться спать. — Откуда у вас взялась эскадрилья «Грозная перчатка»? Кто вам позволил производить отбор с мордобоем?

— Нам командир полка разрешил выбрать новичков по своему вкусу, — спокойно ответил Ян. — Так что полный порядок!

— У него порядок! — От возмущения Лобысевич не мог подобрать слов. — Меня из-за вас уже к батальонному комиссару вызывали. А завтра в политотделе краснеть!

— Теперь дела не поправишь, — посочувствовал Ширвис. — Придется страдать.

— Сейчас же одеться! — вдруг рявкнул Лобысевич. — И марш к батальонному комиссару Виткалову. Я вам покажу страдать! Пусть он сам убедится, какие фрукты в эскадрилье водятся. Довольно миндальничать! А вы, лейтенант Кочеванов, чего ухмыляетесь? Ступайте с Ширвисом.

— А ему-то зачем? — удивился Ян.

— Оба хороши! Выполняйте приказание.

Батальонный комиссар Виткалов — крупнолицый, седеющий человек — принял их, конечно, не с распростертыми объятиями. Поглядев чуть припухшими, усталыми глазами на Ширвиса, сказал:

— Ну, что ж, будем знакомы. Сожалею, что наша встреча происходит при столь огорчительных обстоятельствах. Могло быть иначе, но… — он сокрушенно развел руками, — сегодня приходится разговаривать на «вы». Я уже немало наслышался о ваших похождениях. Нужно признаться: впечатление не из лучших, точнее сказать — прескверное. Да, да…

До службы в армии Виткалов был директором средней школы. Ему казалось, что он постиг все тонкости педагогического воздействия на тамошних сорванцов, поэтому и здесь, встречаясь с молодыми авиаторами, батальонный комиссар часто разговаривал с ними, как со школярами.

— А вы зачем явились? — строго обратился он к Кочеванову. — Свидетелем? Адвокатом?

— Обвиняемым, — ответил Кирилл. — Меня командир эскадрильи послал. Он, видимо, придерживается принципа: с кем поведешься, от того и наберешься.

— Скажи мне имя друга твоего, и я скажу, кто ты сам, — проговорил Виткалов. — Принцип неплохой.

— Да, если им правильно пользоваться, — вставил Ян. — Я ведь тоже могу сказать: Кочеванов самый близкий друг мне. И после этого буду выглядеть ничуть не хуже его, — именно потому, что, по словам комэска, он запятнал себя дружбой со мной?

— А вы, оказывается, каверзный, но неглупый человек, — смягчился Виткалов. — Тогда почему вам взбрело пойти к курсантам и устроить этот идиотский матч бокса? Скандал на всю дивизию!

— Командир полка посоветовал отобрать истребителей по своему вкусу. Мы с Кочевановым бывшие боксеры. Представляете, какой у нас вкус? Получился, конечно, скандал, но ребята отобраны надежные.

— Не прикидывайтесь, пожалуйста, простаком, — поморщившись, сказал батальонный комиссар. — Предупреждаю: если еще раз позволите себе подобное — разговор будет крутым. Ступайте и пишите рапорт на имя командира полка… об этом кулачном отборе. А вы, лейтенант Кочеванов, останьтесь.

Когда Ширвис ушел, Виткалов пригласил Кочеванова сесть и спросил:

— Скажите, откуда у вас обоих столько мальчишества? Вот вы — женатый человек, отец семейства! Почему не осуждаете циркачество, а поддерживаете его? Так понимаете долг дружбы? Вас всюду поминают рядом, а ведь вы человек иной закваски.

— Меня не порочит дружба с Ширвисом. Он настоящий летчик и патриот. Выходки его не зловредны — от избытка энергии, хоть он и старается обуздать себя.

— Я хочу, чтобы в этом вы ему помогли как друг и настоящий товарищ. Вы ведь теперь ответственные люди — воспитатели молодежи. Договорились?

— Постараюсь.

В группу Кочеванова помощником пришел Николай Хрусталев. Кириллу нравился белобрысый младший лейтенант. Он обладал добрым и смелым сердцем сильного человека, покладистым и незлобивым характером.

Ширвис почему-то выбрал в помощники медлительного на вид, с крошечными медвежьими глазами и косолапой походкой комсорга эскадрильи украинца Данилу Коваля, который ни одного слова не произносил не обдумав.

— Не знал, что тебя устроит помощник с этаким темпераментом, — удивился Кирилл.

— Ничего, — отозвался Ян, — горячности у меня на двоих хватит. Нужно, чтобы у кого-нибудь покрепче сдерживающие центры были. Видишь, какой я дальновидный. Вдумчивым деятелем становлюсь.

— Все же нам с тобой не следует разделяться, — заметил Кирилл. — На первых порах придется помогать друг другу, иначе всех птенцов у нас перебьют прежде, чем они оперятся.

— Соображения правильные, — одобрил Ян. — Давай так: один на вывозной действует, другой — ходит патрулем.

Договорившись о совместных действиях, они собрали своих подопечных и предупредили:

— С этого часа ваша нормальная жизнь с хождением в столовую и восьмичасовым сном кончилась. Будем ловить каждую минуту, удобную для полетов. В таких условиях составить расписание невозможно. Летать придется в любой час дня и ночи, благо светлого времени больше чем достаточно. Остальную часть суток используем для закалки, изучения материальной части самолета и теории.

Сержанты погрустнели:

— Значит, опять учиться и сдавать зачеты?

— А как же вы думали? В воздухе малейший промах грозит летчику не двойкой, а куда более серьезным — можно костей не собрать, — сказал Ширвис. — Поэтому зачеты заставим сдавать на пять с плюсом. Шпаргалок и подсказок не будет.

Рабочий день у новичков-сержантов начинался с пробежки и физзарядки. Размявшись, они принимались за дела: одни шли на сборку новых самолетов, другие — к вывозному учебно-тренировочному истребителю «УТИ-4». Этот самолет походил на «И-16», но в отличие от него имел две кабины. В переднюю садился инструктор, а в заднюю — ученик. Каждый из них мог самостоятельно управлять самолетом.

Одновременно с вывозной машиной в воздух поднимались два конвойных «И-16». Они ходили кругами на большой высоте и охраняли учебную машину, чтобы она не подверглась нападению «мессершмиттов».

Лобысевич в эти дни походил на наседку, высидевшую утят и всполошенную тем, что они ринулись без нее плавать.

Однажды, видя, как «УТИ-4» с недостаточно прогретым мотором пробежала почти без ускорения половину пути, он закричал:

— Что делают, мерзавцы! Отставить!