Когда исчезает страх - Петр Капица

Иногда же летчики возвращались такими возбужденными, что, сбросив парашюты, ходили по краю поля и не могли вымолвить слова. В такие минуты механики не приставали к ним. Они понимали: бой был тяжелым и неудачным.

События развертывались стремительно. Не было часа без тревоги. И чуть ли не каждый день гибли товарищи. Не стало белозубого Жамкочьяна, упал в море вместе с пылающей машиной Голявкин, столкнулся в воздухе с «мессершмиттом» напарник Хрусталева.

Вести о смерти, казалось, стали привычными, но всякий раз, когда летчику говорили о гибели товарища, с которым он недавно шутил и смеялся, пилот в замешательстве смотрел по сторонам: не обманывают ли? Потом, словно обессилев, прислонялся к крылу самолета и молча снимал шлем с головы.

Погоревать и вспомнить, какой это был чудесный товарищ, редко удавалось. Взлетала ракета, призывавшая в воздух, и пилоту уже нужно было думать о бое. Он забирался в кабину и устремлялся по пересохшему полю вперед, оставляя за собой пушистый хвост пыли.

Шубник летал редко. Он еще не сбил ни одного «юнкерса» и при начальстве жаловался на фатальное невезение, втайне же был рад тому, что не часто приходится испытывать судьбу. Обычно он сидел у телефона под березой и в ожидании звонка с унылым видом играл в шахматы с кем-нибудь из механиков. Сопровождать на боевые операции капитана и майора ему почти не приходилось. Чубанов в эти дни был очень занят: то принимал «МИГи», поступавшие в полк, то формировал третью истребительную эскадрилью из старых опытных летчиков, то уезжал что-то согласовывать в дивизию. А капитан Лобысевич, как человек, избегавший риска, старался меньше бывать в воздухе. Так что Шубнику приходилось только бодрствовать. Опер дежурные его не трогали.

Глава восьмая

В начале августа выдался ненастный день. Над сопками нависли низкие тучи, источавшие мелкие, как пыль, капли дождя.

Истребителям разрешили сходить в баню и привести себя в порядок.

Кочеванов и Ширвис, сменив белье и просолившиеся от пота гимнастерки, первым делом решили отоспаться. Они забрались во вновь отстроенную для эскадрильи на глубине шести метров огромную землянку, куда толща земли не пропускала ни гула фронтовой артиллерии, ни аэродромного шума.

Подземное общежитие разделял узкий и длинный, словно на пароходе, коридор, по обе стороны которого находились четырехместные каютки, пахнувшие свежим тесом. Заняв в самой дальней каютке верхние койки, летчики разделись и с удовольствием вытянулись во весь рост на свежих простынях.

— Говорят, что ни к чему не следует привыкать, привычка ведет к равнодушию, — сказал Ян. — А я с детства любил прохладные, только что застеленные простыни и никогда не бывал к ним равнодушен.

— Это, кажется, единственная прочная привязанность, которой ты можешь похвастаться? — заметил Кирилл.

— Видишь ли, люди должны иметь возможность выразить себя, — начал шутливо философствовать Ян. — Постоянство ведет к застою. Пока меня не укокошили, я хочу вкусить больше радостей. Ведь никто не знает, когда и где настигнет костлявая старуха. У нас, летчиков, нет времени на ожидание. Мы должны жить густо и не клясться, что будем любить вечно. На вечность у нас мало шансов. Мы даже не можем пообещать «увидимся через месяц», у нас существует только «сейчас». И загадывать вперед мы можем не больше чем на два-три часа. Но меня это не огорчает, я не сторонник длинной жизни. Чем она лучше короткой? Ведь воспоминания скорей огорчают, чем приносят радости.

— Это смотря какие, — не согласился с ним Кирилл.

Он зажмурился. И сразу перед ним возникли любящие, сияющие глаза Ирины, ее золотистые щеки, чуть потрескавшиеся, обветренные губы…

— Видишь ли, надо условиться что мы назовем радостью, — продолжал свое Ян. — К каждому она приходит по-разному: к одному — доброй волшебницей, к другому — в виде поощрения и наград начальства, к третьему — скатертью-самобранкой. Всякий человек ждет чего-то еще лучшего от жизни, а она, обманщица, может подвести. И вот когда под старость человек утратит надежду встретиться с умопомрачительной радостью, разуверится в ней, то это хуже смерти. Я бы такого не хотел хлебнуть. Всякое разочарование — мерзость. Лучше мгновенная смерть.

— Смерти я не боюсь, но и умирать не хочу. Все мое существо протестует, — сказал Кирилл. — Я бы желал долгой жизни, чтобы хоть краешком глаза увидеть, как люди будут жить после нашей победы. Мне еще обязательно надо встретиться с Ириной, увидеть шкетика Дюдю… В общем, хотел бы иметь впереди уйму времени для тех дел, которых я еще не сделал. Я не боюсь ни разочарований, ни ударов жизни, готов жить до глубокой старости.

— Спасибо за согласие, — шутливо поблагодарил Ян и тут же вздохнул. — Тебе повезло, а у меня за спиной, кроме матери, — никого. Очень хорошо, что она эвакуировалась и живет с Ириной и Борисом. Лучших друзей, чем они, у меня никогда не было. Простить себе не могу, что не завоевал сердце Ирины. А ты, заполучив ее без страданий и борьбы, видно, не ощутил счастья? Ждал еще чего-то невообразимого. Так ведь?

— Не совсем, но было, — сознался Кирилл. — Прежде я не замечал ее. Относился несерьезно. И очень злился, когда Ирка вмешивалась в мои дела. А потом вдруг сразу словно молнией поразило… дышать без нее не мог. Теперь ругаю себя, что не успел высказать ей всего, что пережил. У меня какое-то чувство вины перед ней.

— Зря. Ты для нее эталон справедливости. Правда, мне следовало бы не успокаивать, а соли подсыпать в раны, но я привык многое тебе прощать. Хотел бы, если со мной что-нибудь случится, чтобы ты с Ириной, а не кто иной, позаботились о моей матери.

— Согласен, — серьезно сказал Кирилл. — Но жду того же и от тебя. Если со мной беда, — вы с матерью поможете моим.

— Идет, дай лапу.

Они протянули друг другу руки и крепко пожали их.

— А теперь — гуд найт, — сказал Ян. — Приятных снов.

Уснули они быстро. И сон у них был как обморок, без сновидений.

Первым на другой день проснулся Кирилл. Взглянув на часы, он принялся тормошить Яна:

— Вставай, уже девять часов не то утра, не то вечера.

Ян потянулся так, что хрустнули суставы и, высунув голову в коридор, крикнул:

— Дневальный! Что сейчас — утро или вечер?

В ответ послышалось дурашливое «гы-гы-гы!». Дневальный — боец аэродромной команды, — решив, что пилоты, как всегда, шутят, к своему «гы-гы» добавил:

— От дают!

— Не очень вразумительный ответ, — заметил Ян.

Подзывать к себе бойца и уточнять — утро сейчас или вечер — им обоим не хотелось. «А то еще начнем торопиться. Ну ее к черту, эту спешку! Хоть несколько минут поживем вне времени, благо никто не требует, не тормошит».

Пилоты не спеша поднялись, сходили в туалетную, побрились, пришили к гимнастеркам новые подворотнички, начистили до блеска сапоги и выбрались наверх.

Над аэродромом клубились грозовые облака, было пасмурно.

— Чудесно! — сказал Ян. — Сегодня мы не увидим «мессершмиттов».

Они прошли в аэродромную столовую, и здесь Ян расшаркался перед официанткой с белой наколкой на голове. Он прижал руку к сердцу и, склонив голову, попросил:

— Дорогая Людочка, два воздушных волка, зверски голодных, ждут вашей благосклонности и надеются получить удвоенный ужин.

— А у нас только что отзавтракали, — бойко ответила девушка, качнув накрахмаленным передничком. — Не хотите ли пообедать?

— Кирилл, похоже что мы с тобой часиков двадцать оторвали? Людочка, вы должны посочувствовать. Подавайте все: и завтрак, и обед, и ужин, — потребовал Ян.

— Смотрите не лопните.

Официантка принесла им завтрак и обед. Кирилл с Яном так проголодались, что очень быстро опустошили тарелки и вазочку с хлебом.

— Горазды поесть! — заметила девушка. — Приходите ужинать, я вам добавочку устрою.

— Обязательно придем.

Уходя из столовой, Ян еще немного пошептался с официанткой и нагнал Кочеванова на аэродроме.

— Ловко у тебя получается, — заметил Кирилл.

Небо не прояснилось, тучи по-прежнему хмурились, нависнув над аэродромом.

— Пойдем узнаем, что нам синоптики на ближайшие сутки заготовили, — предложил Ян.

На КП эскадрильи их встретили веселыми возгласами:

— Ну и припухали же вы, братцы! Три нормы выполнили.

— Такого храповицкого задавали, что у третьего капонира земля дрожала и моторы не заводились.

— Богатыри — не вы! — ответил Ян.

В ожидании летной погоды почти все пилоты эскадрильи собрались в обширной дежурке. Одни листали журналы и читали газеты, другие с пристуком играли в «козла», третьи, устроившись у стола, писали письма домой.

— За перо мы с тобой давно не брались, — вспомнил Кирилл. — Давай, Ян, усаживайся писать. Мне надоело перед Бетти Ояровной оправдывать твою лень.