Когда исчезает страх - Петр Капица

— Товарищ младший лейтенант, вот так, положа руку на сердце, скажите: как у вас в эскадрилье рядовые летчики относятся к поступку Кочеванова и Ширвиса? — спросил Чубанов.

— Мы болеем за них. Каждый из нас поступил бы так же, — ответил Хрусталев.

— Нарушили бы приказание? — поинтересовался Сучков.

— Зачем? Они не нарушали. Им было приказано отвести самолеты в безопасное место. Я сам слышал. Безопасным местом оказался воздух. Мы обсуждали их поступок между собой. Это был лучший выход из тяжелого положения. Кочеванов и Ширвис ушли в воздух не себя спасать, они напали на «юнкерсов» и заставили фрицев сбросить бомбы бесприцельно. Наши товарищи действовали смело.

— Они ведь нарушили приказание командира полка?

— Приказание вышестоящего начальника мы не обсуждаем, но, если по правде сказать, Кочеванова и Ширвиса несправедливо отстранили от полетов. Они уже вышли из пеленок, летают чутьем, почти не глядя на приборы. Каждый из нас хотел бы управлять машиной, как они, а нам говорят: «Равняйтесь по Шубнику».

— Вы считаете Шубника плохим летчиком? — спросил Чубанов.

— Нет, на инспекторских смотрах он — как часы. Пятерки ему правильно ставили. Шубник по двадцать-тридцать раз повторял одни и те же упражнения и добивался своего. Но по-кочевановски летать он не может, а лишь заученно вычерчивает в воздухе фигуры высшего пилотажа. Шубник хорош для показухи, а не для войны.

— Это еще что за «показуха»? — недовольным тоном перебил его полковой комиссар. — Какой-то блатной жаргон у вас, товарищ младший лейтенант.

Хрусталев смутился и покраснел.

— Прошу прощения, — сказал он. — Так в своей среде мы называем всё показное, годное для втирания очков, но не для дела. Показуху у нас не уважают.

— А что же у вас уважают?

— Настоящее, без подделки. Наш закон — быть, а не казаться. Вот, например, в полярную ночь мы с непривычки захандрили. Кругом снег, ориентиров нет, холодно. После занятий деться некуда. В Мурманск редко, отпускали. Заскучали многие. Кочеванов боксу начал учить — хандры как не бывало! Потом Ширвис потешный оркестр «Брызни, лапоть» организовал. Не все же серьезное, нам посмеяться, повеселиться хочется! Замполит, правда, вскоре прикрыл наш оркестр. «Растленная буржуазная музыка, — говорит. — И смех не наш». А мы ничуть не разложились. И другим смешно было. Вот из-за этого Кочеванов и Ширвис на подозрение и попали. Их стали прорабатывать. А зря. Побольше бы таких товарищей, не подведут.

И другие вызванные летчики стремились выручить провинившихся. Чувствовалось, что они недовольны порядками, заведенными «аккуратистом», мешавшими молодежи воевать по-настоящему. На перехваты посылались почему-то лишь опытные летчики, бывшие инструкторы. Они летали по всем правилам и, возвращаясь, неизменно докладывали: «Противник не обнаружен». Видимо, чрезмерная осторожность стала недугом полка.

Заместитель командира первой истребительной эскадрильи капитан Шворобей сознался, что часть вины за поступок молодых летчиков он должен взять на себя.

— Я был у них инструктором. Знаю каждого как облупленного, — сказал он. — Ширвис отнюдь не ангел, Кочеванов сдержанней, но оба они воздушные черти. Это летчики-истребители! Другого не скажешь. Они чувствуют машину, быстро соображают и всегда имеют в запасе несколько вариантов выхода из трудного положения. Люди они с головой: глупости не сделают. А со стороны кажутся лихачами-аварийщиками. Несправедливо их отстранили от полетов. Для летчика-истребителя вынужденная праздность — беда. Он теряет квалификацию. Я втайне сочувствовал Кочеванову и Ширвису, поэтому позволял «подскоки» на пробежке. В последний раз я приказал им отвести «ишачков» в безопасное место. Находясь в самолетах, они попали в сложное положение, из которого нашли верный выход. Тут, конечно, сыграло роль непреодолимое желание летать и схватиться в воздухе с противником. За это пилота не осудишь, истребитель таким и должен быть. Они — не злостные нарушители. У меня бы рука не поднялась наказать их за неподчинение. Этого не было. А за своенравие Ширвис и Кочеванов достаточно наказаны: посидели под арестом. Если допустим к полетам — будут воевать как звери, я в этом убежден.

Чубанов был согласен с ним, и про себя подумал:-«Вот кто должен стать командиром эскадрильи». Когда Шворобей ушел, майор убедил полкового комиссара разговоры о трибунале прекратить, а молодых летчиков после строгого внушения допустить к полетам. Пусть в боях загладят свою вину.

Комдива их выводы устраивали. Он был зол на Филаретова. «Аккуратист» подвел его. Желание воевать осторожно, с солидными укрытиями и наименьшими потерями привело к разгрому. По уточненным данным стало ясно, что к полудню можно будет собрать и привести в порядок лишь половину боевой техники.

Глава седьмая

Через два дня подполковник Филаретов был отозван в резерв фронта, а майор Чубанов принял на себя командование смешанным авиационным полком. Надо было ломать заведенные Филаретовым порядки.

Чубанов обладал необходимой волей и решительностью. Война была для него делом не новым: он добровольцем сражался против франкистов в Испаний, а в дни войны с белофиннами командовал истребительной эскадрильей. Его знали как резкого, не очень покладистого, но храброго и целеустремленного летчика.

Горбоносый, сухощавый, с острым кадыком, припухшими веками и бедовыми карими глазами, Чубанов походил на испанца. Прямота его суждений, смелость, привычка смотреть опасности в лицо нравились молодежи.

В первом же приказе по полку Чубанов обязал всех штабистов, способных водить машины, летать по боевым тревогам, и расписал их по дежурным звеньям. Под свое наблюдение он взял проштрафившихся лейтенантов и предупредил:

— Только, друзья-приятели, без дури, не перевариваю показного молодечества. Мне нужны надежные, хладнокровные и хорошо соображающие партнеры. Панибратства не будет, я старший, и этого не забывайте. Миндальничать не стану, за всякое своеволие, нарушение дисциплины — взыщу строго. Так что давайте на первых же порах договоримся: не стройте из себя трудновоспитуемых. Надо воевать. Ясно?.. А теперь перейдем к делу. Старых самолетов вам не отдадут. Собирайте вместе с техниками новые, прибывшие в пополнение. Изучайте «ишачков» на ходу и сами обкатывайте. Чтоб потом никаких жалоб на технику! На всё даю три дня. Салуд!

Пока Ширвис и Кочеванов занимались в кустарнике на окраине малого аэродрома сборкой новых «И-16», Чубанов, освоившись с местными ориентирами, дважды сопровождал свои скоростные бомбардировщики за линию фронта.

В его распоряжении осталось полторы дюжины стареньких истребителей, прозванных «чайками» и «бисенятами». У этих истребителей была недостаточная скорость, чтобы настигать «юнкерсов» и уходить от «мессершмиттов», но они годились для штурмовки наземных целей и боев над линией фронта. В оборонительных «каруселях» «чайки» и «бисенята» обладали большей маневренностью, нежели машины противника, и могли постоять за себя.

Для перехватов неплохи были «И-16», — их не зря ласково называли «ишачками». Короткие и лобастые машины были увертливы в бою и настигали «юнкерсов». Мощный мотор «И-16» ревел не хуже самого горластого осла.

Первым был собран кочевановский «ишачок». Вместе с техниками и оружейниками Кирилл выкатил его из кустов на стартовую площадку. Сегодня ему предстояло объездить и покорить дикаря. Неужели он окажется своенравным — заупрямится?

Забравшись в кабину, Кочеванов взглянул на доску приборов. Светящиеся циферблаты, уставившись на него круглыми глазами, звездно мерцали. Они не подведут. Звонко тикавшие часы показывали восьмой час. «Фрицы еще завтракают», — подумал Кирилл и крикнул мотористам:

— От винта!

Крылатый «ишачок» дрогнул, когда заработал мотор, и, словно горячась, задрожал мелкой дрожью.

Стартер махнул флажком.

Держа самолет на тормозах, Кочеванов плавно нажал на сектор газа. Мотор взвыл. Теперь можно было дать ход. «Ишачок» рванулся с места, набирая скорость, но взлететь пилот ему не позволил: сделав только подскок, Кирилл опять опустился на землю. Горячий скакун оказался послушным, можно было рискнуть — подняться на нем в воздух.

Кочеванов вернулся на старт и, получив разрешение на вылет, вновь погнал «ишачка» по гладкой, чуть желтоватой взлетной полосе.

За ними клубилась пыль. Скорость нарастала, а самолет почему-то не поднимал хвоста.

— Сейчас мы тебя заставим! — вслух сказал Кирилл, слегка посылая ручку вперед.

Хвост наконец оторвался от земли. «Ишачок» словно вытянулся, понесся еще быстрей. Теперь можно было взять ручку на себя…

Отрыв от земли Кочеванов всегда чувствовал, так как прекращалась тряска и начинали слегка покачиваться крылья.