Когда исчезает страх - Петр Капица

Когда товарищи пристроились к нему, лейтенант показал им сперва два пальца — указательный и средний, затем большой, повернутый книзу. Пилоты поняли его и энергично закивали в ответ. Они тоже видели костры на земле и подтверждали победу.

Горючего изведено было много, а основное задание оставалось невыполненным. Лейтенант не мешкая повел группу дальше.

Голубоватую ленту неширокой реки и темную колонну машин, пересекавших ее, они увидели издали.

«Надо ударить по тем, что застряли на том берегу, — решил Кочеванов. — Они преградят путь задним».

Он качнул крыльями, требуя внимания, и без захода заскользил вниз, целясь в машины, осторожно входившие на недавно наведенный понтонный мост. Товарищи цепочкой устремились за ним.

Пикируя на выбранные цели, они открыли огонь из пушек, пулеметов и вихрем пронеслись над колонной. Зенитчики, не ждавшие в ненастную погоду налета с воздуха, подняли пальбу с опозданием.

«Теперь надо по шерсти пройтись», — подумал Кочеванов. Но у него уже были на исходе боезапасы. Делая заход для новой атаки, он просигналил, чтобы вперед вышли ведомые.

На бреющем полете они обдали огнем задние машины, крытые брезентом, и, видя, как по обе стороны дороги врассыпную разбегаются солдаты в мундирах крысиного цвета, остатки патронов истратили — на них.

Вернувшись на аэродром, Кочеванов доложил командиру полка, что если без промедления послать к переправе дежурные самолеты, то удастся истребить всю автоколонну.

На штурмовку с промежутками в две-три минуты отправились звено «чаек», звено «бисенят» и вся группа Ширвиса.

Вернулись они без потерь и довольные.

— Зажгли костер длиною в два километра, — доложил Ширвис. — По пути приметили над нашими позициями «раму». Видно, на корректировку вышла. Я стрелка-радиста успокоил, а мои орлы, практикуясь, «раму» буквально в щепки разбили. Серьезных повреждений не имеем.

Настроение поднялось еще больше, когда истребителям была объявлена благодарность фронта, полученная по телефону.

Обедали весело, выдумывая невероятные истории, якобы происшедшие во время утренней операции. Сержант Стебаков так расхвастался, что стал уверять, будто сам видел, как подскочила вверх подбитая им зенитка. Он даже обратился за подтверждением к Ширвису.

— Точно, — поддержал тот. — Видно, прямо в жерло угодил.

— Ну, конечно! — обрадовался Стебаков, обводя маловеров победным взглядом. — Иначе чего бы ей подскакивать? Весь ствол разворотило!

И тут, якобы для уточнения, Ян добавил:

— Только мне показалось, что она умышленно подскочила, чтобы ухватить снаряд зубами.

И это вызвало такой взрыв хохота, что из кухни повыскакивали повара и судомойки…

Днем ветер разогнал низкие тучи, в вышине остались лишь размазанные белые облака.

Нужно было ждать ответного нападения на аэродром. На барражирование вышли «МИГи». Но вскоре по тревоге были подняты все истребители.

Гитлеровская авиация подходила с разных сторон тремя эшелонами. Первыми появились на большой высоте «мессершмитты» и завязался бой с «МИГами». Потом показались бомбардировщики с неубирающимися шасси «Ю-87», прозванные «лапотниками». Заходя на цель, они обычно делали «горку» и затем устремлялись в пике. В такой момент они были хорошей мишенью. Видимо решив, что «лапотники» — самая легкая добыча, за ними устремились «ишачки» капитана Лобысевича и «чайки».

Своих молодых истребителей капитан Шворобей удерживал для третьего эшелона. Так приказал ему по радио майор Чубанов, оставшийся на земле.

Двухмоторные бомбардировщики «Ю-88», сопровождаемые «мессершмиттами», показались со стороны моря. Они шли словно крадучись, прижимаясь к лощинам между сопок.

«Наглецы, — подумал капитан Шворобей. — Надеются на внезапность и нашу несообразительность. Маневрировать-то им трудновато будет». Пересчитав противников, он по радио сообщил Чубанову:

— С мокроты проклюнулись восемнадцать курочек и шесть петушков.

— Курочек потрясите, авось прежде времени снесутся, — посоветовал командир полка. — С петушками не связывайтесь, пусть летают.

— Есть! — раздалось в ответ.

Капитан Шворобей, покачав крыльями, ринулся в гущу бомбардировщиков. За ним с двух сторон устремились одиннадцать «ишачков». Нападая сверху, они первым делом обрушились на стрелков-радистов, чтобы те не смогли создать огневого заслона. Потом, выйдя снизу, «ишачки» смешались с бомбардировщиками и стали пристраиваться к «Ю-88», выискивая мертвую зону и подходя под таким углом, чтобы удобней было бить по моторам, не опасаясь хвостовых пулеметов противника.

Аккуратные ряды бомбардировщиков, шедших волнами, смешались. Началась опасная толчея, в которой «мессершмитты», летевшие выше, не могли стрелять в юрких «ишачков», боясь попасть в своих.

Майору Чубанову, наблюдавшему за боем в бинокль с вышки КП, самолеты, взвившиеся над далекими сопками, напомнили стаю всполошившихся галок, мечущихся в вечернем небе. Он улавливал в наушники рычание моторов, стрекот пулеметов, визг и треск разрядов приемника.

Вот в самой гуще стаи словно сверкнула молния, озарив сопки багрово-зловещим светом.

««Юнкере» взорвался в воздухе», — понял Чубанов.

Самолеты, как по сигналу, шарахнулись в стороны и заметались. Послышались частые удары по земле, от которых заколыхалась вышка.

«Бомбы сбрасывают, не донесли», — обрадовался майор и, не выдержав, своим сочным басом принялся кричать в микрофон:

— Бейте… вытряхивайте душу! Не давайте прорываться с грузом…

Он так увлекся воздушной схваткой с третьим эшелоном, что не сразу уловил встревоженный, прерывистый голос Лобысевича.

— «Скала»… «Скала»! Я «Береза»! — взывал капитан. — Учтите — «восемьдесят седьмые» уходят к Тук-озеру. Здесь поджидают «стодесятые». Мы нарвались на засаду… Жду подмогу…

— Зачем их понесло к Тук-озеру, когда приказано оборонять аэродромы! — возмутился Чубанов. — Легкой добычи захотели. Кого я теперь им подкину?

Он связался с «МИГами», отбившими атаки «мессершмиттов», и направил два звена к Тук-озеру.

— «Береза», «Береза»! Я «Скала». К вам пошли быстрые. Отходите, прикрывайте новеньких… Как поняли? Перехожу на прием.

Но Лобысевич больше не откликался.

Двухмоторные «юнкерсы», побросав бомбы куда попало, стали отходить. Преследовать их Чубанов запретил. Его истребителям необходимо было как можно быстрей пополнить боезапас и горючее, чтобы во всеоружии встретить новые налеты.

Выслушав донесения о засыпанных воронках и погашенных пожарах, командир полка разрешил принимать истребителей на малый аэродром.

Летчики группы капитана Шворобея, сбившие шесть «юнкерсов» и одного «мессершмитта», к аэродрому возвращались выделывая такие дикие фигуры, что Чубанов, встревожась за целость самолетов, невольно закричал в микрофон:

— Что за ребячество! Столкнуться хотите? Прекратить индийские танцы! На посадку заходить по одному.

Видя с вышки догоравшие на земле машины противника, он не радовался, так как предчувствовал, что сегодня недосчитается многих своих.

И майор не ошибся. На аэродром не вернулись две «чайки», один «МИГ» и четыре «И-16». Из всей группы капитана Лобысевича уцелели только рыжеватый сержант Марголин и лейтенант Шубник.

Марголин был ошеломлен прошедшим боем, он долго не мог справиться с дыханием, ходил по краю аэродрома и, как рыба, широко открывал рот.

У сержанта стали допытываться: что же случилось? Как он потерял Лобысевича и товарищей? Марголин ничего толком не мог рассказать, так как не был еще натренирован к действиям в бою и, кроме мелькания машин, приметил лишь Тук-озеро.

— Не успевал вертеть головой, — признался он. — Мы пошли вдогон за «восемьдесят седьмым», а у Тук-озера начали крутиться. Я только об одном думал: как бы не столкнуться и не выпустить из виду Гераськина. Он был ведущим. Вдруг, чувствую, по фюзеляжу, ударило… совсем рядом желтый нос «мессера». Я — в правый вираж. Потом сорвался в штопор и ушел. Гераськина потерял и ориентиры все перепутал. Даже бухту свою проскочил. Аэродром нашел, когда бензину не больше литра оставалось…

Шубник, конечно, мог рассказать обо всем подробней, но почему-то уверял, что видел не больше Марголина, так как сам попал в «клещи» и не мог следить за другими. По его словам, в начале боя он прикрывал Лобысевича, но когда тот заметил у Тук-озера поджидавших «стодесятых», то якобы дал сигнал разъединиться и взять под защиту молодых, на которых первым делом и напали немецкие асы. Единственный самолет, сбитый у Тук-озера, он приписывал себе.

— В горячке боя не разобрал, — как бы винясь, говорил Шубник. — Думал, что бью по «мессершмитту», а, оказывается, подвернулся «лапотник».