Истинная правда. Языки средневекового правосудия - Ольга Игоревна Тогоева

как с людскими, так и с божественными установлениями и предписаниями. Один из таких ритуалов – ритуал передачи преступника на казнь – особенности его возникновения и функционирования будут рассмотрены в следующей главе.

Однако образ идеальных судей, остающихся справедливыми по отношению к преступнику вплоть до его смертного часа, был все же не единственным возможным. Ведь любой из них мог сам оказаться обвиняемым – в нарушении процедуры, в предвзятости, в некомпетентности, в принятии несправедливого решения. Конечно, такие случаи были редки, и уж тем более мы не найдем подобной информации в тексте того или иного процесса. Ошибка судьи становилась очевидной обычно уже после приведения приговора в исполнение, а то и несколько десятилетий спустя[814]. Но даже в этом случае средневековое правосудие оставалось на высоте. Выход из положения был найден в создании образа виновного судьи, способного признать свои заблуждения и искренне в них раскаяться. Свое выражение он также нашел в весьма любопытном судебном ритуале, рассмотрению которого будет посвящена последняя глава книги.

Язык жестов

Глава 9

Мертвец идет. Символические смыслы судебного ритуала

Судебный ритуал, о котором пойдет речь ниже, не слишком хорошо знаком историкам права: его подробное описание известно по одному-единственному источнику, не привлекавшему до сих пор особого внимания специалистов[815]. Этот документ, хранящийся ныне в муниципальном архиве Реймса, был опубликован еще в середине XIX в.[816] Он представляет собой запись свидетельских показаний по делу о правах на два участка земли, чьи владельцы умерли, не оставив наследников.

Спор о том, в чьей юрисдикции должна отныне находится данная территория, шел между монахами аббатства св. Ремигия и архиепископом Реймса. Допросы велись Жаном Бутийе, лейтенантом бальи Вермандуа, и Жаном Лаббе, его помощником. Разбирательство длилось с 18 декабря 1431 г. по 17 ноября 1432 г. Свидетели по делу в количестве 10 человек были выбраны из людей почтенных, с достойным положением в обществе и прекрасной репутацией. Семеро из них в разное время состояли на службе у монахов. Это были Готье де Руйи, шателен аббатства, 80 лет от роду; Филипп Лоппэн, сержант аббатства, 40 лет; Жан Бонбёф, 60 лет, занимавший ту же должность 20 лет назад; Ферри Тюпэн, 66 лет, бывший также сержантом аббатства на протяжении 12 лет; Колессон Ле Бальи, 60 лет, нотарий, состоявший на службе у монахов в течение 14 лет; Жак де Шомон, старшина аббатства, 66 лет; Жан Руссель, сержант аббатства, 54 лет. Таким образом, все эти люди в той или иной степени были знакомы с судопроизводством, с гражданским и уголовным правом, а потому лучше прочих могли ответить на интересующие следствие вопросы[817].

Чтобы понять, кому в действительности следует присудить спорные земли, королевским чиновникам, прибывшим в Реймс, необходимо было составить представление о всей, крайне сложной и запутанной системе правовых взаимоотношений аббатства и архиепископа – системе, складывавшейся на протяжении веков[818]. Они задавали вопросы, касавшиеся не только территорий, подвластных каждой из сторон, и их границ. Их интересовало буквально всё: права на ведение торговли и взимание пошлин; права на контроль за мерами и весами; наличие рынков и рыночных дней, печей для выпечки хлеба и рыбных садков; отношения с королевской властью и городскими эшевенами; структура судебных органов и их функции. Один из пунктов составленного ими вопросника (включавшего в общей сложности 25 статей) касался также прав высшей юрисдикции – на вынесение смертных приговоров и приведение их в исполнение. Иными словами, речь шла не о церковном, а об уголовном суде: как аббатство, так и архиепископ обладали в Реймсе правом светской юрисдикции.

Если довериться сохранившимся записям, именно этот вопрос более других задел свидетелей за живое. Во всех прочих случаях ответы их были кратки и однотипны, но здесь они сменились весьма пространными монологами, детально описывающими непростую ситуацию с уголовным судопроизводством, сложившуюся в Реймсе. Ведь борьба за обладание правом высшей юрисдикции велась между аббатством и архиепископом начиная с XII в. – с того времени, когда папа Пасхалий II (1099–1118) в булле от 1114 г. определил и закрепил привилегии монахов[819].

Невозможно сказать, когда именно, но стороны все же пришли к некоему компромиссу. За аббатством признавалось право на светскую юрисдикцию, «свободную и независимую ни от кого, а особенно от господина архиепископа»[820]. Как следствие, монахи могли проводить уголовные процессы, т. е. «арестовывать и заключать в тюрьму всех найденных преступников, допрашивать, пытать, судить их, а также приговаривать их к смерти, если они ее заслужили, подавать и рассматривать апелляции, изгонять [преступников] из своих земель, ставить их к позорному столбу, который имеется у этих монахов, и применять к ним прочие наказания или же освобождать их, в соответствии с каждым конкретным случаем»[821]. Они могли также привести смертный приговор в исполнение, если осужденный проживал не в Реймсе, а в одном из близлежащих городков, подпадающих под юрисдикцию аббатства[822]. Если же преступник проживал в самом Реймсе, монахи не имели права казнить его самостоятельно, но были обязаны передать осужденного ими человека чиновникам архиепископа (его прево и лейтенантам), которые и должны были свершить правосудие[823].

Именно этот ритуал передачи уголовного преступника на смертную казнь и будет находится в центре нашего внимания. К сожалению, мы не знаем, когда точно он возник: из всех свидетелей один лишь Жак де Шомон, старшина аббатства, отмечал в своих показаниях, что «так принято делать уже очень давно»[824]. Однако к 1431 г., к которому относятся наши документы, данная процедура являлась уже более или менее сформировавшейся. Познакомимся с ней поближе.

* * *

После вынесения приговора осужденный на смерть помещался в тюрьму аббатства[825]. Бальи или его лейтенант отправлялись к прево Реймса (т. е. к представителю архиепископа) с сообщением о том, что у них имеется преступник, которого необходимо казнить[826]. Тем не менее до момента приведения приговора в исполнение могло пройти какое-то время, поскольку у архиепископа, в ведении которого находилась местная виселица, не было собственного палача. Палач по прозвищу Убыток (Dommage), к услугам которого прибегали в то время в Реймсе, проживал в Шалоне, и его следовало каждый раз специально оттуда приглашать[827].

Когда палач прибывал на место, назначался день для передачи преступника. Осужденный в сопровождении декана аббатства, бальи и сержантов покидал стены тюрьмы и подходил к камню, около которого его поджидали люди архиепископа. Декан аббатства поднимался на камень и обращался к прево Реймса с речью, объясняя, за какое именно правонарушение присутствующий здесь человек осужден на смертную казнь. Затем он предлагал забрать осужденного, но только строго в обмен на 30 парижских денье. Декан получал от чиновников архиепископа деньги, и сержанты аббатства вели