Первый среди Равных - Анатолий Левандовский

В этих условиях сторонники движения, оставшиеся на воле, оказались беспомощны. Те из вождей, которые не были арестованы, поскольку Гризель не знал их имен, — Сильвен Марешаль, Дебон и другие, — поспешили смолкнуть и ничем не выдавали своего существования; только Феликс Лепелетье из своего убежища, бывший мэр Паш, да оставшийся на свободе Антонель осмелились говорить о деле Равных; впрочем, Антонель делал это не вполне удачно, вскоре он был также арестован и присоединён к другим узникам.

Рядовые демократы были более решительны и даже попытались освободить вождей.

Первая попытка была сделана через две недели после ареста Бабёфа — 7 прериаля (26 мая); её участники хотели, договорившись с солдатами караула, поднять народ и открыть двери Тампльской тюрьмы, но действия их были пресечены полицией.

В термидоре тайное общество «Французских Дециев» столь же безуспешно пыталось расшевелить санкюлотов ради спасения пленных республиканцев.

Наиболее серьёзное и массовое движение произошло в следующем месяце — фрюктидоре.

Но ещё до этого вдруг разрешился — и притом самым приятным для Директории образом — «казус Друэ».

30 термидора (18 августа) по Парижу разнеслось известие: «Подсудимый Друэ бежал».

Бежать из тюрьмы Аббатства? При двойной охране? При бдительном надзоре самого Карно? Это казалось невероятным.

— Почему его не поместили в Тампль, как остальных вожаков? — возмущался Летурнер. — Из Тампля бы он не сбежал!..

Прочие директора молчали. Баррас ехидно улыбался. Ему-то всё было хорошо известно — он сам был и автором мастерски проделанного трюка…

Позднее утверждали, что Друэ бежал с помощью привратника-республиканца; пусть так, но ведь этого «республиканца» подкупил он, Баррас! И вовсе не бежал Друэ, а спокойно вышел из ворот тюрьмы; его было остановил патруль, но затем отпустил: начальник патруля был посвящён в дело…

— Расследовать! Здесь нечисто! — надрывался недогадливый Летурнер.

Для приличия поискали, но конечно же не нашли.

Все знали, что побег устроен директором Баррасом при молчаливом согласии Карно. Баррас (да и Карно) предпочли не рисковать своей репутацией и обойтись без Друэ…

Побег депутата Друэ не изменил правительственного решения о порядке суда над бабувистами.

Спокойный и мирный город Вандом был избран местом заседания Верховного суда, в городе были достаточно обширные казармы, а среди жителей числ имелось сравнительно немного «подозрительных» лиц. Наводнив Вандом войсками и превратив его в подлинный военный лагерь, министр полиции отдал распоряжение, чтобы 9-10 фрюктидора (26–27 августа) все обвиняемые были доставлены к месту процесса.

Власти постарались сделать этот путь для Бабёфа и его соратников подлинно крестным путем.

Обвиняемых, словно хищных зверей, везли в железных клетках, всюду выставляя на глумление толпы, которой заранее внушалось, что перед ней — опасные злодеи и воры, пытавшиеся утопить республику в крови и разграбить её достояние. Грубые офицеры эскорта поощряла толпу подчёркнуто бесчеловечным отношением к своим жертвам. А за клетками следовали пешком близкие бабувистов — жёны и дети, — не пожелавшие покинуть их в беде.

Глядя сквозь решетку на эту пеструю вереницу, Бабёф тщетно искал глазами свою верную спутницу жизни. Как он хотел бы увидеть её сегодня! Её и Эмиля. Но он знал, что Виктория задержалась в Париже, пытаясь как-то пристроить младшего сына, крошку Камилла…

Невольно думалось о прошлом. Бедная семья! Бедная Виктория!.. Что дал он ей, что дал им всем, кроме вечной тревоги, страшной нужды, ужаса безнадёжности?… И всё же иначе он поступать не мог. И если бы всё началось сначала, он делал бы то же, что было сделано. Таков его жребий — ведь пришёл он в этот перевёрнутый мир наследником Кая Гракха!..

Уже в начале фрюктидора идея освобождения Бабёфа обсуждалась на улицах, в демократических кафе, на частных квартирах. Решение было единым:

— Надо выступить. Надо спасти патриотов. Через день после пересылки бабувистов в Вандом принялись за разработку плана нападения на Люксембургский дворец.

Вскоре повсюду заговорили:

— Гренельцы за нас. Гарский батальон, составленный из бывших солдат Полицейского легиона, — сплошь друзья Равенства. Солдаты Гренельского лагеря ненавидят Директорию и ждут сигнала. Надо дать его. Надо побрататься с ними и выступить вместе на защиту Бабёфа…

Кто пустил слух о гренельцах? Кто вселил надежду на единство действий? Позднее стало известно, что агенты министра полиции всячески содействовали этой версии и усиленно распространяли её. Одновременно, по приказу того же Кошона, Гарский батальон был выведен из Гренеля и заменён другой частью.

Но в тот момент патриоты не знали всего этого.

В кафе «Китайские купальни» они уже обсуждали состав будущего правительства. В него с Бабёфом и Жерменом, по мысли забывчивых парижан, должны были войти Тальен и Фрерон, ныне находившиеся в оппозиции к Директории.

И кто-то утверждал:

— С нами депутат Друэ. Он поведёт нас в бой!

А в это время депутат Друэ только и думал о том, как скрыться из Парижа…

…У патриотов нет оружия. Не беда: оружия предостаточно у гренельцев. Солдаты революции, соединившись с патриотами, станут непобедимыми: они разобьют и уничтожат ненавистного врага!..

…В ночь на 24 фрюктидора (10 сентября), собрав отряд в несколько сотен человек, патриоты двинулись к Гренельскому лагерю. Их вылазка не была тайной — убеждённые в близкой победе, они действовали открыто; военное начальство давно знало об их готовящемся походе и поощряло их. Они громко кричали «Да здравствует Республика!», пели революционные песни, и голоса их словно прорывали угрюмую тишину холодной осенней ночи.

Навстречу им вышел полковник Мало. Он не улыбался, как прежде; лицо его было тусклым и злым, а в руке сверкала обнажённая сабля.

— Кто такие?

— Ты не узнал нас, брат?

— Вы с нами, друзья!

— Да здравствуют драгуны! Да здравствует Мало!

— В бой на врага!

— Долой тиранов!

Мало оборачивается и отдаёт приказ:

— В сёдла! Руби!..

Драгунам не приходится повторять приказ.

Революционные песни смолкают; вместо них раздаются отчаянные крики и стоны…

…В ту ночь двадцать человек было убито. Арестовано сто тридцать два. Их судила специальная военная комиссия Тампля, вынесшая тридцать два смертных приговора без права апелляции. Среди осуждённых были прежний лионский мэр Бертран и три члена Конвента — Жавог, Юге и Кюссе.

Ни для кого не было тайной, что фрюктидорскую трагедию спровоцировала сама Директория. Карно, благодаря доносу Мало, заблаговременно знал о готовящемся выступлении. Желая полностью избавиться от демократов и сторонников равенства, он с помощью того же Мало и Кошона дал созреть и вылиться движению 24 фрюктидора и лишь после кровавой развязки доложил обо всем своим коллегам.

Ребель прикинулся обиженным:

— Надо было всё согласовать заранее с нами,

— Это не ваше дело; это забота военных, — высокомерно ответил Карно.

— И всё же… — попытался вставить слово Ларевельер.

— Уничтожить злодеев! — перебил его Летурнер.

Что касается директора Барраса, то он предпочел промолчать. Ранее содействовавший побегу Друэ, теперь он сделал всё для спасения своих старых друзей Тальена и Фрерона; и, разумеется, не из чувства дружбы, а исключительно руководимый инстинктом самосохранения.

Клод Жавог был одним из тех «железных комиссаров» Конвента, на плечах которых держалось Революционное правительство II года. Суровый и неподкупный, беспощадный к ажиотёрам и спекулянтам, друг и защитник санкюлотов, он твёрдой рукой проводил экономическую и социальную политику якобинцев в Лионе и Сент-Этьене. Заставляя платить богачей, он заботился о нуждах бедняков и, оперируя огромными суммами обложений, сам остался бедняком. Его любил народ и ненавидели собственники. Жавог чудом уцелел в термидоре и в прериале. Теперь, используя подходящий случай, враги решили свести с ним счёты…

…Жавога задержали вдалеке от Гренельского лагеря, в Монруже, где он зашёл в кафе, чтобы подкрепиться и отдохнуть. При обыске в его кармане был обнаружен перочинный нож; этого оказалось достаточно, чтобы написать в протоколе: «Гражданин Жавог задержан с оружием в руках». Подобная фраза означала смерть…

…Когда осуждённых вели на казнь, в толпе многие узнавали «железного комиссара».

— Смотрите, это депутат Жавог, наш защитник!

— За что же его хотят убить?

— За правду!..

Кто-то не выдержал и громко крикнул:

— Это кровавая бойня! Здесь истребляют честных граждан, подлинных патриотов!..