Неделя на Манхэттене - Мария Ивановна Арбатова

механизма с равнодушно пронумерованными деталями. Сперва это делалось, чтобы стать «доступной средой» для неграмотных и не владеющих английским, но в 1912 году Конгресс США запретил въезд неграмотным.

Однако последнее федеральное исследование грамотности взрослого населения показало, что пятая часть взрослых американцев не умеет читать и не может понять расписания автобусов и аннотаций к лекарствам. А в Нью-Йорке неграмотность – в смысле государственного языка – выше, чем по стране.

И если на планете 66 % неграмотного населения – женщины, которым не дают учиться, то США – единственная страна, в которой больше 70 % неграмотных – мужчины. Среди экономически развитых стран Америка занимает только 14-е место по уровню грамотности населения, и неграмотное меньшинство консервирует нумерацию улиц.

Георгий Гачев писал, что это меньшинство навязало и язык: «…К тому же – и тяга к односложным словам: „стоп энд шоп“ – „стой и купи!“ – так магазины такие именуются. Некогда американцам полновесное длинное слово произносить. От них в Логос мира пошла тяга к АББРЕВИАТУРАМ – сокращениям слов по первым буквам: США, ЦРУ… И к нам этот американизм после 17-го года перекочевал: ВЦИК, ВЧК, „колхоз“ и т. п… Правда, и произношение у американцев грязное и плебейское, из английских низов, не аристократов, – вывезенное. И лингвисты говорят, что английское произношение XVII века и диалекты можно изучать по диалектам американства ныне».

Погода снова была противная, лондонская – то засветит, то задует, то закапает, то убираешь, то достаёшь зонтик. Амстердам Авеню оказалась на нашем участке односторонней; не встретив на ней ничего поражающего воображение, мы поехали к заветному центру Джейкоба Джейвица.

Огромная толпа, смещающаяся в сторону Гудзона, подхватила нас и понесла прямо от выхода из метро. В натуре Джейкоб Джейвиц Центр выглядел ещё более мрачной гробиной, чем в Интернете. Его силуэт, навеянный нашей мавзолейной эстетикой, нависал над рекой посреди рабочей слободки.

Мне возразят, что квадратный метр тамошней жилой площади стоит миллиард, но если у человека нормально со зрением, селиться в подобном пейзаже можно только от полной безысходности. Дома были серыми и депрессивными, а бетонные плиты под ногами разбитыми – не представляю, чем их можно довести до такого состояния: либо ездить на танках, либо не ремонтировать с позапрошлого века.

Вдоль дороги к главному выставочному залу США тянулась стоянка с полицейскими тачками, огороженная металлической сеткой. За сеткой-рабицей со стороны стоянки лежал такой толстый и многодневный слой мусора, что я полезла за фотоаппаратом. Да и вообще фотодокументировала поездку, предвидя возражения, что на самом деле Манхэттен белый и пушистый.

На площади перед центром Джейкоба Джейвица рисовалась батальная сцена – контингент ярмарки с бейджиками на груди сотнями выгружался из подъезжающих автобусов и с военной чёткостью выстраивался в очереди. Ожидая бейджиков, мы сели в фойе на лавочку.

Книжная ярмарка в Нью-Йорке не для читателей, а для спецов – Джейкоб Джейвиц Центр начиняли писатели, критики, издатели, промоутеры и продавцы книжной продукции со всего мира. Нашу лавочку для комфорта устилали толстые тома в мягких переплётах, оказавшиеся не книжками, а рекламными изданиями ещё более толстых и ещё более дорогих книжек. А на полу среди плиток поблескивали экраны с обложками новой книги Дина Кунца – одного из самых преуспевающих создателей пурги в жанре романов-ужасов.

Публика была одета приличней, чем на улицах Нью-Йорка и в Публичной библиотеке, – в основном в деловое чёрно-белое, называющееся стилем Professional. В рамках этого формата женщины были в такую жару в деловых костюмах и колготках, а мужчины – в галстуках. При этом выглядели настолько одинаково, что казались одетыми в форму. Другой вопрос, что они и нарядный формат dress-up style возле театров и концертных залов умудрялись сделать напечатанным на одном станке.

На нашу лавочку плюхнулся молодой интеллигентный очкарик в белой рубашке, галстуке и с синими нарукавниками, которые при ближайшем рассмотрении оказались татуировкой. Пока он болтал по мобильнику, я незаметно фоткала «нарукавники». Из-под верхней пуговицы белой рубашки на шею очкарика плескали сине-зелёные остатки волн, начавшихся, видимо, внизу живота.

Правая рука была гладко-синей от локтя до запястья, а в центре торчал здоровущий алый крест. С локтя левой руки сползали кентавры, а с запястья таращился глаз величиной с яблоко. Выглядело всё это непоправимо вульгарно, но явно придавало очкарику веса в собственных глазах.

Как писал эмигрировавший в США журналист Григорий Рыскин: «Люди здесь какие-то плоские. Плоские, как спущенные колеса. Банальные». И мне кажется, именно эта парадоксальная одинаковость разных по цвету кожи ньюйоркцев за счёт стандартной одежды и стандартной пластики, возвела тату в статус важнейшего инструмента самоидентификации.

Я видела на 5-й Авеню девушку, из декольте которой торчало изображение пистолета в натуральную величину, исключавшее любые варианты украшений и покрои воротника. Видела квадратные километры телес, торчащих из-под футболок и шорт, татуированные как рекламные площади продажи оружия от арбалетов и танков до ядерных ракет.

Сравниться с ними по индексу цитирования могли только армии подробно распятых Христосов и силуэты Южного Манхэттена. Наличествовали и рушащиеся башни-близнецы через всю спину или грудь из-под лямок летней майки. И как же надо ненавидеть свою страну, чтобы заказать на груди или спине подобную композицию и жить с апокалипсисом «на собственной шкуре»? Не представляю себе россиянина, живущего с наколкой «Норд-Оста».

Американский криминал татуирует на лице специальные отметины – зашифрованные названия группировок, нацистские руны, точки, слёзы и паутины в определённых частях тела, в зависимости от своего места в преступной иерархии.

Среди мафий, с которыми в поте лица борется ФБР, самые интересные татуировки у японской якудзы. В стародавние времена японцы делали преступников изгоями, татуируя на самом видном месте символы совершённого преступления.

Но нынешняя татуировка сложна, красива и богата – тело покрывают религиозные сюжеты, мифологические герои, изысканные пейзажи, цветущие сады, сказочные птицы и драконы. В тюремных камерах они заменяют картинные галереи.

Традиционные индейские татуировки Америкой не востребованы. Они изображали богов и почитаемых животных – рыб, птиц и, конечно, бизонов. А ещё опасных хищников – волков и медведей, которых полагалось татуировать, только победив в схватке.

В России тоже непопулярны татуировки-обереги славян, в своё время их заменили большевистско-криминальные, а позже политические, армейские и арестантские: «…на левой груди – профиль Сталина, А на правой – Маринка анфас…»

Прежде криминальная эстетика позволяла изображать, например, собор Василия Блаженного только на груди и спине ворам в законе, с количеством куполов по количеству ходок. Но и это модернизировалось – количество и качество куполов стало произвольным. И в целом тату превратилось в украшение или способ приписки к