Гитлер и Сталин перед схваткой - Лев Безыменский

Были и другие — дополнительные — соображения в пользу удара против Запада. Так, Гитлер хотел обезопасить Рурскую область, свой главный арсенал:

«У нас есть одна ахиллесова пята — это Рурская область. От владения Руром зависит ход войны. Если Франция и Англия через Бельгию и Голландию нанесут удар по Рурской области, мы подвергнемся огромной опасности. Немецкое сопротивление придет к концу. На компромиссы надеяться нечего: победа или поражение. При этом речь идет не о судьбе национал-социалистической Германии, а о том, кто будет господствовать в Европе…»

Как видим, Гитлер все время возвращался к своей генеральной идее, идее господства в Европе. Во имя этой цели и была разработана операция «Гельб» — поход против Франции.

Эта операция началась в 5 часов 35 минут 10 мая 1940 года и развивалась необычайно быстрыми темпами, завершившись к 25 июня. Правда, разгромив Францию, Гитлер не торопился взяться за уничтожение Англии. Ему казалось, что после краха Франции Англия без промедления капитулирует и, более того, присоединится к германо-итальянскому блоку. Именно об этом он говорил 2 июня 1940 года, в разгар французской кампании, когда появился в штабе генерал-полковника фон Рундштедта в Шарлевиле, чтобы задним числом объяснить свой приказ об «остановке» немецких танковых войск перед Дюнкерком.

По поводу этого приказа до сих пор идет спор. Многие исследователи (в том числе и советские, например, большой знаток этого периода В. И. Дашичев) приводят весьма убедительные соображения в пользу того, что решение Гитлера в основном имело военные резоны, а политические расчеты играли второстепенную роль. Но разве последние можно сбрасывать со счетов? Так, генерал Йодль занес в свой дневник запись, что 20 мая Гитлер во время оперативного совещания заметил: «Англичане могут немедленно получить сепаратный мир, если отдадут колонии».

На следующий день представитель Риббентропа при генеральном штабе Хассо фон Этцдорф доложил Гальдеру: «Мы ищем контакт с Англией на базе раздела мира». Об этом же впоследствии вспоминал Кейтель: «После краха Франции он (Гитлер) надеялся на быстрое прекращение войны с Англией. И я знаю, что были предприняты соответствующие зондажи…».

Когда же 2 июня 1940 года Гитлер прибыл к Рундштедту (к которому питал особую симпатию), то он, не упоминая о своих зондажах, говорил о своих целях. По его словам, Англия должна была лишь признать гегемонию Германии на континенте и даже могла не возвращать колонии. Главное: «настало время разделаться с большевизмом». Это было первое упоминание о будущем плане «Барбаросса». Но не будем забегать вперед.

Глава семнадцатая.

Пятый раздел Польши

…Советскому дипломату Владимиру Потемкину приписывают вещие слова, сказанные после Мюнхенского соглашения 1938 года. Прощаясь с французским послом Кулондром, он сказал:

— Теперь дело может дойти и до четвертого раздела Польши…

Видимо, имея в виду многострадальную историю Польши, три раза подвергавшейся разделу между Россией, Пруссией и Австрией, советский дипломат предвидел, что после Чехословакии немецкая агрессия устремится против Польши. Он оказался прав: не прошло и года, как Гитлер 1 сентября 1939 года напал на Польшу.

Но до 1 сентября была еще одна дата: 23 августа. В этот день в Москве Молотовым и Риббентропом был подписан договор о ненападении между СССР и Германией, а к нему — секретный дополнительный протокол:

«Секретный дополнительный протокол

При подписании договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующему результату:

1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами.

2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского Государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана.

Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского Государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития.

Во всяком случае, оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.

3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях.

4. Этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете.

Москва, 23 августа 1939 года.

Идея раздела Польши появилась не сразу. Сначала — в общей форме рассуждений Риббентропа о том, что у СССР и Германии нет противоречащих интересов в Восточной Европе, а для Германии само существование Польши нетерпимо. Затем — в форме отказа Германии от создания некоего украинского государства на польской земле. Наконец, при разработке проекта договора от 23 августа — в совершенно определенной форме линии разграничения государственных интересов двух стран по Нареву, Висле и Сану.

По состоянию на 23 августа решение выглядело так: окончательная судьба Польши будет решена позже, пока по центру страны проводится линия разграничения советских и германских интересов. Литва относится к германской сфере.

У Сталина эта линия сомнений сначала не вызывала. Более того, когда Молотов 28 августа с ужасом установил, что авторы протокола впопыхах забыли упомянуть реку Писсу (она шла севернее Нарева), то он срочно связался с немецким послом фон дер Шуленбургом, и было решено сделать специальную запись с упоминанием Писсы. Лишь затем говорилось о Нареве, Висле и Сане. Так появилось «разъяснение» за подписью Молотова и Шуленбурга, в котором была подтверждена линия, разрезавшая Польшу с севера на юг приблизительно пополам.

До 17 сентября это был проект теоретический. 17 сентября он превратился в реальность. Пока немцы завершали окружение Варшавы, Красная Армия в этот день двинулась к Бресту и Львову. До этого немцы очень торопили Сталина, который выжидал исхода боев в центральной Польше. Затем в Москве вдруг появились сомнения: а остановятся ли немецкие дивизии на обусловленной линии? Для советских же войск была поставлена цель выхода к линии Белосток — Брест — Львов.

Подозрительность Сталина сыграла свою роль. В ночь на 18 сентября он вызвал Шуленбурга и, несмотря на заверения последнего, не без ехидства сказал:

— В лояльности немецкого правительства я не сомневаюсь, однако известно, что военные очень неохотно уходят с завоеванных территорий…

Присутствовавший военный атташе генерал Кёстринг парировал:

— Немецкие генералы делают, что им прикажет фюрер!

Так или иначе, червь сомнения уже шевелился в голове Сталина. Результат был неожиданный: через день Молотов сообщил Шуленбургу, что у советского правительства возникло новое решение: не оставлять «остаточное польское государство», а провести линию разграничения непосредственно между СССР и Германией. Для этого необходимы новые советско-германские переговоры.

Что же случилось?

Судя по всему, все время после немецкого вторжения в Польшу в Москве обсуждались различные варианты советского поведения. Когда же быстро обозначились успехи вермахта, пришлось принимать решение. Оно в любом случае означало использование войск Красной Армии. Напрашивалось самое простое обоснование (оно и было опубликовано): польское государство распадается, Советский Союз не может оставить в беде своих братьев по крови в Западной Белоруссии и Западной Украине и берет их под защиту. Обоснование выглядело логичным: не вступление в войну, а лишь акция по защите белорусов и украинцев, основная масса которых живет в составе СССР в своих национальных республиках. Но тогда возникала новая сложность: а как обосновать движение Красной Армии к Висле и Нареву, в районы с чисто польским населением?

Здесь-то и пришло новое сталинское решение. Остановиться не на Висле у Варшавы, а на Западном Буге у Бреста. Оно было близким для Сталина, испытывавшего еще с 1920 года антипатию к полякам, вовсе не встретившим тогда цветами конные армии Буденного и Ворошилова. Перспектива иметь в 1939 году дело с враждебным местным населением отнюдь не могла радовать советское военное и политическое руководство. Впрочем, Сталин и в августе едва ли хотел идти к Варшаве. Но, как умелый политик, он совсем не собирался делать подарок Гитлеру. Он предложил ему обмен: Гитлер получает большую часть Варшавского воеводства и все Люблинское, Сталину же передается Литва, первоначально отданная в немецкую сферу. Именно об этом Сталин сказал немцам 20 сентября, предложив оформить обмен новым соглашением — разумеется, секретным.