Гитлер и Сталин перед схваткой - Лев Безыменский

Статья I.

Обе Договаривающиеся Стороны обязуются воздерживаться и именно как в отдельности, так и совместно с другими державами от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения в отношении друг друга.

Статья II.

В случае вступления одной из Договаривающихся Сторон в военный конфликт с какой-нибудь третьей державой другая Договаривающаяся Сторона никаким образом не поддержит третью державу.

Статья III.

Правительства обеих Договаривающихся Сторон останутся в будущем в постоянном контакте друг с другом, чтобы информировать друг друга о всех вопросах, затрагивающих их общие интересы.

Статья IV.

Ни одна из Договаривающихся Сторон не будет участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно не направлена против другой стороны.

Статья V.

Правительства обеих Договаривающихся Сторон войдут сейчас же в переговоры, чтобы интенсивировать на самой широкой основе и на долгий срок свои экономические взаимоотношения за рамки экономического соглашения, подписанного 19 августа 1939 г.

Статья VI.

В случае возникновения споров или конфликтов между Договаривающимися Сторонами по вопросам того или иного рода обе стороны будут разрешать эти споры или конфликты исключительно путем дружественного обмена мнениями или в нужных случаях путем создания комиссий по урегулированию конфликта.

Статья VII.

Настоящий договор должен быть ратифицирован в возможно более короткий срок. Обмен ратификационными грамотами должен произойти в Берлине. Обе стороны согласны в том, что договор вступает в силу тотчас же после его подписания.

Действие договора не денонсируется в течение 25 лет. В подтверждение этого Уполномоченные подписали и скрепили печатями этот договор.

Составлен в двух оригиналах — на немецком и русском языках в Москве, 24 августа 1939 года».

Советская сторона серьезно поработала над немецким текстом: преамбула была отвергнута, она перечеркнута рукой Сталина. По этому поводу начальник юридического отдела Гаус в своих показаниях Нюрнбергскому Международному военному трибуналу писал:

«В подготовленный мною проект договора г-н Риббентроп внес в преамбулу пространные обороты, касающиеся придания дружественного характера германо-советским отношениям. На это г-н Сталин возразил, что для советского правительства, на которое национал-социалистическое правительство рейха в течение 6 лет „лило ушаты помоев“, невозможно вдруг выступить перед общественностью с заверениями о германо-советской дружбе. Эти выражения были вычеркнуты или изменены».

Но это была не единственная поправка Сталина. Его рукой была возвращена к его версии статья I; у статьи II он написал: «Иначе» и «Другой текст». Статью V он снял, у статьи VII отметил: «Др. текст». В новом тексте было отвергнуто немецкое предложение не денонсировать пакт в течение 25 лет. К прежним советским формулировкам был возвращен ряд статей. Был изменен и срок действия договора — десять лет: первоначально СССР предполагал предложить пять лет, но уже в проекте от 19 августа фигурировала цифра десять.

Гаус вспоминал, что у немецкой делегации уже был текст дополнительного секретного протокола. Об этом косвенно свидетельствует и переводчик В. Н. Павлов, который вспоминал, что переговоры Сталина с Риббентропом начались с того, что генсек выразил несогласие с немецким желанием провести разграничительную линию между «сферами государственных интересов» по Западной Двине. Тогда в немецкой сфере оставались порты Либава (Лиепая) и Виндава (Вентспилс), которые Сталин хотел сделать советскими военно-морскими базами. На это Риббентроп запрашивал согласие Гитлера и получил его. Окончательный текст был подписан ночью, в 2 часа 30 мин. 24 августа, однако датой пакта было оставлено 23 августа, что позволяло сразу же поместить его в советской прессе. Текст коммюнике о подписании договора составил Сталин. Как архивный курьез можно охарактеризовать тот факт, что в соответствующем архивном деле ЦК ВКП(б) содержались не оригиналы, а… вырезки из «Известий» и «Правды» с текстами договора.

Августовские документы 1939 г., хранящиеся в Архиве Президента РФ, завершаются записью сообщения Шуленбурга. Вот ее текст:

«Министр Иностранных Дел Германии информировал Поверенного в делах СССР в Берлине о нижеследующем:

Английский Посол выразил фюреру пожелание относительно мирного разрешения польского вопроса и улучшения германо-английских отношений. Фюрер заявил, что польская проблема должна быть разрешена так или иначе. Что касается улучшения отношений между Германией и Англией, то он также этого желает, но при абсолютном соблюдении предпосылки, что это не затронет германо-советского соглашения, являющегося безусловным и представляющего поворотный пункт германской внешней политики на долгий срок. Кроме того, германская сторона не допустит, чтобы был затронут германо-итальянский союз.

После этого разговора Гендерсон отбыл в Лондон, откуда он привез ответ Английского Правительства, согласно которому Англия надеется на возможность разрешения польской проблемы путем непосредственных германо-польских переговоров. Этот ответ в настоящее время подлежит обсуждению, причем германская сторона будет держать Правительство СССР в курсе результатов этого обсуждения; всеми вопросами, касающимися Востока, Германия во всяком случае будет заниматься совместно с СССР и не примет участия ни в каких международных конференциях без СССР.

В заключение Министр Иностранных Дел Германии подчеркнул твердую решимость фюрера в короткий срок так или иначе разрешить польский вопрос. Германская армия выступила в поход».

Таково было официальное уведомление о начале Второй мировой войны. На документе рукописная отметка Сталина: «От Ш-га (31.VIII — 1.IX)».

Правда, исследователь стоит перед разочаровывающим фактом: если политбюро считало необходимым принимать решения о переманивании игроков из футбольной команды «Трактор» или о создании запаса кинокартин на военное время, то вопросы о заключении договора о ненападении с Германией или о разрыве переговоров военных миссий на политбюро не ставились. Очевидно, это совершилось не из-за того, что такие вопросы не считались важными. Наоборот: они были слишком важными, чтобы выпускать их из ведения узкого круга членов политбюро. Неофициальные «тройки» и «пятерки» вершили судьбу страны — однако в строгом соответствии с волей генерального секретаря. Эта особенность сталинского режима с конца 30-х годов уже вошла в силу, и в соответствии с ней принимались решения, в частности по советско-германским отношениям.

Что же можно сказать о пакте? Первое безусловное, не подлежащее сомнению заключение, которое следует сделать, состоит в исключительной роли Сталина в определении внешнеполитических решений СССР. Генсек занимался ими даже в мельчайших деталях. Ни одно указание наркома иностранных дел не обходилось без предварительного согласования и обсуждения с генсеком. Литвинов даже в кадровых вопросах не предпринимал ни одного решения без визы Сталина. Со времени назначения наркомом иностранных дел Молотова между ним и Сталиным образовался теснейший тандем, причем Молотову не отводилась второстепенная роль. Важнейшие документы отрабатывались Сталиным и Молотовым совместно, на одном и том же тексте можно обнаружить правку обоих, не говоря уже о совместном визировании.

Второе заключение, которое можно сделать на основании изучения документов, касается роли экономического фактора в повороте 1939 г. В отличие от скупой информации о возможном политическом сближении материалы по возобновлению экономических связей между СССР и Германией весьма обширны. Эти документы появились на столе у Сталина уже в конце 1938 — начале 1939 гг. Экономический фактор должен учитываться при оценке аргумента о «вынужденном» характере договоренностей 1939 г.

Третья констатация касается практической роли Сталина в формулировании и осуществлении самого договора о ненападении и протоколов к нему. Оставим за скобками правовое значение поправок Сталина к договору. Но и без этого ясно, что для генсека заключение пакта Молотова — Риббентропа не было формальным актом. Сталин предвидел далеко идущие последствия договора. Нельзя считать обоснованным аргумент, будто Сталин «не распознал» всей опасности принимавшегося решения. Нет, он знал, что творил и хотел получить для СССР максимальную выгоду: это видно из документов за период с 23 августа 1939 г. по 22 июня 1941 г. Что из этого получилось — тема, достойная особого рассмотрения.

В свете архивных источников, в частности документов из архива Сталина, можно видеть, что решение о пакте вызревало в понятном для советских государственных деятелей комплексе экономических и политических компонентов. Для Сталина этот комплекс был ясен еще с 20-х — 30-х годов; генсек видел, что желаемый сдвиг в экономических отношениях не мог произойти без изменений в политике, а все предпринимавшиеся в 1935-1936 гг. попытки добиться развития лишь хозяйственных связей сорвались. В этом смысле можно согласиться с В. Я. Сиполсом, который пишет, что без «кредитного (от 19 августа 1939 г. — Л. Б.) соглашения не было бы и советско-германского договора о ненападении от 23 августа 1939 года». Но если это так, то и без пакта от 23 августа не могло быть и соглашения от 19 августа. Все действия по экономической и по политической линии шли синхронно, часто дополняли друг друга. Поэтому не стоит сегодня следовать давней традиции их разделения. Переговоры по хозяйственным вопросам с самого начала были политическими, политические контакты все время учитывали экономические слагаемые.