Величайшее благо - Оливия Мэннинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ранее ее раздражало то, сколько физических и душевных сил он тратил на окружающих. Его обаяние сияло, словно пылающий радий, и ей казалось, что он, не разбирая, отдает себя исключительно ради самого процесса. Теперь же его витальность обрела смысл. Только тот, кто много отдавал, мог требовать и получать от других столь же много. Она гордилась мужем.
Дочитав свою речь до конца, Дэвид неуверенно взглянул на Гая.
— Продолжай, — сказал тот. — У тебя отлично получается.
Дэвид, словно облачившись в новообретенную уверенность, с наслаждением продолжил.
К ним присоединилась Белла в черном костюме из репсового шелка, закутанная в серебристые меха. Ее спросили, согласна ли она сыграть Елену.
— Это большая роль? — спросила она.
— Нет.
— Слава богу! — воскликнула она с жаром.
— Вы будете Еленой Троянской, — сообщил ей Инчкейп. — Вам просто нужно быть прекрасной. Ваш лик гнал в дальний путь тысячи судов[58].
— Надо же! — сказала Белла, зардевшись, и сбросила меха.
Она вышла в центр комнаты, прочла свой диалог с Пандаром и села рядом с Гарриет, разрумянившаяся и серьезная. Гарриет начинала понимать, что Белла способна на многое. Она ничего не знала об актерском мастерстве и никогда не выступала на сцене, двигалась скованно — и тем не менее сыграла хорошо.
— А как насчет Троила? — спросил Инчкейп. — Кто сможет его сыграть?
Гай ответил, что надеется пригласить на эту роль одного из сотрудников миссии. Он ждал разрешения министра.
— А Ахилл? — спросил Инчкейп. — Непростая роль!
— Я приметил одного из своих студентов, юного Диманческу. Он хорош собой и чемпион по фехтованию. До войны он учился в английской частной школе.
— В самом деле! Какой же?
— Мальборо.
— Превосходно, — сказал Инчкейп. — Превосходно!
— Большинству ваших актеров придется играть самих себя, — сказала Гарриет со смехом.
Гай повернулся к ней, нахмурившись.
— Постарайся не мешать, пожалуйста.
Его раздражение изумило ее, и она умолкла. Гай вызвал нескольких человек, чтобы они прочли общую сцену, сам читая за тех персонажей, на роли которых пока что не подобрали актеров. Он избегал сцен, в которых появлялась Крессида.
На следующей день Гай собрал студентов, которых хотел привлечь к своей постановке. Пока его не было, позвонил Добсон и сказал, что министр разрешает всем желающим участвовать в пьесе.
— Так он не против? — с удивлением спросила Гарриет.
— Он думает, что это прекрасная идея, — сказал Добсон. — Продемонстрировать свою силу и всё такое. Показать нос бошам.
Так, значит, Гарриет снова ошиблась. Когда Гай вернулся, она сказала ему:
— Дорогой, это прекрасно!
Он не склонен был разговаривать. Она полагала, что он погружен в постановку, и ее охватили недобрые предчувствия, словно ребенка, мать которого слишком захвачена событиями внешнего мира. Тем не менее она ощущала восторг оттого, что спектакль становился всё более реальным.
— Ты меня поражаешь, — призналась она. — Кажется, что тебе всё дается так легко. Ты просто не обращаешь внимания на затруднения, которые меня заставили бы всё бросить.
Он ответил только:
— Завтра я возьму с собой Яки. Нам надо начинать серьезные репетиции.
— А меня?
— Нет.
Он сидел на кровати, пытаясь стянуть ботинки, не развязывая шнурков. Когда это ему удалось, он уставился в окно, решительно нахмурившись.
— Думаю, ты принесешь больше пользы, если займешься костюмами.
— Ты хочешь сказать — вместо того чтобы играть Крессиду?
— Да.
Поначалу она просто была озадачена.
— Но больше некому играть Крессиду.
— Я уже нашел человека.
— Кого?
— Софи.
— Ты пригласил Софи играть мою роль, даже не сказав мне?
Она была потрясена. Подобный поступок казался ей совершенно чудовищным, но она сказала себе, что ничуть не огорчена. Ей всё равно, участвует она в пьесе или нет.
— Ты сказал Софи, что я должна была играть эту роль? — спросила она после паузы.
— Разумеется, нет.
— Но ей мог сказать кто-то еще.
— Мог, конечно. Какая разница?
— Тебе всё равно, что Софи узнает, что вытеснила меня из постановки?
— Она тебя не вытеснила. К ней это вообще не имеет отношения. Мне просто очевидно, что мы не смогли бы работать вместе. Ты бы не воспринимала происходящее всерьез, — сказал он и принялся искать тапочки. — Никакой постановщик не может работать со своей женой.
Осознав случившееся, она попыталась мыслить логически. Видимо, Гая выводило из себя ее присутствие. Она не высмеивала его, но он опасался, что это произойдет. Она заставляла его держаться настороже. Рушила его иллюзию могущества.
— Видимо, я это заслужила, — сказала она после долгой паузы.
— Заслужила? О чем ты?
— Я не пыталась понять Софи или быть с ней дружелюбной, чтобы ей было легче. Наверное, я могла бы подыграть ей, продемонстрировать свое сочувствие или что-то в этом роде. Но я так не сделала. Я виновата. Теперь ты даешь ей возможность взять реванш.
— Дорогая, это абсурд! — Гай рассмеялся, но было видно, что он встревожен. — Ты не можешь так думать.
Он нахмурился — ласково, но в то же время озадаченно, — взял ее за плечо и слегка встряхнул, словно надеясь привести ее в чувство.
— Мне просто надо было найти кого-то еще, — сказал он. — Софи подходит. Согласись же. Ты бы хорошо справилась, но я понимал, что не смогу с тобой работать. Наши отношения помешали бы мне.
Она не стала настаивать. Впоследствии, когда оказалось, что все их знакомые заняты в пьесе, она ощутила обиду. Кроме того, ее охватила ревность, ведь Гай ставит пьесу с Софи в одной из главных ролей. Это было неразумно, сказала она себе. Она уже не сомневалась, что Гай был совершенно честен с ней во всем, что относилось к Софи. Каким бы наивным и неразумным он ни был, женитьба на Софи могла показаться привлекательной только в теории. Он оберегал себя куда надежнее, чем многие полагали, — возможно, по необходимости. Теперь она видела это и могла только дивиться, каким сложным оказался такой, казалось бы, простой человек, за которого она вышла замуж.
22
Весенние ливни смыли последние остатки снега. С каждым своим появлением солнце становилось всё теплее. Всё больше и больше людей выходило по вечерам, чтобы пройтись по улице. Каштаны на Бульваре зазеленели, и гомон прохожих заглушал шум автомобилей. Несмотря на все весенние радости, это был недовольный гомон.
Правительство объявило о сокращении внутренних расходов для повышения экспорта в Германию. Чтобы сэкономить бензин, такси запретили ездить по городу в поисках пассажиров: теперь таксистам приходилось ждать в специально отведенных местах — неслыханное неудобство. Цены на еду повышались. Новые французские шелка стоили безумных денег.
