Поезд бесконечности - Василий Анатольевич Криптонов

О, я охотно верю, что он заберёт мальчика. И он, вполне вероятно, искренне верит, что на этом успокоится. Но, скажите — вам ведь уже доводилось пытаться вознести пустышку?

— Об этом вечно все вспоминать будут, — буркнул я.

— Ну тогда вы таки примерно представляете, что я имею в виду. Всякая сущность, в основе которой нет человеческой души, не будучи своевременно устранённой, склонна расти, надуваться, как мыльный пузырь. Наверное, в итоге она лопнет. Хотя, может, и нет. Лично я совершенно ни в чём не уверен. И потом, даже если сущность лопнет, то всех нас весьма неприятно забрызгает. Подскажите мне такую вещь: вы уже родились, когда наш прекрасный смоленский аэропорт постигло знаменитое несчастье?

— Это было пятнадцать лет назад.

— Не имею счастья знать, сколько вам лет, молодой человек.

— Да уж побольше пятнадцати!

— Ах, звучит так, как будто бы вы этим гордитесь… Но не будем отвлекаться. На тот момент аэродром был одной из станций вознесения душ. И смотрящим на аэродроме был некто Альберт Конев, между прочим, близкий родственник знаменитого архитектора Фёдора Коня, благодаря которому мы таки по сей день имеем нашу знаменитую крепостную стену…

— К делу, Зиновий Израилевич!

— Да-да, я уже подбираюсь. Так вот, всех перипетий той истории мне узнать не удалось, но если вкратце и по верхам, то самолёт был не обычный. Всех присутствующих наших уважаемых друзей из не столь далёкого зарубежья заманил туда чёрный обходчик. Какую во всём этом роль играл наш дорогой Альберт, этого я не знаю. Я имел с ним тогда лишь очень быстрый и лихорадочный телефонный разговор, буквально за несколько минут до катастрофы. Из этого разговора и из других попавшихся мне данных я узнал одно важное обстоятельство. Загнать обратно в привычные рамки зарвавшегося чёрного обходчика способна только смерть смотрящего. Не видящего, молодой человек, а смотрящего. Осознанно приносящего свою жизнь в жертву. Как и поступил сильно мною уважаемый Альберт, фактически вызвав огонь на себя.

— В смысле…

— Вы, смею надеяться, всё правильно поняли, юноша. У Альберта был выбор. Либо не делать ничего — и тогда самолёт сел бы и постепенно сожрал весь Смоленск, перейдя затем на область и так далее. Кто-то, конечно, рано или поздно решил бы ситуацию, но множество душ, в том числе и те, что находились на борту, оказались бы потеряны безвозвратно. Альберт выбрал второе «либо» и спас все души, включая свою. Произошло вознесение. Самопожертвование — это то, что моментально делает из любой души, даже из пустышки — просветлённого, которому не нужны никакие костыли. А те, кто умирают рядом с просветлённым, или уже был мёртв, легко возносятся вместе с ним. Вот именно это и произошло с Альбертом. Заменить его никем не получилось, а без своей духовной составляющей аэропорт закрылся. Велись какие-то расследования, договориться ни о чём не смогли как раз потому, что для людей всё было очень странно, и белых пятен в этой истории было гораздо больше, чем, собственно, истории.

— А вам он зачем звонил? — пробормотал я.

Я уже всё понял. Просто требовалось время, чтобы как-то объяснить самому себе свой выбор. Сжиться с ним. А времени оставалось всё меньше.

— Вы таки могли бы и догадаться. Насколько мне приходилось слышать, Господь наш всемогущий не обидел интеллектом вашу косматую голову.

— Артефакт?

— Вы совершенно правы. Да, я забрал артефакт, пока его не забрал кто-нибудь гораздо менее достойный. И передам его только тому, кто соберётся открыть аэропорт вновь. А до тех пор он полежит у меня в тайном месте. Смею ли надеяться, молодой человек, что ответил на ваши вопросы?

— Да-а-а… Почти. Последний вопрос: как это должно случиться?

— Я вас умоляю. Я продаю ровно за столько же, за сколько купил. Учитывая сложившуюся ситуацию, думаю, чёрный обходчик должен сам убить жертву. Но, учитывая, что он хочет иного, его придётся сильно разозлить.

— Это я запросто…

— Охотно верю, по этой части вы чрезвычайно талантливы. Хотя мне безумно жаль, что вы уже не купите у меня обещанные два ящика шампуня, я всё же скажу, что уважаю ваш выбор. Не всё, знаете ли, в этой жизни измеряется в ящиках шампуня. Особенно когда речь заходит о видящих и душах…

Изольда выслушала моё сбивчивое объяснение.

— Тимур… Нет.

— А какие варианты? — усмехнулся я. — Кого из смотрящих ты наметила в жертву?

Она побледнела.

— Я не…

— Вот и я — не. Я не смогу просто так посмотреть в глаза Мстиславе и сказать: «Идите жертвовать собой». Кем я после этого буду? Как я после этого буду жить? Как ты будешь жить со мной? Что мне говорить душам, приходящим в этот отель? «Возноситесь, возноситесь, Свет прекрасен, он настолько хорош, настолько лучше человеческой жизни, что я зассал возноситься и вместо себя толкнул на смерть старушку!»?

Изольда молча глотала слёзы. Я вздохнул, покачал головой.

— Знаешь… Мне кажется, всё правильно. Всё… хорошо. Раньше я бы, может, в истерике бился, но теперь… Вознестись без проволочек, перейти на следующий уровень существования… Как там Дамблдор говорил? Что для высокоорганизованного разума смерть — это лишь новое приключение? Ну, у меня разум, конечно, так себе организован, но я этим разумом знаю, что всё сущее — не конец. И уже только ради одного этого стоило упасть в тот бассейн.

Сделав глубокий вдох, Изольда сказала:

— Я с тобой.

— Нет. В этом нет никакого смысла…

— Для меня смысл есть. Я согласилась стать твоей женой. И не оставлю тебя.

Тон её был таким, что я понял: спорить бессмысленно. Привлёк Изольду к себе.

— Мы многого не успели…

— Не надо, — оборвала Изольда. — Если я за всю эту историю что-то и поняла, то… — Сглотнула, помотала головой. — Не надо смотреть в прошлое. И уж того хуже смотреть в неслучившееся. Всё самое лучшее всегда впереди.

Я поцеловал её. Хотелось почувствовать что-то особенное в этот момент, чтобы заиграла торжественная пафосная музыка, или типа того. Но всё вышло как-то смазанно, напряжённо. И я, и она — мы оба уже мысленно шагнули за грань, и наши души томились в ожидании физического подтверждения сделанного выбора.

— Идём, — сказал я и, толкнув дверь, первым вошёл в кромешную темноту отеля.

* * *

Ван замер, глядя на Тимура. И Тимур, окинув ошалевшим взглядом