Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая - Алексей Хренов

разворачиваться и уходить вправо с ускорением, как лёгкий блинчик на сковороде. А вот самолёт Николаева, хоть и прибавил в скорости, продолжал идти прямо и со снижением, постепенно отдаляясь от группы.

— На боевом, — отозвался Кузьмич. — Три, два, один… сброс!

Самолёт тряхнуло, его приподняло вверх, и он ощутимо пошёл в разгон, медленно нагоняя отстающий бомбардировщик.

— У Николаева левый движок дымит, — доложил Кузьмич.

— Опа… — Лёха замер на мгновение, обдумывая выбор, или разворачиваться за командиром, удаляющимся вправо, или идти следом за подбитым самолётом Николаева. Он положил свою СБшку в левый вираж, оценив обстановку, затем плавно перевёл её в правый и выровнял курс в вдогонку самолету Николаева.

— Алибабаич! Доложи Острякову, что у Николаева движок дымит и мы пошли его сопровождать до Менорки.

— Командира! Рация йок… Пуля попал, совсем всё рация, мёртвый, — обрадовал Лёху стрелок.

Позади и снизу, изо всех сил насилуя моторы и изрядно дымя, их пытались догнать несколько итальянских «Фиатов».

«Вот это вопрос,» — подумал Лёха, мрачно прикидывая ситуацию. — «СБшка быстрее этих итальянских 32-х Фиатов километров на сотню по максимальной скорости. Но это если по паспорту. На наших подсевших движках километров пятьдесят — шестьдесят если и будет, то отлично. Значит где то километр в минуту должны выигрывать. А у Фиатов, бывает, и крупнокалиберные пулемёты стоят» — пришла ему в его голову нехорошая мысль.

Гонка продолжалась уже десять минут, и Лёха, глядя на свои приборы, отметил, что слегка дымящий самолёт Николаева еле выжимает около трёхсот пятидесяти километров в час. Он сам держался в трёхстах метрах позади подбитого бомбардировщика, а итальянские «Фиаты» неслись позади них, отставая уже на пару километра, изо всех сил пытались их догнать, но пока постепенно увеличивали дистанцию.

Впереди показался другой конец Майорки и синеющая полоска моря. Лёха заметил, что Николаев начал терять скорость — видимо, повреждённый самолёт больше не мог удерживать прежний темп. Лёха слегка добавил газ и нагнал его, выровнявшись сбоку. Увидев его, Николаев в шлеме и очках замахал руками, показывая жестами, что левый двигатель барахлит.

«Это мы и так видим, капитан очевидность!» — подумал Лёха.

Судя по жестам Николаева, тот собирался тянуть повреждённый самолёт до Менорки, несмотря на пробитый левый двигатель. «Ну когда же вы наконец наладите нормальную связь!» — раздражённо подумал Лёха.

Тут ему вспомнилась книга из будущего, про сталинские репрессии и наркома Ежов, который в отместку за старый выговор с радостью расстрелял всех ведущих сотрудников института связи, где одно время работал парторгом.

«Тебя бы самого, сука, в самолёт Николаева сейчас, с врагами бороться», — мрачно подумал Лёха.

Но как обычно, органы отлично обосновывают свою важность воюя с гражданами, выявляя врагов народа и вредителей, на передовой их встретить большая редкость.

Сбросив газ, Лёха пристроился метрах в трёхстах от хвоста подбитого самолёта, готовый прикрыть его, если потребуется. Подбитый самолёт впереди пошёл ещё медленнее.

— Кузьмич, сколько до Менорки? — спросил Лёха, оглядываясь на приближающиеся «Фиаты».

— Восемьдесят километров, тащиться ещё минут двадцать таким темпом, — ответил Кузьмич без заминки, словно уже прикидывал маршрут в голове.

Тем временем итальянцы стали ощутимо сокращать дистанцию. Подбитый бомбардировщик Николаева терял высоту, стараясь хоть как-то удержать скорость, но повреждённый двигатель стал обильно дымить.

— Алибабаич, сколько у тебя патронов осталось? — спросил Лёха, понимая, что без боезапаса ситуация станет критической.

— Командир, ещё один лента полный и один половина осталось, — «обрадовал» его стрелок.

Прошло ещё пять минут, прежде чем пара «Фиатов» приблизились метров на четыреста и открыли огонь. Пока их очереди были слишком неточными и разбросанными, но Лёха понимал, что это только вопрос времени, прежде чем они сократят дистанцию и прицелятся точнее.

— Стрелок, огонь только в упор, экономь патроны.

Лёха добавил газу и, стараясь отвлечь внимание от подбитого бомбардировщика, пошёл выписывать петли за его хвостом. Под крылом кончилась суша, и внизу снова заискрилась синяя гладь Средиземного моря.

— Пятьдесят километров и пятнадцать минут, — доложил Кузьмич, — и у Николаева встал левый винт.

Заметив остановившийся винт, итальянцы, словно обрадовавшись, выжимали из своих бипланов всё возможное. Расстояние между ними и Лёхиным самолётом сократилось уже метров до двухсот, и несколько раз пули глухо стукнули по фюзеляжу.

— Стрелок, я сейчас пойду влево. Как итальяшки выйдут из-за хвоста — долби длинной очередью по переднему, — приказал Лёха, бросая взгляд в зеркало на приближающихся противников.

«Не дай бог эти итальяшки попадут куда-то серьёзно», — промелькнуло у него в голове.

Он не мог и не хотел бросать подбитый бомбардировщик Николаева.

Лёха плавно нажал на левую педаль, разворачивая самолёт и открывая Алибабаичу поле для стрельбы. Стрелок не подвёл. Он сначала дал пару коротких пристрелочных очередей, буквально в несколько патронов, поймал дистанцию, а потом уже длинной серией засадил по ближайшему итальянскому биплану. «Фиат» буквально налетел на огненную струю, очередь прошлась по правому крылу и упёрлась в мотор. Яркие вспышки мелькнули под крылом, и биплан резко сорвался вправо и вниз, пропадая из виду.

Не дожидаясь дальнейших приказов, Алибабаич дал короткую очередь по второму итальянцу. Тот пытался держаться секунд двадцать за удирающими бомбардировщиками, несколько раз долбанул в ответ, но видимо понял, что дело плохо, и тоже ушёл переворотом вниз, отказавшись от преследования.

— Командир, патроны йок! — радостно крикнул Алибабаич в эфире. — Штук двадцать осталось, на один короткий очередь только, — с восторгом добавил он.

Заключительные очереди всё-таки достались подбитому бомбардировщику. Левый мотор Николаева окутался густым чёрным дымом.

— А баки-то у нас не протектированные, — запоздало пронеслась у Лёхи мысль. — Один выстрел и бабах, приехали!

24 мая 1937 года. Небо над островом Менорка.

Побережье Менорки было уже совсем близко.

— Командир, аэродром Сан-Луис левее на два часа, тридцать километров, десять минут до подлёта, — доложил Кузьмич.

Лёха добавил газу, вырываясь вперёд и правее, чтобы поддержать Николаева. Несколько раз он указывал своим самолётом на курс к аэродрому, направляемый голосом Кузьмича.

Наконец, подбитый бомбардировщик дотянул до береговой черты. Николаев аккуратно, словно планируя, развернул машину вправо и потянул её вдоль гористого побережья, теряя высоту. Спустя ещё через пять минут стало ясно, что одного двигателя недостаточно, чтобы удержать машину: бомбардировщик буквально «лёг» на повреждённое крыло, максимально выворачивая элероны, но всё равно продолжал медленно снижаться.

Наконец под крылом пошли зелёные поля. Левый мотор подбитого бомбера вдруг полыхнул, и за самолётом потянулся длинный шлейф