Пржевальский - Ольга Владимировна Погодина

раз сильное сопротивление, особенно касательно поездки в Тибет. Связано было оно с тем, что прежний далай-лама умер в 1875 году. Его преемник, далай-лама XIII Тубтэн-джамцо, был найден в 1876 году. На момент планируемой экспедиции ему не было и четырех лет, и китайцы опасались, что проникновение русских в Лхасу может изменить баланс сил.

20 января 1879 года Пржевальский покинул Петербург. Пробыв в Москве у родных несколько дней, уже 31 января он был в Оренбурге, еще через девять дней — в Омске и 27 февраля через Семипалатиск вернулся в Зайсан. Сюда же приехали его спутники — как ветераны старых экспедиций, так и вновь набранные. «Ветераны» — казак Иринчинов, путешествовавший с Пржевальским со времен первой экспедиции в Китай, Эклон — участник неудачного (или все-таки удачного?) похода на Лобнор, переводчик Юсупов и казах Алдиаров, проводник от Кульджи до Гучена. «Новички» — казак Телешов и товарищ Эклона по гимназии Всеволод Иванович Роборовский, будущий преданный соратник Николая Михайловича, обладавший художественным талантом, неоценимым в экспедициях в неизвестные науке земли. Именно благодаря ему третья центральноазиатская экспедиция обогатится великолепными иллюстрациями. Пржевальский нашел Роборовского подходящим для экспедиции человеком и назначил вторым помощником. Эклону было поручено препарирование, а Роборовскому — рисование и собирание гербария.

Пржевальскому плюс ко всему улыбнулась неожиданная удача. В Зайсане он застал опытного препаратора Коломейцева, орнитолога и спутника известного ученого и путешественника Г. Н. Потанина в Северо-Западной Монголии и зоолога А. Н. Северцова на Памире. Путешественник ужасно бедствовал, так как Северцов не выслал ему денег. Памятуя о собственном отчаянном положении в Китае, Пржевальский выплатил долги Коломейцева и в счет их взял его в экспедицию, назначив жалованье, а собранную им коллекцию поручил заботам зайсанского пристава[95].

«Таким образом, вся наша экспедиция состояла из 13 человек — как нарочно, из цифры, самой неблагоприятной в глазах суеверов. Однако последующий опыт путешествия доказал всю несправедливость нареканий, возводимых на так называемую „чертову дюжину“.

Притом более обширный персонал экспедиции едва ли был на пользу дела. В данном случае, более чем где-либо, важно заменить количество качеством и подобрать людей, вполне годных для путешествия. Каждый лишний человек становится обузой, в особенности если он не удовлетворяет вполне всем требованиям экспедиции. В длинном же ряду этих требований далеко не на последнем месте стоят нравственные, или, вернее, сердечные, качества. Сварливый, злой человек будет неминуемо великим несчастьем в экспедиционном отряде, где должны царить дружба и братство рядом с безусловным подчинением руководителю дела.

Затем на стороне маленькой экспедиции то великое преимущество, что нужно гораздо меньше различных запасов, равно как вьючных и верховых верблюдов, которых иногда совершенно нельзя достать; легче добыть продовольствие, топливо и воду в пустыне; легче забраться в труднодоступные местности; словом, выгоднее относительно выполнения прямых задач путешествия. При этом, конечно, обязательно откинуть всякий комфорт и довольствоваться лишь самым необходимым»[96].

Снаряжение, оставленное в Зайсане, было, конечно, хорошим подспорьем, однако требовалось еще много — закупка вьючных животных и продовольствия.

Продовольственные запасы были, конечно, важнейшим вопросом. Как и в прочих местных караванах, они состояли из трех главных предметов: баранов, которых гнали живьем, кирпичного чая и дзамбы — поджареной ячменной или пшеничной муки. Дзамба повсеместно используется жителями Тибета и неоднократно уже была испробована Пржевальским в предыдущих путешествиях. Мука эта, завариваемая в виде толокна кипятком или горячим чаем с прибавкой соли, масла или бараньего сала, хорошо заменяет хлеб, притом долго сохраняется и весьма удобна для перевозки вьюком. Дзамба, кстати, довольно вкусна и очень сытна — автору доводилось пробовать эту традиционную тибетскую пищу.

Из Зайсана было взято, кроме того, семь пудов сахара, около пуда сухих прессованных овощей, по ящику коньяка и хереса и два ведра спирта для коллекций. Рис, просо и муку экспедиция должна была закупать уже в пути по мере следования.

«Презервов (консервов. — О. П.) мы с собой не брали, так как, во-первых, их надо было бы слишком много; во-вторых, они возбуждают сильную жажду; затем портятся при сильных жарах в пустыне. Не годятся здесь также водоочистители. Лучшее питье при путешествии — это чай, в особенности если к нему прибавлять лимонной кислоты или клюквенного экстракта. Тем и другим можно запастись вдоволь, без излишнего обременения вьючного багажа. Табак ни я, ни офицеры не курим, так что в этом отношении не предстояло заботы.

Кухонная наша посуда состояла из большой медной чаши, где варились суп и чай, медного котелка, двух небольших, также медных, чайников, кастрюли, сковороды, железной миски и двух железных ведер для черпания воды. Запас последней летом всегда возился в двух плоских деревянных бочонках, вмещавших в себе девять ведер.

Столовые принадлежности также гармонировали с кухонными. Каждый из нас имел деревянную чашку, в которую попеременно наливался то суп, то чай; складные ножи служили для разрезывания мяса, а пальцы рук заменяли вилки; ложки имелись вначале, но впоследствии поломались и растерялись, так что заменены были самодельными деревянными лопаточками.

Один из казаков назначался поочередно на месяц поваром, — уменье в расчет не принималось — тем более, что наш обед и ужин почти всегда состояли из одного и того же бараньего супа, с приложением жареной или вареной дичины, если таковую удавалось добыть на охоте. Рыба попадалась редко, как исключение. Продовольствовались мы вместе с казаками из общей чаши, одной и той же пищей. Только сахар к чаю, за невозможностью достать его в пустыне, давался казакам лишь изредка, по праздникам. На случай заболевания взята была небольшая аптека. Но так как никто из нас не знал медицины, то в дороге мы не прибегали ни к каким другим средствам, кроме хины и желудочных капель, да притом и не заболевали серьезно».

Этот отрывок из книги Пржевальского о третьей (первой тибетской, как он сам ее называл) экспедиции много говорит о том, как был организован быт экспедиции. С каким трудом мы, современные люди, избалованные благами цивилизации, можем себе представить тот факт, что можно не только пересекать с таким скарбом горные хребты, ночевать на морозе или переносить жару и жажду, но и считать такой образ жизни предпочтительным по сравнению с комфортными условиями жизни в городах!

Учитывая скудость запасов и необходимость их перевозить, саму цель экспедиции и неспокойную политическую обстановку самым главным было, конечно, боевое и охотничье снаряжение. Пржевальский охарактеризовал его как «вполне удовлетворительное».

«Каждый из нас имел винтовку Бердана за плечами и два револьвера Смита и Вессона у седла; за поясом же штык к винтовке и два небольших патронташа с двадцатью патронами в каждом. Охотничьих ружей имелось семь. К ним взято было, для стрельбы птиц в коллекцию и для охоты вообще, три пуда пороха и двенадцать пудов дроби. Для винтовок