Вас любит Президент - Владимир Романовский

– Наконец-то, – сказал читатель газет.

– Эй, Роберт. Не читай мне лекции, я очень редко опаздываю. И когда опаздываю, почти всегда есть веская тому причина, – сказал Лерой, закуривая. – Как дела?

– Ты уверен, что за нами не следят?

– У тебя мания величия. Кто в этом городе станет за тобой следить, губернатор?

– Перестань, Джордж, – попросил Роберт. – Ты знаешь, что я имею в виду.

Не меняя позы, Лерой протянул Роберту руку.

– Что? – спросил Роберт.

– Пожмем друг другу руки.

– А, да.

Они обменялись рукопожатием.

– Отрадно, что трюк до сих пор работает, спустя многие годы, – заметил Роберт.

– Трюк?

– Наш способ входить в контакт. Мы его изобрели еще в университете, помнишь?

– Да, – сказал Лерой. – Но ты ведь не для того меня позвал, чтобы предаваться воспоминаниям.

– Нет, не для того.

– У меня мало времени.

– Мне нужно, чтобы ты оказал мне услугу.

– Так.

– Как поживаешь?

– Да ничего, нормально.

– Если что нужно, скажи. У меня есть знакомые в здешнем полицейском департаменте.

– Ты уже сделал достаточно, чтобы я чувствовал себя обязанным всю жизнь, – сказал Лерой. – Миссия твоя выполнена. Ангелы радостно аплодируют. К делу.

– Не сразу. Мне нужно сперва тебя спросить кое о чем.

Лерой пожал плечами.

– Да, ты все еще мне нравишься, – Лерой пожал плечами. – Ты хороший и умный. Но мысли у меня заняты другим, не обессудь.

– Понимаю. Красивое место, не правда ли?

– Да, место ничего, – сказал Лерой, оглядывая местность будто в первый раз. – Особенно с наступлением темноты здесь красиво. Зажигаются фонари, исчезают прохожие. Если подождем, то увидим первых хулиганов и наркоманов.

– Ты ужасно циничен, – отметил Роберт. – Тебе следовало родиться женщиной. Помнишь, в университете, была девушка … – Роберт сделал паузу. – Я был в нее влюблен. Единственная женщина, которую я когда-либо любил.

Лерой вздохнул. Каким-то образом он предчувствовал, что тема эта будет так или иначе затронута.

– Да, – сказал он.

– Гвендолин Форрестер.

– Да. Я ее помню. А что?

– Помнишь, как я тебе о ней рассказывал все время? Обо всем, что она читает, ест, любит, с какими людьми встречается.

– Да, ты за ней все время следил.

– Как ты думаешь, я бы мог быть с нею счастливым?

– Роберт, – сказал Лерой спокойно. – Послушай. Для кризиса среднего возраста ты еще слишком молод. Поменьше думай о прошлом. Не говорил ли я тебе давеча, что мысли мои заняты другим? К делу, Роберт.

– Я иногда думаю – вышла ли она замуж, или не вышла, или вышла, а потом развелась, – сказал Роберт.

Позади них проявилось какое-то движение. Кто-то там был. Двадцать футов, подумал Лерой. Кто-то смотрел и слушал. И, может быть, записывал. Слышно ничего не было – просто включилось у Лероя шестое чувство. Обычного хама со склонностью к подслушиванию почувствовал бы и Роберт. Но детективы, преследователи и папарацци умеют сдерживать свои силовые поля и делать свое присутствие незаметным.

– Подожди-ка, – сказал Лерой. – Не двигайся. Я сейчас.

Он выпрямился, прыгнул через спинку скамьи, и перебежал аллею, исчезая в густой тени деревьев, липнущих к базальтовому склону. Движения в тени усилились, стали более суетными.

– Дай сюда, – сказал Лерой.

– Что дать?

– Камеру, и всю остальную аппаратуру тоже. Давай, давай.

– А ну иди отсюда! – поспешно, тихо и сердито сказал Роджер Вудз, который всегда знал, откуда дует ветер сенсации. – Ай!

– Хочешь я тебя задушу? – спросил Лерой, держа его за воротник.

– Пусти!

– Тише, тише, – Лерой усилил хватку. Воротник врезался Роджеру в шею. – Не так громко, мальчик мой.

– Ладно, хорошо, – прохрипел Роджер. – На, вот.

«На Репортера Напали в Риверсайд Парке».

Лерой у него взял камеру.

– Флэш-драйв?

– Нет, обычный.

– Еще небось и микрофон есть в кармане.

– Что за проблемы, мужик?

– Предубеждение, – объяснил Лерой. – Терпеть не могу, когда подслушивают. Те, кто подслушивает, хуже, чем негры и евреи. Дай сюда микрофон, сволочь.

Роджер медлил.

– На, – сказал он наконец.

– Благодарю. Будь добр, уберись из парка. У меня тут частный разговор. Понял? Частный. Да и кто, по-твоему, купит твои записи? Желтая пресса никогда не слышала о губернаторе Вермонта, ежедневные газеты не обратят внимания по обычной причине, еженедельникам все равно, а на интернете будут долго проверять, боясь суда и закрытия. Кому ты собирался все это продать? Кто купит?

– Никто.

– Это имя такое? Он бы тебе не заплатил.

– Оставь меня в покое, мужик, – сказал Роджер несчастным голосом. – Свобода прессы. Не всех нас можно купить, или достать глупостями о «частных разговорах».

– Да ну тебя. Заткнись, – сказал Лерой. – Свобода прессы, надо же. Я тебе покажу свободу, сука.

– Отдай камеру, и все остальное.

– Нет.

– Почему?

– Я решил, что мне оно нужнее.

– Не имеешь права!

– Имею. Я больше и сильнее тебя.

– Я вызову копов.

– А я по-твоему кто, примадонна нью-джерзийского балета? – сказал Лерой, показывая бляху. – Скажи, зачем ты нас записывал?

– Просто так.

– По привычке папарацци, – предположил Лерой.

– Я репортер, – возмущенно сказал Роджер.

– Настоящий репортер, или желающий быть таковым?

– Штатная единица.

– Странный мир у нас какой, – сказал Лерой, отламывая от микрофона антенну и локатор. Затем он разбил камеру о дерево и разломал на несколько частей звукозаписывающую приставку. – Все, – сказал он. – Можешь идти.

– Ты действительно коп? – спросил Роджер.

– Да. А тебе-то что?

– Что ж … Если тебе интересно – этот парень скоро предложит тебе кое-что.

– Какой парень?

– На скамейке.

– Так. И что же?

– Думаю, что одна из его грязных тайн скоро откроется. Он хочет тебя нанять, чтобы ты не дал ей открыться.

Лерой подумал.

– Логично, – сказал он. – И все-таки – тебе-то что до этого?

– Не соглашайся.

– Поступлю так, как считаю нужным, – равнодушно ответил Лерой. – Все, иди отсюда.

– Ладно.

Возвратившись к скамейке, Лерой снова закурил и некоторое время молчал.

– Кто это был? – спросил Роберт, который за это время не сдвинулся с места.

Лерой молчал.

– Ну?

– Ты собирался просить о какой-то услуге, – напомнил Лерой.

– Я? Да. Хорошо. Почему я вспомнил о Гвендолин…

– Хватит о Гвендолин.

– … у нее была страсть к записывающим устройствам. Весь кампус начинен был ее аппаратурой.

– К делу, – сказал Лерой. – Во имя человеколюбия, Роберт, давай поговорим о деле.