Вас любит Президент - Владимир Романовский

Лерой кивнул.

Было страшновато. Гвен решила, что если Лерой вдруг начнет к ней здесь приставать, она будет сопротивляться. Еще не хватало! Секс в склепе, представляете себе.

Оказалось, он вовсе не это имел в виду. Они шли между гробницами, пока не достигли пьедестала с мраморными Луи и Мари, коленопреклоненными, в набожных позах. Лерой оглядел пьедестал и провел рукой по его поверхности.

– Постой здесь минуту или две, – сказал он. – Я сейчас вернусь.

Гвен хотела было протестовать, но он уже исчез в темноте. Что еще задумал этот маньяк?

Да, страшно. Она посветила фонариком на некоторые из гробниц. Удивительно, какие маленькие были эти люди. Некоторые из королей и вассалов ростом были с Гвен, а то и меньше, если судить по размерам их гробниц и статуй, изображающих их в натуральную величину на смертном одре, поверх крышек, руки сложены молитвенно, глаза закрыты. Она навела фонарик на сводчатый потолок. Ничего нельзя разглядеть. Она снова посветила фонариком на пьедестал. Что-то у самого пола привлекло ее внимание.

Гвен присела на корточки, чтобы рассмотреть. Какие-то английские слова нацарапаны острым предметом на мраморной поверхности. Какой-то британский или американский вандал, не иначе. Никакого уважения к святому месту. Столько трудиться – царапать, оглядываясь через плечо, снова царапать – букву за буквой – зачем? Гвен презрительно покачала головой. «Задний карман». Слова, которые этот дебил там нацарапал. Задний карман? Даже не «Я люблю тебя, Бренда» или «Зак и Линда Форева», или что-то в этом роде. И даты нет. Задний карман, надо же. Свиньи.

Лерой вернулся и взял ее за руку.

– Пойдем.

Они отдали фонарики служителю.

– Все в порядке, мадам, мсье? – спросил он.

– Конечно, – ответил Лерой на своем шокирующе безупречном французском. – Мир в полной безопасности.

– Вот и хорошо, – равнодушно откликнулся служитель.

На улице Лерой остановил неожиданно появившееся такси.

– Эй, я думала, что у нас нет средств, – заметила Гвен.

– Теперь есть, – сказал он. Он презрительно посмотрел на шофера. Когда шоферу почувствовал себя достаточно неловко, Лерой сказал, – Одеон.

– А что на Одеоне? – спросила Гвен.

– Кабаре, рестораны, кафе, и много смешных людей.

– Что ты там делал?

– Где?

– Куда ты пошел после того, как оставил меня одну перед гробницей?

– У меня назначено было деловое свидание с умершим королем.

– Прошло удачно? Или ты просто хотел набить ему морду?

– Он одолжил мне денег.

– Попробую угадать. Луидоры? Экю?

– Евро, – ответил Лерой.

Он сунул руку в карман пиджака и вытащил толстую пачку денег.

– Ну вот, – сказала Гвен. – Нужно было мне засунуть пару камер тебе в жопу. Представляешь – Людовик Одиннадцатый поднимается из могилы, чтобы выдать пачку ассигнаций Детективу Лерою. Любая программа новостей заплатила бы миллионы за запись.

– Да, кстати, насчет этих записей.

– Каких записей?

– Которые ты все время делаешь. Видео, аудио, и так далее. Насчет всего этого подслушивания и подсматривания.

– Да?

– Мне не нравится.

– Иди ты! Почему же?

– Не нравится и все. Неправильно это. Сродни вскрыванию чужих писем. Тебе нужно все это прекратить.

Великий моралист Лерой. Гвен хихикнула.

– Не смешно, – сказал он. – Слушай.

– Слушаю.

Она приготовилась выслушать лекцию. Такие лекции она слушала часто в детстве, в основном от родителей. Не читай чужие письма, не подслушивай, что другие говорят друг другу частным образом, уважай частную жизнь, иначе неэтично, и так далее.

– Я знал одного парня, – сказал Лерой. – Он любил вскрывать чужие письма. Это было грустно. Мы жили в одном здании. Его несколько раз ловили, но он притворялся, будто это случайность.

– Хорошо. И?

– Что? Это, в общем, всё.

– К чему ты это?

– Просто так. Не знаю, зачем я тебе это рассказал.

– А все-таки?

– Да так…

– Ну зачем-то рассказал ведь! Чем он тебе так запомнился, этот парень?

– Парень как парень.

– Вы с ним дружили?

– Нет.

– Не понимаю.

– Ну, помню, у него была страсть к грушам. Он сидел во дворе иногда, на закате, в дешевом полиестровом костюме – конторщики такие носят на работу. Сидел и жевал груши. Что-то такое, типа, здоровая еда, и так далее. Забавно было смотреть. Он открывал рот очень широко … шире, чем Гейл … и вклинивался в грушу, как ковш экскаватора в землю. А потом начинал шумно жевать, и лицо у него просветлялось, мужик блаженствовал.

Он снова замолчал.

– Да? – не унималась Гвен. – Это, конечно, противно, но я все равно не понимаю, к чему это ты рассказываешь.

– Просто так. Правда, груши он больше не ест.

– Почему?

– Однажды я его поймал, когда он читал мою почту. Просто стоял рядом с ящиками и читал письмо. Дурацкое письмо. Не помню, о чем там было, наверное какая-то реклама, скорее всего. Я отобрал письмо.

– Отобрал?

– Да.

– И что же?

– И выбил ему зубы.

Великий моралист Лерой.

– Впрочем, – добавил он, – возможно это действительно случайно получилось, а почту воровал вовсе не он. И даже, может быть, письмо это рекламное было адресовано ему, а не мне. Это все не очень важно. Кофе хочется ужасно. Да и пожрать не мешает.

Глава семнадцатая. Снова в Нью-Йорке

Риверсайд Парк в сумерках – великолепное зрелище, которое по достоинству может оценить только знаток, либо человек с чистым сердцем. Туристов нет, нет поденщиков-фотографов, и репортеры тоже не заходят, по большому счету. Парк граничит с Риверсайд Драйвом – петляющей авеню. В переулках, уходящих от Риверсайда круто в гору, к Вест Энд Авеню – огромные здания времен Бель Эпокь, с портиками, колоннами, фронтонами, эркерами и еще тысячью разных милых глазу известняковых деталей. Стены толстые. Потолки квартир высокие. На Риверсайд Драйв можно подойти к парапету, отделяющему авеню от парка и посмотреть вниз – пятьдесят отвесных футов. Парк ютится в базальтовых скалах. Район был когда-то населен относительно богатыми евреями, а затем населился относительно богатыми евреями, китайцами, итальянцами, и, благодаря близости Колумбийского Университета, здесь также селится немалое количество квартирно субсидируемой профессуры, многие представители которой выглядят очень важно и деловито, читают журналы, жуют хот-доги, вздрагивают и удивляются, если привлечь их внимание, и по большей части никому не досаждают.

Светловолосый мужчина в дорогом официальном костюме сидел на скамейке – за спиной базальтовая скала, впереди и внизу – искусственное поле для европейского футбола, за полем – Вест Сайд Шоссе и река Гудзон. Часть неба за рекой светилась закатным светом. В руках у мужчины был номер «Крониклера». Человек делал вид, что читает статью. Фонари вдоль аллеи зажглись и почти сразу после этого другой мужчина присоединился к читающему газету.