Разбой - Петр Воробьев

Сетник поднялся по стене ещё повыше и глянул на юг. Крепостной и Кузнецкий конец горели. Из сумрака, куда закон не достаёт, не дело судить. Тем не менее, и слепой тухухоли было бы ясно, что оборона Бунгурборга была поставлена из рук вон плохо, не в последний черёд, потому что с недавних пор заводчики больше радели о собственной казне, чем о городской. До поры, это как раз шло на руку сумеречному братству…

– Втышшы девку-ту в хоромину! – раздалось снизу.

– Чо тышшыть? Девка-та пропашша!

– Как пропашша? Олан ково ей токо-токо мульок отморговавшы!

– Как есь пропашша!

– Оланко-от труположник!

– Начо труположник? Кода килу вкопнил, ишо возгалила! Почо мекаеш, твоя череда!

– Начо вона мне, ухряпанна да пропашша? Нову приишшем!

С этими словами, участник набега решительно поднял болтавшиеся у колен порты, перепоясался, подобрал с мостовой кривой меч, пошёл вниз по улице, на миг задержался было у ворот пожарной части, но Мара, верно, припасла для него смерть позанятнее, чем болт из пневмопиха в ухо. За первым побрели и остальные налётчики. На перекрёстке кто-то жалобно застонал. Сетник подумал было, что дева из конки пришла в себя, но это была одна из лошадей, пытавшаяся встать.

Пути к мостам были отрезаны. В дюжине рёст к северу от Бунгурборга через Риназ ходил паром – когда-то там была переправа на старом торговом пути в обход Тенктерского леса, и через Рейнса́дарскогурсфьялль. С южной стороны перекрёстка, несколько горожан, сжимая мечи и ручницы и опасливо озираясь по сторонам, попытались пересечь улицу. Им на беду, часть следующего гурта на драных турах, скакавшего по Столбовой, свернула в переулок. Горожанам удалось уложить двоих, но воздействие узких кривых мечей в сочетании со скоростью движения их вздымавших было настолько разительным, что брызги крови долетели до вторых ярусов домов. Сетник решил, что увидел и услышал достаточно, сполз по стене вниз, и вернулся к лестнице.

– Вигдис, это я! Спускайся!

В глазах девы стояли слёзы.

– Я всё видела! Это чолдонцы! Они звери!

Подстаршина обнял Вигдис и погладил её волосы, неуловимо пахнувшие чем-то цветочным, одновременно уютным и волновавшим, и совершенно не вписывавшимся в гамму запахов горящего горняцкого посёлка.

– Садись, поехали!

Устраиваясь сзади, Вигдис вдруг сказала:

– Если они нас захватят, убей меня! Сама я не смогу!

В обычное время, подстаршина прочитал бы деве наставление о том, что с ним она как за каменной стеной, что ничего плохого не случится, и так далее, но он только кивнул в ответ, объезжая обломки и трупы.

Путь на север к переправе занял не дюжину рёст. Во многих местах, дорогу перегораживали взорванные или горевшие здания, в других частях города, всё выглядело обыденно. На восточной стороне Малого Гульбища образовался затор из горожан со скарбом, пытавшихся бежать, одновременно в юго-западном углу того же незастроенного пространства какие-то недоумки ржали, фотографируясь у сгоревшего бронехода.

Сетник попытался срезать в объезд затора по железнодорожной насыпи, но на мосту через Слонобениху стоял брошенный поезд с рудой. Зелёный огонёк на руле сменился жёлтым, потом красным. Уже на окраине, Вигдис решительно и внезапно сообщила, что хочет писать. Спорить было бессмысленно, так что пришлось искать укрытия за чьим-то курятником. Подстаршина решил воспользоваться диалептом, чтобы прибавить давление в колёсах, в надежде вытянуть лишнюю рёсту из истощённой рафлады. Едва он вытащил из-под седла насос, из-за стены, к которой был прислонён электроцикл, донёсся стук турьих копыт, сопровождаемый песней. Звуки становились громче. Сетник положил насос на землю, посмотрел в сторону застёгивавшейся Вигдис, встретил взглядом её взгляд, приложил палец к губам, вытащил обрез, и по возможности бесшумно зарядил драконий чих в оба ствола. Невидимо приближавшиеся всадники пели:

– «О скоко горя, убиення,О скоко крови льйот охрес,Ан нету в нас ничо сумлення,Чо дас могутов мычной хрес.[260]»

– Здеся бурговать бум, ли нет ли? – спросил кто-то.

– Сдурел? Не как по «Жызнеуряду» следоват! Ето ж урын нечистой, де кладушки!

– Кладушки? Килу мне в холку, кича-та стужна! Утекам! Шшас утекам!

Копыта застучали снова, удаляясь. Ещё пару диалептов Сетник и Вигдис простояли неподвижно. Подстаршина разрядил обрез, спрятал драконий чих в ладунку, и выглянул на дорогу. С юга прогремело несколько взрывов. Разбрызгивая грязь, смешанную со снегом, из-за поворота показался высокий шестиколёсный грузовик. Мелькнули пулемётные стволы, заклёпки на броневых листах, незнакомый Сетнику знак на двери – крылатый ящер с молнией в когтях. Машина поднялась на холм и скрылась за ним.

– Садись, поехали, – только и смог сказать Сетник.

Электроцикл одолел первый подъём на пути к переправе, но красный огонёк на руле стал печально мигать, а потом и вовсе погас. Колёса продолжали катиться под уклон. Под холмом, путь перегородили перевёрнутая дромохима с передней частью в канаве у правой обочины и стоявший рядом грузовик со знаком ящера. На покрытом местами облупленной белой краской боку дромохимы виднелся Яросветов крест в круге. Другие возможности для выбора были исчерпаны, и подстаршина осторожно выжал передний тормоз, расставив сапоги в стороны и не без труда остановившись в нескольких саженях от машин.

– Что пялитесь, выручайте! – сказала жрица Беляны, с неженской силой под мышки вытаскивая из люка не подававшее признаков жизни тело в перевязках.

Знаки на свите целительницы, насколько их можно было разглядеть через подтёки крови и других биологических жидкостей, призывали благословение богинь – Собаки, Свентаны, и Беляны – к новорожденным и младенцам. Вместе с повитухой, раненым помогали три основательно вооружённых мужа. Один, дымивший трубкой, был постарше и огромного роста, двое других – меньше только в сравнении с первым, и приблизительно ровесники самого Сетника.

– Акерата, Агенор, так как вы здесь оказались? – спросил один из них, с треугольной бородкой, принимая на руки тоже вымазанное невесть чем, но на вид вроде бы невредимое чадо, и кутая его в клетчатый плащ.

Сетник встретился с ребёнком глазами и опешил – взгляд был совершенно неживой, как у куклы.

Муж огромного роста вынул изо рта трубку, хлопнул по ней, вытряхивая угли в грязь, спрятал курительное орудие в суму, висевшую через плечо, и начал рассказ, одновременно разворачивая выложенные из перевёрнутой машины продольно-складные носилки:

– Первопричина далека – непонятная эпидемия в Хермонассе. Как-то та же эпидемия перекинулась на Щеглов Острог. Берись!

Последнее относилось к Сетнику. Существовали строгие правила, что можно и что нельзя делать члену сумеречного братства. Ношение носилок с мёртвыми телами не относилось к действиям из разрешённого разряда, но это было правило из третьей дюжины, в то время как первое правило сумеречного братства гласило, что его члену нельзя выявлять себя как ходящего в сумерках перед теми, кто живёт на свету. Подстаршина выдвинул подножку, поднялся с сиденья, сделал пару шагов, по щиколотку проваливаясь в грязь, и принял ручки носилок. Тело, погруженное на них жрицей-повитухой, оказалось всё-таки живым, если судить по тому, как повязки кровоточили. Рослый муж, направившись со своим концом носилок к грузовику, громко и складно продолжал рассказ:

– Первый симптом – лихорадка, потом пневмония, потом смерть. Карл Боргарбуйн хранитель и товарищи затворились с больными в чертоге, и определили, что или найдут лекарство, или сгинут, а последний живой подожжёт чертог изнутри, чтоб заразу не разносить.

– Достойно! – сказал молодец с бородкой, передавая ребёнка, укутанного в плащ, кому-то в грузовике. – Но всё-таки, вас-то как занесло из Кавы на Риназ?

– В детском отделении тоже пневмония началась, – ответила жрица. – Они все с малютками и Боргарбуйном заперлись, а в самом Остроге ни одной повитухи не осталось, так что вестница изнутри чертога по асирмато объявила, что нужны добровольцы.

– Поднимай и заноси, – сказал рослый.

Сетник поднял рукояти носилок, они вместе с телом скрылись в люке по правую сторону грузовика, впереди подвижной полусферы, из которой торчал пулемётный ствол. Жрица взглянула на что-то внутри дромохимы, прежде чем продолжить:

– «Главушина твёрдость» как раз из Кавы в Альдейгью летела. Ну, я оставила в чертоге Орталиху за старшую, и в Острог! Доченька, бери её под локоть, да веди в грузовик!

– А не в тягость? Нелегко всё-таки, от дома на четверть земного круга!

– А кому сейчас легко? – целительница улыбнулась.

Одним из сумеречных правил первой дюжины было не доверять никому за пределами братства, но Сетник поймал себя на том, что готов был бы не только безоговорочно положиться на обладательницу этой улыбки, но и вверить ей, например, жизнь своего чада.