Бисмарк - Николай Анатольевич Власов

Бисмарк, писавший в своих мемуарах; «Из исторической логики следовало, что французская война последует за австрийской»[456]. К вопросу о том, следовал ли глава прусского правительства в 1860-е годы некому четкому, заранее сформированному гениальному плану, который позволил ему «переиграть» всех оппонентов и объединить Германию, мы еще вернемся. Пока же ограничимся констатацией того факта, что будущее не было предопределено, и Бисмарку после окончания Немецкой войны предстояло обустраивать новую реальность всерьез и надолго.

Первой задачей после аннексии ряда северогерманских государств стало создание объединения, которое включало бы в себя всех членов бывшего Германского союза к северу от реки Майн. Соответствующее соглашение было подписано еще в середине августа 1866 года. Осенью, находясь на Рюгене, Бисмарк написал два так называемых «Путбусских диктата», в которых изложил основы конституции новой конфедерации. Состояние здоровья главы прусского правительства после напряжения предыдущих месяцев оставляло желать лучшего. Практически сразу же после прибытия на Рюген у него начался приступ сильной желудочной боли. Он был вынужден соблюдать постельный режим, отказаться от вина и курения — впрочем, ему и без того не хотелось ни первого, ни второго. Иоганна выступала в роли сиделки и секретаря одновременно. Прошедшие годы тоже дались ей нелегко; по свидетельству очевидца, она выглядела старше своих лет[457]. Бисмарк в шутку называл ее единственным человеком (если не считать короля), которому повинуется глава правительства.

Только набравшись сил за пару недель пребывания на свежем воздухе, Бисмарк счел необходимым вернуться к актуальным политическим делам. Подстегивало его и то обстоятельство, что король поручил одновременно разработку проекта конституции Карлу фон Савиньи, сыну выдающегося правоведа и опытному дипломату. В молодости Бисмарк и Савиньи дружили, однако с тех пор их пути расходились все дальше, и в королевском поручении глава прусского правительства усмотрел интриги враждебной ему придворной группировки. Поэтому терять время было нельзя; министр-президент должен был создать свой, альтернативный набросок, чтобы оттеснить конкурента в сторону. «Нужно ковать железо, пока горячо, «-заявил он Койделлу, призывавшему его провести зиму на Ривьере. — В Померании женщины, которым предстоит разрешиться от бремени, говорят — я должна встретить свою опасность. Это как раз мой случай»[458].

Перед Бисмарком стояли две основные задачи: с одной стороны, закрепить доминирование Пруссии в новой структуре, с другой — создать парламент, деятельность которого не будет представлять опасности для традиционных центров власти. Согласно проекту Бисмарка, президентом Северогерманского союза должен был стать прусский король, являвшийся одновременно главнокомандующим вооруженными силами. Кабинета министров как такового не существовало, зато создавался Бундесрат (Союзный совет), включавший в себя представителей всех 22 государств — членов союза. Всего в него входили 43 человека, в том числе 17 представителей Пруссии. Этот расклад не должен вводить нас в заблуждение относительно реального веса монархии Гогенцоллернов в новой структуре; Северогерманский союз один из современников язвительно назвал «союзом собаки и блох на ее спине»[459] — 5/6 его населения были прусскими гражданами.

Бундесрат должен был стать во многом уникальным органом, наделенным полномочиями в сфере как исполнительной, так и законодательной власти. Он играл роль верхней палаты парламента, участвуя в законотворческом процессе, и одновременно «охватывающей 43 места министерской скамьи, противостоящей Рейхстагу»[460]. Члены Бундесрата должны были действовать согласно инструкциям своих правительств. Тем самым подчеркивалось, что Северогерманский союз — объединение, возникшее не по воле его жителей, а решением 22 суверенов. Такая форма была избрана не в последнюю очередь для того, чтобы не отпугнуть монархии Южной Германии: будущему союзу предстояло стать, как выражался глава прусского правительства, федеративным государством по существу и федерацией государств по форме. Соответствующим образом были распределены и полномочия между «центром» и отдельными субъектами — в ведение союзных органов попали вопросы, связанные с армией, внешней политикой и внешней торговлей.

Кроме того, Бундесрат должен был в максимальной степени напоминать Бундестаг Германского союза — как писал Бисмарк, «чем больше опираешься на старые формы, тем легче будет сделать все дело, в то время как устремление родить совершенную Минерву из головы президиума заставит все дело утонуть в песке профессорских споров»[461]. Глава правительства стремился избежать или по крайней мере, ограничить таким способом масштабные дебаты по проекту конституции. Помимо всего прочего, столь аморфный заменитель Кабинета министров, каким являлся Бундесрат, было совершенно невозможно каким-либо образом контролировать со стороны народного представительства.

Третьим центром власти являлся Рейхстаг — тот самый давно обещанный Бисмарком парламент, избираемый на основе всеобщих и прямых выборов и участвующий в законодательной деятельности, а также обладающий бюджетным правом. «Никакого вознаграждения депутатам, никаких выборщиков, никакого ценза»[462] — такие принципы сформулировал глава правительства, стремившийся предотвратить появление профессиональных политиков и бросить на чашу весов голоса «простого народа». Рейхстаг должен был в определенной степени противостоять Бундесрату, поскольку являлся воплощением единства нации против суверенитета отдельных правительств. Помимо всего прочего, на него глава правительства мог опереться при необходимости противопоставить «мнение нации» мнению монарха и придворной клики. «Большим государством необходимо управлять не с позиций какой-то одной партии. Необходимо иметь в виду всю совокупность партий, имеющихся в стране, и выявлять общую линию, которой и будет следовать правительство», — заявлял министр-президент в начале 1867 года в прусской Палате господ, отвечая на запрос консерваторов[463].

Внутренняя противоречивость этой системы была заложена в нее сознательно, как набор противовесов, позволявший Бисмарку на посту главы прусского правительства эффективно проводить свою линию и по отношению к народному представительству, и по отношению к «местническим» устремлениям малых германских государств, и по отношению к собственному монарху. Являясь главным связующим звеном между этими структурами, он обеспечивал себе автономию принятия решений.

Проект конституции был представлен правительствам северогерманских государств в середине декабря, когда Бисмарк вернулся в Берлин. Затем документ попал на рассмотрение Учредительного рейхстага, избранного и открывшего свои заседания в феврале 1867 года. Итоги выборов были благоприятны для Бисмарка: из 297 мест 106 заняли консерваторы разных направлений, еще 80 —национал-либералы. Прогрессисты смогли получить лишь 19 мандатов, что стало для них тяжелым поражением.

Учредительный рейхстаг внес в проект конституции ряд поправок. Самая, пожалуй, важная из них касалась непосредственно Бисмарка. Речь шла о должности союзного канцлера; в исходном проекте это был чиновник, не имевший самостоятельного значения и являвшийся простым исполнителем воли Бундесрата. Поправка, внесенная лидером национал-либералов Рудольфом фон Беннигсеном[464], предусматривала превращение канцлера в ответственного министра, наделенного широкими полномочиями. Правда, ответственность понималась только в смысле обязательства давать ответ на запросы парламентариев; канцлер назначался главой союза (то есть прусским королем), и никакого влияния на этот процесс Рейхстаг оказать