Бог из глины - Иннокентий Соколов

К черту!

Она встала из-за стола, не обращая внимания на оставшуюся посуду (ее можно помыть и вечером), и направилась к лестнице. Осторожно ступая, чтобы не дай бог не оступиться и не скатиться с лестницы пышущим радостью колобком, она поднялась наверх. Задержалась, проходя мимо зеркала. Что-то привлекло ее внимание, заставив на секунду отвлечься от дурных мыслей.

Надежда подошла к зеркалу, и остановилась, всматриваясь. Зеркало неохотно, насколько позволяли остатки потускневшей амальгамы, отражало коридор, кусок лестницы и часть двери, ведущей на веранду. Надя заворожено уставилась в зеркало — отражение слегка плыло, словно облака на поверхности лужи, переливалось, размываясь по краям.

И, конечно же, зеркало отражало ее. В который раз, Надежда увидела в зеркале полную помятую тетку, с остатками былой красоты. Надежда протянула руки, прикасаясь к холодной поверхности. Почему-то, на секунду ей показалось, что поверхность зеркала всколыхнется под ее руками, и она по локоть погрузиться в тот холодный мир зазеркалья, где все наоборот, где левое становится правым, где зло становится добром, и только толстые некрасивые тетки остаются толстыми некрасивыми тетками. Она упиралась в стекло, раздумывая над тем, чем занимается любимый супруг, и почему в доме так тихо, и уже собиралась оставить зеркало в покое, когда тихий шепот заставил ее окаменеть, прислушиваясь к словам, звучащим прямо в голове, манящим своей тайной силой.

— … сказку, я расскажу тебе сказку, деточка. Добрую милую сказку, про королеву зиму и ласковые снежные объятия…

Надежда почувствовала, как сладкая нега опутывает тело, не давая пошевелиться. Голос продолжал вещать, отдаваясь в ушах ласковой паутиной, окутывая, усыпляя, забирая в нежный плен, чтобы рассказать, показать, глупой толстухе, милую невинную сказочку, в которой и холод первого снега, и жестокие морозы, и леденящая ярость, и суровая тайна…

Изображение поплыло в бок, словно повинуясь словам, которые произносил голос. Надежда впадала в дрему, веки тяжелели, и странная сонливость одолела тело.

Зеркало вспыхнуло слабым желтоватым светом, и замерцало в вечерних сумерках, наполняя коридор неровным сиянием. Голос бросал своим сладостным шепотом кусочки слов, перемешивая с тенью, связывал сон и явь непрочной нитью страсти, он делал свое дело…

Жила была маленькая девочка, по имени Надя. Она лежала в колыбельке, и отец склонялся над ней, чтобы коснуться пальцами бубенчиков, натянутых на простой веревочке так, чтобы Наденька могла достать их своей маленькой ручкой. Она смеялась, когда отец, легонько щелкал ее по маленькому курносому носику. Потом они смеялись вместе.

Днем она слушала, как мама стирает пеленки, что-то ворча при этом, но Наденька знала, что, несмотря на постоянную раздражительность, мама все равно любит ее. Иначе и быть не могло — дети появляются на свет, когда мама и папа любят друг друга.

Вера, Надежда, Любовь — шептал папа, и Наденька смеялась счастливым заливистым смехом, потому что любила папу.

Потом она немного подросла, и сделала первый шаг. На фотографии, оставшейся от тех давно ушедших времен, маленький карапуз, стоит, держась за стул, стараясь не упасть.

Вот ей уже три годика. Она знает, как зовут маму и папу. Мама Маша и папа Коля, купили ей большую куклу, с огромными голубыми глазами, в красивом клетчатом платьице.

Папа смотрит на нее, и на его лице печальная улыбка. Мама смотрит, чуть насупившись, словно обвиняя в чем-то…

Детский садик. Дети водят хоровод. Маленькая Красная Шапочка сжимает корзинку, в которой вместо пирожков и горшочка маслица, мама положила немного еловых шишек, и сверху украсила лепестками роз. Девочка стоит чуть поодаль, ей неинтересны забавы малышни. Она уже взрослая — ну почти совсем.

(А потом пришел большой Серый Волк, и съел девочку…)

Школа, первый класс. Огромный букет, больше ее самой. Она с трудом удерживает цветы в руках.

(Подаришь вон той тетеньке в сером платье — поучает мама, наклонившись. — Это твой будущий классный руководитель)

Все как в сказке. Заунывный голос, что звучит в голове. Это он показывает картинки детства, раскрывая свои тягучие объятия, приглашая за собой.

В страну Зазеркалья.

В страну ледяных игл, что вонзаются в самое сердце, чтобы остудить, остановить на веки. И последнее дыхание останется инеем на губах.

(Но только, если ты досмотришь до конца эту занимательную сказку, красавица…)

А дальше… дальше сказка стала совсем неинтересной, маленькая Красная Шапочка стала большой некрасивой теткой, с обвисшими бедрами и унылой мордашкой, со следами былой привлекательности.

Хотя… если не скакать семимильными шагами, отталкиваясь от прошлого, а на некоторое время задержаться в нем, чтобы изучить, как следует, можно найти все же кое-что ценное:

Первый поцелуй у покрытого изморозью окошка.

Весна, что стучится в окна, заставляя биться сердце сильнее, в предвкушение чего-то упоительно-сладкого, неизвестного.

Жаркое лето, когда первая страсть обжигает девичью грудь.

Унылая осень, когда прошло время собирать камни, и пришло время оглянуться назад, но…

Приходит зима. Снежная красавица. Королева сказок. Холодная красота, которой, играет гранями бриллиантов, таких же холодных, и таких же прекрасных…

Да мало ли чего было хорошего там, стране сказок и грез. Пусть даже эти сказки не всегда заканчивались хорошо.

(Как сказка о маленькой красивой девочке, которая выросла и стала большой некрасивой теткой…)

А потом ее отражение протянуло руку!

Впрочем, Надежда вряд ли могла утверждать это точно. Возможно, она сама коснулась зеркала, завороженная его неземной чистотой. Двойник в зеркале застыл на мгновение. Глаза встретились с глазами. Пронзительный взгляд, что навеки застыл в серебряной амальгаме, пугал своей обреченностью.

Где-то треснули половицы, или неровный шепот отозвался в сердце нехорошими воспоминаниями, но Надежда услышала его так же ясно, как слышала теперь тихое гудение обогревателя, и нечеткое бормотание мужа, который листал старые пожелтевшие страницы там, в библиотеке.

— Привет моя красавица, ведь я — это ты, и это понятно нам обеим, так что давай, не будем строить друг другу удивленные гримаски, тем более, что никто, кроме нас двоих не оценит их сполна, не так ли?

(Я схожу с ума, разговариваю со своим отражением в этом чертовом зеркале…)

Надежда отпрянула.

— Может и так, красавица, а может быть, и нет. Если хочешь, можешь считать это сном, прогулкой в зимнюю сказку, где снег ослепительно блестит под солнцем, и столетние дубы трещат от мороза.