Сестры Шанель - Джудит Литтл

же. Немцев уже оттеснили от окраин города, фронт стабилизировался, сдвинулся дальше на восток, где, по слухам, бои шли в окопах, вырытых в земле. В настоящий момент в Париже снова стало безопасно. Оставив в Довиле ответственную продавщицу, мы вернулись, чтобы вновь открыть Chanel Modes, прихватив с собой вязаные спортивные свитера, пальто и туники с поясом – изделия, которые не нарушали лицензионных требований: курортная одежда, трансформированная в гораздо более мрачную категорию – военную.

Простота теперь была в порядке вещей. Эпоха декоративности закончилась. А Габриэль «Коко» Шанель оказалась на шаг впереди.

ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ

Как и все остальные, Париж снял бальное платье, драгоценности и убрал свои танцевальные туфли.

На Западном фронте армии заняли выжидательную позицию, пока командование готовилось к длительному противостоянию. Ипподром Отей, где когда-то кружили зонтики и цилиндры, превратился в коровье пастбище. На площади Согласия паслись овцы. Многие до сих пор помнили осаду города прусскими войсками в 1870 году, когда парижане были вынуждены питаться крысами, кошками, собаками, а когда и их не стало, животными из зоопарка – тогда слон прокормил целый округ. Правительство надеялось предотвратить такое развитие событий. Теперь, чтобы сэкономить масло, муку и молоко, пекарям разрешили производить только круглый деревенский хлеб. Круассан был объявлен вне закона.

Большинство французских угольных шахт находилось на захваченных немцами территориях, а это означало, что топлива тоже не хватало. Умение сохранить тепло в помещении было сродни подвигу. Однако такая ситуация косвенно повлияла на продажи Chanel Modes. Чайная в отеле «Ритц», вход в которую находился через дорогу, отапливалась, а старые правила приличия, предписывавшие дамам появляться в отеле только в сопровождении кавалеров, исчезли в связи с отсутствием большинства мужчин. Чтобы привлечь внимание покупательниц, направляющихся в чайную и обратно, Селестина рисовала причудливые витрины, похожие на театральные декорации – гостиные с уютными каминами. Это сработало. elégantes всегда заходили посмотреть наши новинки. И никогда не уходили с пустыми руками.

В то время, когда война безжалостно разрушала людские судьбы, успехи Chanel Modes казались почти грехом.

Однако потери коснулись и нас. Газеты печатали нескончаемые списки погибших, среди которых мы находили знакомые имена. Сначала Ги, лейтенант, знакомый по Мулену. Потом поклонник Эдриенн, с которым она встречалась, живя у Мод. Потом друг Боя, приглашавший меня к себе в квартиру посмотреть коллекцию резьбы по слоновой кости. Каждая смерть давила на меня; даже незнакомые имена заставляли меня мучиться, когда я задумывалась над тем, кем они были и кем могли бы стать, о пустоте в жизни тех, кто теперь должен существовать без них. Я вспоминала лица молодых людей во время мобилизации, воодушевленных, готовых на подвиги. Сейчас они появлялись в городе раненные, ковыляющие на костылях, с заколотыми штанинами, с пустыми, бесстрастными взглядами. Они напоминали призраков.

Когда возникла нехватка ткани, Габриэль нашла текстильного фабриканта, который готов был дешево продать имевшиеся у него излишки джерси. Она купила все.

– Джерси? – удивилась я. – Никто не будет носить джерси!

Она велела мне стоять неподвижно, раскинув руки, пока драпировала на мне кусок ткани, снова превращая ничто в искусство. Она шила платья, тонкие и свободные, удобные и вместе с тем изысканные. Их хотели носить все. Абсурдность ситуации смешила меня. Габриэль заставила снобов из высшего общества ходить в нарядах из ткани, которая раньше использовалась для мужского нижнего белья!

– Это великолепно, Коко! – воскликнул Бой, будучи в отпуске в Париже. – Ты гений! Ты делаешь джерси модным.

Она подарила ему улыбку, которая была самой нежностью. Казалось, они снова поладили, и я почувствовала облегчение.

По вечерам я шла через улицу в «Ритц». Отличные криолло Харрингтона скоро должны были помочь спасти Францию, и Лучо был воодушевлен этим.

– Лошади – основа армии. Люди не могут выиграть войну без хороших лошадей, – говорил он. – Они сильные, храбрые животные. Благодаря им многие солдаты вернутся домой.

В его комнате мне нравилось рассматривать разбросанные повсюду вещи. На прикроватном столике смятая газета и россыпь мелочи. На стуле небрежно брошенный пиджак и галстук. Завернутые в салфетку кубики сахара, припасенные для лошадей. Рядом с ним я жила мгновением, наслаждаясь каждой хрупкой секундой, каждой минутой, каждым часом. Невозможно было предугадать, что случится дальше.

Но ситуация с поставкой лошадей вызывала множество вопросов и действовала Лучо на нервы. Просто переправлять их из Аргентины было опасно. Многое могло пойти не по плану. Существовала вероятность нападения немецких подводных лодок. Не имея возможности активно передвигаться на борту, лошади рисковали заболеть морской лихорадкой – разновидностью пневмонии. Они должны были прибыть в Гавр, французский порт на Ла-Манше – огромный пункт снабжения армии. Оказавшись на суше, животные могли неделями восстанавливать силы, прежде чем были готовы к действительной службе, и многие военные понятия не имели, как обращаться с лошадьми или обучать их. Той зимой Лучо обнаружил, что на фронте британцы бреют лошадей, чтобы защитить их от чесотки.

– Идиоты, – в сердцах бросил он. – Лошади могут умереть от холода без своей шерсти.

К приходу судна Лучо отправился в Гавр, чтобы помочь разместить животных. Через несколько недель он вернулся, тихий, задумчивый. Его криолло стали боевыми конями.

Однажды утром я проснулась от яркого солнечного света, проникающего через окно его номера в отеле. Я села, потянулась, откинула волосы назад и, как цветок, подставила лицо свету, желая почувствовать его тепло на своей коже.

Лучо, готовый отправиться на работу, стоял у изножья кровати, поправляя галстук.

– Не двигайся, – велел он.

Я была неодета и вдруг почувствовала себя неловко, смущенно рассмеялась и потянулась за покрывалом, чтобы прикрыть грудь – во мне все еще жила скромная монастырская девушка.

– Нет, – потребовал он. – Оставайся так. – Я замерла, позволяя ему изучать меня, его глаза скользили по мне так, что мою кожу покалывало. – Я хочу запомнить этот момент. Твоя улыбка, искорки в глазах, солнечные блики на волосах и коже. Антониета, ты напоминаешь мне, что в мире все еще есть красота. В последнее время об этом так легко забыть.

Вскоре после этого я отправилась в студию на площади Пигаль, чтобы заказать свой портрет польскому художнику по имени Тадеуш Стика. Как-то услышала в бутике, как клиенты хвалят его. В обеденное время я ускользала, чтобы позировать, обнажая плечи и грудь. Картина должна была стать неожиданностью для Лучо и поднять ему настроение. Однако я не представляла реакцию Габриэль на портрет, поэтому накинула на плечи золотистую шаль, умело расположив ее так, чтобы сестра не была шокирована.