Сестры Шанель - Джудит Литтл

Я рано закрыла бутик. Сезон в Довиле будет прерван, и Габриэль вернется. Андрэ все еще был с ней, но скоро должен отправиться в Англию, где окажется вдали от войны, в безопасности.

Война?! Что это такое?!

Сидя одна в магазине, я ждала Лучо. Он пришел, как только услышал новости.

– Что же теперь будет? – спросила я, но он не ответил, просто притянул меня к себе.

Казалось, весь Париж вышел на улицы. Мы присоединились к толпам, идущим по бульварам, собирающимся в парках и у памятников, поющим Марсельезу. Vive la France[68], кричали они, Vive l’Armée[69], размахивая флагами или соломенными шляпами. Кто-то протянул мне флаг, и я поймала себя на том, что пою, будто я сама Марианна[70]. Невозможно было не поддаться этому воодушевлению. Немцы не догадываются, что их ждет, говорили люди.

Когда стемнело, уличные фонари не зажглись. Правительство приказало их отключить. Лучо объяснил, что в военное время так обычно поступают, чтобы врагу было сложнее тебя обнаружить. Стало жутковато, но по-прежнему никто не расходился, опасаясь упустить какую-нибудь важную новость. Раздавались крики: За Свободу! Равенство! Братство! Долой кайзера Вильгельма! За бас Гийома!

– Война закончится к декабрю, – заявил стоявший рядом молодой человек.

– Даю на все восемь недель, – откликнулся другой. – Немцы как будто забыли, кто мы.

Упоминали Наполеона, Карла Великого, Вильгельма Завоевателя, рассказывали о былой славе, поражения при этом не брались в расчет. Поползли слухи, что в некоторых частях города грабят немецкие предприятия, а французские уже расклеивают на окнах вывески с надписью «maison française»[71], чтобы не допустить налета.

Террасы кафе на главных бульварах были переполнены, маленькие оркестры исполняли «Марсельезу» снова и снова, бокалы звенели под бесконечные патриотические тосты. Пить шампанское было, без сомнения, актом патриотизма, и мы с Лучо присоединились к нему. Лучо казался рассеянным, сосредоточенно о чем-то думал. Теперь армии действительно понадобятся поставки говядины и лошади для кавалерии. Но это не заберет его у меня.

Мы прижались друг к другу, а над нами лучи прожекторов рассекали небо, мечась из стороны в сторону, в своем собственном танце. Я подумала о танго, о том, как все в мире связано с острыми углами и резкими, внезапными поворотами.

В течение следующих нескольких дней по улицам шагали бесконечные колонны мобилизованных мужчин с рюкзаками за плечами. Их лица были серьезны. С вокзала поезда увозили солдат на восток, на фронт.

Лучо был чрезвычайно занят, организуя доставку лошадей для кавалерии и консервированной говядины для обеспечения питания войск. Его работа не терпела отлагательств.

– Твои криолло помогут нам выиграть эту войну! – Я гордилась им.

– Они сделают свое дело, – отвечал он с достоинством.

Его сильные, храбрые, стойкие лошади! Теперь весь мир увидит, чего они стоят.

Несмотря на отсутствие клиентов, я открыла бутик: просто не знала, чем еще заняться. В Париже никто не думал о шляпах, даже я. Я отпустила домой Анжель и девочек из мастерской. У них были братья, отцы, любимые, им нужно было попрощаться.

Я нервничала, не понимая, что предпринять, пока однажды не появилась Селестина. Она зарабатывала деньги, продавая в журналы эскизы наших шляпок.

– Аполлинер пошел добровольцем в армию, его забрали, – растерянно сообщила подруга. – Моди пытался, но ему отказали. У него слишком слабое здоровье. Сейчас на Монпарнасе ужасно, Антуанетта. Теперь никто не тратит деньги на живопись или эскизы шляп и свитеров. Не представляю, что будет дальше.

Неделю спустя из Довиля приехала взволнованная Габриэль. Вокзал, по ее словам, был забит солдатами. Их матери и жены старались не плакать, мужчины выглядели сурово и решительно.

Практически во всем городе закрылись магазины и рестораны. «По причине мобилизации» – гласили таблички на дверях, означавшие, что все сотрудники ушли на войну. Рю-де-ля-Пэ, когда-то оживленное модное место, обезлюдела. У всех великих портних и модисток были закрыты ставни. Пуаре. Пакен. Редферн. Мы наблюдали, как меняется настроение в Париже, и в нас рос новый страх. Что будет с Chanel Modes, со всем, ради чего мы работали? Нам нужно было платить по счетам. На кредитной линии собирались проценты. Как во время войны продавать шляпы в Париже и курортную одежду в Довиле?

Летом все шло так хорошо! Даже лучше, чем хорошо. В Довиле и Париже у нас было более ста сотрудников. Имя Габриэль становилось узнаваемым и приобретало репутацию. Журнал Women’s Wear Daiyl, называемый «библией моды», опубликовал блестящую статью о ее туниках с поясом. Истинный coup de grace[72] произошел, когда баронесса Китти де Ротшильд – сливки общества, crème-de-la-crème[73], имеющая чутье на моду, – стала одеваться у Габриэль Шанель. Обычно она покупала свои ансамбли у месье Пуаре, но, по слухам, они поссорились. Разумеется, все захотели носить то же, что и баронесса Ротшильд, и теперь нашими покупателями были не только актрисы и смелые светские дамы, но и представители истинной французской аристократии.

Бедный месье Пуаре! Он при всем желании не смог бы открыть свой салон. Его мобилизовали.

Старые ветры Обазина, они снова настигли нас, сдвигая, перестраивая, сметая привычную жизнь.

В конце августа мобилизовали Мориса. Эдриенн была безутешна. Она все время плакала, отказываясь покидать Парк Монсо, намереваясь ждать там его возвращения.

– Он офицер, – пыталась я ее подбодрить. – В отличном полку. Он не будет на передовой.

– Все равно он будет достаточно близко, – всхлипывала она. – Что я буду делать, если с ним что-нибудь случится?

Я держала ее за руку, но не знала, что сказать.

В Англии Боя мобилизовали в качестве связного для высокопоставленного офицера. Габриэль, как всегда, держалась стойко. Она беспокоилась о его безопасности, но привыкла к его отсутствию. За последний год он уезжал неоднократно.

– Он постоянно с этим Клемансо, – жаловалась она еще зимой.

Сестра рассказала, как бывший французский премьер и Кейпел пытались убедить французское правительство, что немцы захотят экономического и политического господства и обязательно развяжут войну, поэтому необходимо готовиться. И частью этой подготовки стало подписание контрактов на поставку кораблей и угля. Бой был талантливым бизнесменом.

– Неужели Бой действительно верит, что будет война? – спросила я тогда, задолго до объявления мобилизации.

– Он говорит, что лучший способ предотвратить ее – быть во всеоружии. Я не волнуюсь. Наступил совершенно новый век. Мы все стали гораздо более искушенными. Конечно же, война пойдет по пути мышьякового мыла, кровопускания и пышных рукавов. Это все просто разговоры.

Поскольку Бой часто уезжал, это лето в Довиле выдалось не таким безоблачным, как предыдущее.