Из века в век - Тамара Шаркова

— Чур-чура, чур меня!

Все слова — на тебя!

— Как это «на тебя»! — возмутился Стоян.

— А когда в прошлый раз толстая тетка хотела тебя обнять, ты что сделал? Ты схватил меня на руки и закричал, что я твой сыночек, а дома у меня еще три братика. Я же тебе не говорил тогда никаких слов!

Стоян обескуражено молчал.

Подождав немного, я безжалостно добавил:

— Та тоже была зеленая.

Доктор Дагмаров хмыкнул, шутовски поклонился мне и развел руками:

— Ну что ж, надеюсь, счеты сведены, о, мудрейший из отроков, Юлик ибн Роман.

P.S. Теперь, много лет спустя, я с грустью думаю:

«Что, если мой младенческий каприз изменил судьбу доктора Дагмарова?

Вот жил бы он сейчас счастливо с зеленой тетей, и было бы у них много-много зелененьких деток…»

P.P.S. Утри сопли, поганец! И не переживай! Если бы все было так, как

ты предположил, я без сантиментов скрутил бы твою цыплячью шею!

Так бы ты и ходил до сих пор — задом наперед!

Остаюсь всегда твой

Личный Бармалей — С. Дагмаров

ТАЙНА ПЯТОГО КОНТИНЕНТА

В шторм море подмывает берег. Успокоившись, откатывается, оставляя за собой маленький обрывчик, у подножья которого расстилается дорожкой узкая полоска утрамбованного волнами песка с узором из ракушек и мелких камешков.

Вода вымывает из почвы тонкие длинные корешки жестких сухих трав, которые свисают вниз затейливой ловчей сетью. Взрослые благополучно соскальзывают с обрывчика, я же постоянно попадаюсь в ее ячейки. Сетка крепко хватает меня за ноги, и я лечу вниз на ракушки, обдирая попеременно то щеку, то подбородок и колени, то кожу на ладонях.

Папа спешит промыть ссадины водой и винит себя за то, что не успел вовремя схватить меня за руку. Его длинные крепкие пальцы становятся такими нежными, а голос — мягким, что я, пользуясь отцовской слабостью,

даю волю слезам. Но ненадолго. Краем глаза наблюдаю за Стояном, уже растянувшимся на подстилке. Он лежит на спине и с довольным видом дирижирует в такт моим всхлипываниям.

Я замолкаю.

— Маэстро! Пауза затягивается! — недовольно комментирует происходящее мой постоянный мучитель.

Вырываюсь из рук отца и, взобравшись на кручу, прячусь среди высокой травы, ощетинившейся пиками жестких сухих колосьев.

— Стоян! — слышу папин голос. — Ну, что ты его дразнишь. Взял бы и промыл ссадины сам. Кто из нас врач в конце концов — я или ты?

— Я в отпуске. И потом в его летА…

— Господи! Да ему еще нет «лет»!

— Ну, хорошо. В его «годы» аборигены Австралии уже умеют найти себе пропитание и спастись от жары в суровых пустынях пятого континента. А он, понимаешь, под ноги не умеет смотреть. Квохчешь тут над ним, как наседка.

Судя по звукам, отец взбирается на обрывчик, пытаясь найти меня среди травы и колючек.

— Роман! — зовет Стоян. — Сядь и успокойся! Слезы и солнце обладают прекрасным бактерицидным эффектом. Кстати, об этом я тебе как врач напоминаю.

Долго сидеть в траве как заяц, скучно. Ссадины ноют, и приходится еще отмахиваться от слепней, которые пикируют на меня со всех сторон.

Я поднимаюсь и иду к ложбинке, по которой рыбаки стаскивают в море лодки. Там пологий удобный спуск к воде. Иду и думаю об этих…ну…о которых говорил Стоян. Я не хочу, чтобы он любил их больше, чем меня.

Теперь я готов опять реветь, уже не от боли, а от обиды.

Отец и Стоян сидят на подстилке и смотрят на белую яхту с двумя парусами, которая проплывает мимо нас к оголовку Косы. Папа сидит, вытянув ноги и опираясь на выставленные назад руки. Стоян охватил руками колени и уперся в них крепким раздвоенным подбородком. Я усаживаюсь между ними, сложив ноги калачиком.

Яхта скрывается из виду.

— Какая идиллия! — ядовито замечает Стоян. — Это становится скучным. Ни тебе кульбитов, ни рева. Придется развлекать себя самому.

И он, к моему восторгу, делает стойку на руках и «шагает» так до кромки воды.

Забыв об обиде, я с радостным визгом прыгаю рядом. Уже в воде Стоян принимает нормальное положение и с криком «привет аборигену» бросается в волны.

Навстречу лазоревому туману

Море утихло и отхлынуло от берега. Почти у самой песчаной кручи образовалась неглубокая вымоина, где осталась вода. Такое лилипутское море-озеро.

Папа отнес меня туда на руках и опустил в теплую воду. Мне было совсем не страшно, и я стал барахтаться там, как в большой ванне. Вскоре туда «запустили» еще несколько детей, как мальков в запруду. Наконец, папа сказал:

— Все. Хватит. А то сваришься, как яйцо всмятку.

Какое-то время я возился под большим зонтом. Рыл ямки и закапывал в них игрушки. Несколько, похоже, зарыл навсегда. Папа сидел рядом и читал. Как всегда. И только изредка бросал на меня инспекторские взгляды.

Убедившись, что я надолго превратился в нечто подобное пескоройке, он тихо так встал и спокойно сказал:

— Юлик, пойду и я окунусь.

И не успел я поднять голову, как тихая вода уже ласкалась у отцовских ног.

Был вечер. Солнце, похожее на ярко-желтую тарелку, которой дети перебрасывались на берегу, опустилось почти к самым кустам. Вода и небо в нежных переливах розового, голубого и бирюзового цветов были неотделимы друг от друга. И мне вдруг показалось, что отец уйдет туда, как за громадную штору, и я останусь один. Осознав это, я ринулся к берегу и через мгновение уже висел на отцовской ноге, вцепившись в нее мертвой хваткой, так что едва не свалил его в воду.

— Ты что, маленький? — участливо склонившись надо мной, сказал он, безрезультатно пытаясь оторвать меня от своего колена. — Я поплаваю немного и вернусь.

Но теперь я не только держался за него руками. Я просто вжался в него всем телом. И мой мудрый папа, помедлив немного, сдался.

— Ладно, сынок! Перебирайся ко мне на спину. Поплывем вместе. Держись за шею, но только так, чтобы я мог дышать.

Что это было? Сон или явь?

Перед нами из воды выскочила рыбка и полетела над водой, как птица. И сколько бы мне потом не объясняли, что это обычная рыбка спасалась от погони, я точно знаю — та была летучей. Ну, а все остальные рыбки в Азовском море просто прыгают, я согласен.

На берег мы возвращались по солнечной дорожке. Покрасневшая макушка солнца теперь едва виднелась за серебристой лентой оливковой рощицы. Легкая зыбь дробила дорожку на узкие набегающие друг на друга полоски. От их мерцания у меня закружилась