Встреча на далеком меридиане - Митчел Уилсон

— Разве пили?

— Пили.

Он поднял свой бокал, поглядел на него с важным недоумением и, пожав плечами, объявил:

— Я же чувствовал, что за что-то еще не выпил.

Кто-то поставил танцевальную пластинку и включил проигрыватель. Гости развеселились еще больше. Тосты делались все более замысловатыми, более цветистыми, пока не стали совсем уж фантастическими. Женщина, танцевавшая с Ником, сказала:

— Никакой вы не Ник и не Никлас. У нас вы будете Николаем, а Николай это значит Коля. За это надо выпить. Прощайте, Ник, — здравствуйте, Коля!

Выпили за его новое имя. Все смеялись, все что-то пели, но никто не был пьян, никого не развезло от вина — гости просто веселились; они были сосредоточенно счастливы. Человеческая теплота струилась сквозь него, как летний ветерок сквозь прозрачный воздух, он как бы слился с этими людьми в одно, не чувствуя ни обособленности, ни отчуждения. Ему стало легко, что можно было опьянеть от одного этого ощущения. Годами его угнетала необходимость прятать свое сокровенное «я», и сейчас вдруг с него спала эта тяжесть. Он смутно чувствовал, что нашел наконец таких друзей, которых искал всю свою жизнь.

Поздно ночью гости веселой гурьбой хлынули из квартиры Гончарова на лестницу, огибающую шахту лифта. Ник смеялся со всеми и вел Валю под руку. Во дворе стояли три машины, все пытались втиснутся в них.

— Давайте пойдем пешком, — сказал он Вале. — Можем мы дойти отсюда до вашего дома?

— А вы способны идти пешком полчаса?

— Сколько угодно! — ответил Ник. — Мне удивительно хорошо! — Такое счастье, что ему не пришлось сидеть весь вечер у себя возле молчащего телефона.

— Ну, пойдемте, — мягко сказала Валя. Они прошли через двор. Валя взяла его под руку. Ночная улица была безлюдна, тиха, но ярко освещена.

— Я очень рад, что Гончаров был так весел. Замечательный человек. На его месте я бы, наверное, чувствовал себя совсем иначе.

— Видите ли, — сказала Валя после паузы, — на самом деле ему вовсе не весело. У него такое же настроение, какое было бы у вас на его месте. А сегодня он держался так ради вас.

Ник помолчал.

— И все гости знали, в каком он настроении?

— Нет.

— Тогда откуда же вам это известно?

— Понимаете, то, что произошло, — наша общая беда.

— А! — негромко произнес он. — Вы хотите сказать, что это удар для всех, кто с ним работает? Но что я мог поделать? Разве можно было поступить иначе? Ошибка остается ошибкой, даже если ее было так нетрудно совершить.

Валя грустно улыбнулась.

— Вы же сами ее открыли, зачем же делать вид, будто она не так уж серьезна? Бедный Коган как услышал, что ему нужно остаться в горах еще на несколько дней, так сразу понял, что дело плохо. Объяснить ему все подробности было невозможно. Он хотел немедленно спуститься вниз и позвонить сюда по телефону, но начался снегопад.

— Разговор с ним был при вас?

— Да, — ответила Валя. — Гончаров говорил с ним сегодня вечером перед приходом гостей. Коган сможет спуститься завтра на… — Ей было трудно объяснить по-английски на чем, затем оказалось, что она имеет в виду трактор-вездеход. На станции было три мощных трактора, но по правилам безопасности, установленными самими обитателями станции, ими разрешалось пользоваться только днем, когда даже во время снегопада можно было различить дорогу. Коган мог бы спуститься и на лыжах — он отличный лыжник, — но правила запрещали ходить по горам в одиночку в ночное время. Эти правила безопасности там необходимы, без них было потеряно слишком много людей.

— Что значит «потеряно»? — спросил он.

— Люди погибали, — просто ответила она. — Попадали в снежные заносы, обвалы, проваливались в ледниковые трещины. Даже при этих строгих правилах каждый год погибает по меньшей мере один человек. Надеюсь, Коган не наделает глупостей. Он, наверное, считает, что во всем виноват только он один, такой уж у него характер. Он будет очень… — Она снова запнулась, не находя слова, но словарик при свете фонаря помог им продолжить разговор, — потрясен, — сказала Валя. — Митя сейчас больше всего беспокоится о нем.

— И несмотря на все это, у него хватило сил устроить мне веселый день рождения? Я чувствую себя полным идиотом!

— Нет, не думайте так, иначе выйдет, что все его труды пропали даром. Он понимает, как вам грустно одному в такой день. Он хотел, чтобы вам было не хуже, чем у себя дома.

Ник усмехнулся.

— Мне было гораздо лучше. Дома некому устраивать мне праздники… — Он осекся. — Вы знали его жену?

Валя бросила на него быстрый взгляд.

— А он вам рассказывал о ней?

— Нет, но… — Им снова пришлось остановиться под фонарем, чтобы заглянуть в словарик. Проезжавшая мимо милицейская машина замедлила ход, из окошка высунулся милиционер в синей форме и спросил, не надо ли помочь.

— Все в порядке, — сказала Валя, поблагодарив его, и машина поехала дальше.

— Косвенно, — сказал Ник.

— Косвенно? — Валя подняла брови.

— Он косвенно упомянул, что у него была жена. Ему, очевидно, было трудно говорить об этом.

— Я знала ее, — сказала Валя мягко, хотя лицо ее оставалось бесстрастным. — Вы правы, ему трудно говорить о ней. Это была необыкновенная, замечательная женщина. Очень мужественная. Очень честная. Очень душевная. Они крепко любили друг друга.

Валя больше ничего не добавила, а Ник вспоминал о прошедшем вечере с мучительным смущением.

Он молча шел в плюшевой тишине каменного города, и вся его радостная приподнятость постепенно затухала, уступая место глубокой задумчивости.

— Вот насчет завтрашней поездки, — сказал он наконец. — Вам совсем не обязательно ехать. Моя шутка с Ушаковым была неостроумна. Я сам ему все объясню.

— Но я хочу поехать. Пожалуйста, возьмите меня с собой.

— Вы хотите ехать? Почему?

— Хотя бы из-за того, что вы мне сказали.

— Я? Я вам ничего об этом не говорил.

— Вы сказали, что дома некому устраивать вам праздники.

Он с удивлением взглянул на нее и отвернулся.

— Ради бога, не надо! — гневно бросил он и ускорил шаг, будто желая убежать от нее. — Не нужно мне никакой жалости!

Валя догнала его и схватила под руку.

— Слушайте, глупый вы человек! Речь идет о дружбе! Неужели для вас невыносимо чье-то дружеское участие?

Утром его стала разбирать злость: почему должна происходить какая-то скрытая драма только из-за того, что он указал на источник возможной ошибки в опыте, который построен на иных принципах, чем его собственный? Ведь он и приехал сюда главным образом для того, чтобы найти какую-то ошибку. И если ошибка действительно допущена, так надо ее исправить и продолжать работу. А все остальное — вздор, сущий вздор.

Гончаров был очень внимателен и деликатен — он скрыл серьезность своего положения, чтобы устроить ему веселый праздник. Но этого хватит. Если они пойдут по такому пути и дальше, то будут бесконечно барахтаться в сентиментальном сиропе и принимать благородные позы. Боже мой, что трагического в том, что тебе указали на твою ошибку? В жизни каждого человека бывают случаи, когда приходится сдавать свои позиции и признавать ошибки. У Ника были все основания сочувствовать Гончарову, но ровно никаких оснований чувствовать себя виноватым, и все же его не покидало это ощущение — тяжелое, неотвязное, невыносимое… Впрочем, сейчас, пока он неторопливо брился, злость сняла ощущение вины, как бритва снимала с его кожи густую мыльную пену, и оно оказалось бесформенным слоем, прикрывавшим то настоящее, что было под ним: жестокую радость, в которой он до сих пор не смел себе признаться и которая теперь вспыхнула в нем бешено ярким светом. Оно все время было в его душе, это вдохновенное сознание доказанной правоты. Самый близкий ему мир, где царствовала физика, подверг его испытанию, и он это испытание выдержал, отчего же ему не радоваться?

«Радуйся, дружище, радуйся, — твердил он себе с яростным наслаждением. — Это первое по-настоящему человеческое чувство, которое ты позволил себе за много лет!»

С той же беспощадной радостью он стал думать о предстоящей поездке за город вдвоем с Валей. А почему бы нет? Ей ведь тоже хочется провести с ним день. От Анни все еще нет ни слова — ну что же, если ей уже все равно, он будет поступать так, как ему приятнее. Он свободен — никаких обязательств по отношению к ней у него нет.

Насколько он мог судить, день выдался прекрасный: неожиданно потеплело, и на улице было даже теплее, чем в его номере. Он распахнул широкое окно, и его обдало волной мягкого, пронизанного солнцем, почти летнего воздуха. Хорошо будет провести такой денек за городом вместе с Валей.

Он позвонил Гончарову, чтобы просто из вежливости спросить, удалось ли ему связаться со станцией. К его удивлению никто не ответил; впрочем, его это ничуть не огорчило. Не все ли равно? Сегодня у него будет выходной день — чудесный день!