Поэзия США - Анна Брэдстрит

УРОК

© Перевод А. Сергеев

В начале апреля деревьяпросыпаются после зимы,и зелень ползет по ветвям.

           В начале октября деревья           вслушиваются в стоны ветра,           оплакивающего листву.

                    На лицо реки по ночам                    падают россыпи звезд                    и молчание летних цветов                    над движущейся водой.

                               Приди, чистая, с сердцем ребенка.                               Смейся, как груши на летнем ветру.                               Пусть дождь на крыше звенит, как песня.                               Пусть все написанное на твоем лице                                       будет июльским запахом яблонь.

УБЕГАЮЩИЕ КРАСКИ

© Перевод А. Сергеев

Дымка над этими далями улетает Бог знает куда.Солнце их выстилает красноватым золотом вечера,         у него серые глаза матери, баюкающей ребенка.Синее небо на стоге сена вдали улетает Бог знает куда;Желтый прах покрывала над полем Эмиля Хокинсона,Красноватые ребра света, подхваченные каркающим         вороньем, —Эти тоже проваливаются на Запад, Бог знает куда.

ДВЕ РЫБКИ

© Перевод А. Сергеев

Когда рыбки говорилиих слова были алы

         они встретились в чаше         золотистого воздуха

         они гнулись дугой         семицветной радуги

         они плавали в гроте         одном из тысяч гротов

         и водили хвостами         в зеленопером прахе

ВЕЧНЫЙ ИСКАТЕЛЬ

© Перевод А. Сергеев

Рука листает страницы.Страницы ложатся в свиток.Было время, когда Америки не было.Потом появилась на свитке ранняя         Америка, страна начинаний,         рождался американец.Потом появилась теперешняя Америка,         она ищет и обретает, скорее ищет,         чем обретает, в вечных поисках         пути меж грозой и мечтой.

ЭДГАР ЛИ МАСТЕРС

© Перевод Э. Ананиашвили

ХОЛМ

Где Элмер, Герман, Берт, где Том и ЧарлиСлабый духом, могучий телом, забавник, бражник, боец?Все, все они спят в земле,Здесь, на холме.

Один сгорел в лихорадке,Другой задохся в руднике,Третьего прикончили в драке,Четвертый умер в тюрьме,Пятый свалился с моста, зарабатывая на хлеб для своих                                                                                        детей, —Все, все они спят, спят, спят в землеЗдесь, на холме.

Где Элла, Кэт, Мэг, где Лпззи и Эдит,Нежное сердце, простая душа, хохотушка, гордячка,                                                            любимица счастья?Все, все они спят в землеЗдесь, на холме.

Одна умерла, рожая тайком,Другая — от разбитой любви,Третья — от руки какого-то скота в бордели,Четвертая — от уязвленной гордости, изверясь в своих                                                                        желаньях,Пятую, после долгой жизни в далеком Париже и в                                                                       Лондоне,Водворили в тесную эту обитель Элла, Кэт, Мэгги.Все, все они спят, спят, спят в землеЗдесь, на холме.

Где добрый дядя Айзек и тетя Эмили,Где старый Тауни Кинкэд и Севинье Хаутон,Где майор Уокер, что на долгом своем векуВодил беседы с героями революции?Все, все они спят в землеЗдесь, на холме.

К ним привозили сыновей, убитых в сраженье,И дочерей, раздавленных жизнью,И их заплаканных, осиротелых детей.Все, все они спят, спят, спят в землеЗдесь, на холме.

А где старый Скрипач Джонс,Тот, кто жил шутя и играяВсе свои девяносто лет,Тот, кто ходил с распахнутой грудью в ненастье,Пил, гулял, не помнил о жене и родных,Плевал на золото, на любовь,На небо и ад?А, он что-то бормочет о рыбалках былых времен,О том, какие бывали некогда скачки в Клэрис-Гров,О том, что́ сказал Эб ЛинкольнОднажды в Спрингфилде.

РОБЕРТ ФУЛЬТОН ТАННЕР

О, впиться бы зубами в эту огромную руку,Схватившую вас, чтобы уничтожить, —Как меня укусила однажды крыса,Запертая в мышеловке, которую яПоказывал в моей скобяной лавке.Но человек не в силах отомститьСвирепому людоеду — жизни.Вы входите в комнату: это — рожденье.И вот — вы должны жить, жить, истощая душу!Лакомая приманка возникла перед вами:Богатство, на котором можно жениться,Известность, высокий пост, власть над людьми.Вы боретесь, вы прорываетесь сквозь преградыКрепкой проволокой огорожена приманка —И вот наконец вы у цели, и вдругРаздаются шаги людоеда-жизни:Он ждал за дверью и, услышав стукМышеловки, вошел посмотреть, как выВгрызаетесь в вожделенный кусочек сыра.Устремив на вас свой горящий взгляд,Он будет наслаждаться вашим смятеньемИ вашей бессмысленной беготней по клетке,Смеяться, поносить вас и издеваться над вами,Пока ему не станет гадко смотретьНа ваши мученья.

КИНСЕЙ КИН

Ваше внимание, Томас Родс, председатель банка,Кулбоу Уэдон, редактор «Аргуса»,Преподобный Питт, священник ведущей церкви,И вы, член Клуба общественной чистотыВ полном составе!Вашему вниманиюЯ предлагаю предсмертные словаКамбронна, отбивавшегося на холме Сен-ЖанС горстью уцелевших храбрецов гвардейцевОт натиска полчищ союзных армийВ вечер сражения при Ватерлоо.Когда англичанин Мэйтланд крикнул ему:«Сдавайтесь, храбрые французы!» —Что он ответил, видя перед собойБезнадежно проигранное сраженье,День, клонящийся к закату, и толпыЛюдей, непохожие больше на гордое войскоВеликого Наполеона,Толпы людей, что стремились прочь от поля битвы,Словно лохмотья изодранных туч,Рассеянных бурей?

То, что Камбронн ответил Мэйтланду,Прежде чем под шквальным огнем англичанВысокий гребень холма Сен-Жан,Ощеренный лесом французских штыков,Стал гладким на фоне угасавшего дня, —Я бросаю в лицо вам,Всем вам, и тебе, мир!И требую, чтобы эти словаНаписали на моей могиле.

МИНЕРВА ДЖОНС

Я — Минерва, деревенская поэтесса.Уличные йеху[40] свистели мне вследИ осыпали меня градом насмешекИз-за моего тяжелого тела,Косых глаз и неверной походки.А потом пришла беда: «Обрубок» УэлдиОвладел мной после гнусной охоты.Он оставил меня доктору МайерсуИ моей судьбе.И я постепенно погрузилась в смерть,Которая поднималась по моему телу,Немевшему от ног к голове так, как будтоЯ погружалась все глубже в ледяной поток.Соберет ли кто-нибудь мои стихи,Напечатанные в Спунриверской газете?Я так тосковала о любви!Я так жаждала жизни!

ФРЭНК ДРАММЕР

Из темной кельи в эту сырую тюрьму —Умереть на двадцать пятой весне!Язык мой был не в силах выразить все, что                                               бурлило во мне,И в городке считали меня сумасшедшим.И все же некогда, в самом начале,Какая-то высокая, непреложная цельБлеснула ярким виденьем моей душе.Потрясенный неясным воспоминаньем,Я пытался выучить наизусть«Британскую энциклопедию».

ДЖУЛИЯ МИЛЛЕР