Нежизнеспособный - Yuri Lepichuri

по ту сторону стены, казалось бы, белый шум, все дела, голоса там, где их нет. Но решила для уверенности спросить. Может быть он хотел мне что-то сказать. И да… он сказал, что звонил другу, но тот не ответил. Спал или нет, но Андрей на пьяную голову, решил сказать это мне.

– И потом сев с угла стола он…

– Ты не против поговорить о моей бывшей? – спросил Андрей, сверля взглядом стол.

– Очень хочешь?

– Да.

– Тогда давай, я выслушаю, если это важно для тебя. Только обещай, что будешь любить меня не меньше чем её когда-то. – Эрант отложила телефон на холодильник, что был рядом, показывая, что уделит всё своё внимание возлюбленному и усаживаясь на ближнюю табуретку.

– Правда. Но она мне была не то что бы бывшей. Это было четыре года назад. В прошлом месяце я виделся с ней. Я много времени и не вспоминал её, но, нажравшись у рыжика, в тот раз, когда я ушёл до полуночи. Я ходил к ней поболтать. Девка то она была неплохая, я так думал. Знаешь, я хорошо запомнил случай, когда она простила мне измену. Я не относился к ней с большим вниманием, ну есть и есть, я рад, что она давала мне право выбора, всегда соглашалась с моей точкой зрения. Но однажды это начало надоедать. День за днём я находил всё больше мелочей, которые злили до побелевших костяшек кулаков. «Почему ты не можешь сделать выбор сама? Почему ты скидываешь на меня ответственность? Почему ты не знакомишь меня со своими друзьями и родными? Почему я чувствую себя виноватым в твоих ошибках? Почему ты постоянно идёшь ко мне на уступки? Она вела себя, как святоша. Она могла остановится посреди улицы и начать молится, если видит скорую или пожарных. Хотя даже не была верующей. «А вдруг это поможет? Я ничего больше не могу сделать для того человека» – говорила она. Та девушка посещала столько приютов и регулярно жертвовала деньги на благотворительность. Да даже вся её одежда была белой. А её рожа словно у монахини-мученицы. Это лицо сложно забыть.

Меня начало всё это бесить через год наших отношений. Я словно начал видеть её истинное лицо, когда она сказала: «ты правда хочешь прийти сегодня? Я думала посетить дом престарелых. Но если это правда для тебя важно, не переживай, я всё отменю». Это было позерство какое-то, я знал, что она не откажется от такого случая и, если бы было правда важно, она бы придумала, как скрыть от меня свои дела. Что-то вроде «давай вечером» она хотела, чтобы я знал, я отвлекаю её от важных дел, я виноват в том, что с этими стариками сегодня проведут время на одного человека меньше народу. Я ведь и раньше обращал внимание, она могла сама вытащить меня куда-нибудь посидеть, а потом уйти ведь она вспомнила про важную волонтёрскую работу.

Я возненавидел её однажды, и мы расстались.

А в тот день, алкоголь ударил в голову с необычайной раньше силой. Не знаю, что я намешал, но мне стало так хреново, я хотел увидеть её, она же была очень красивой, я позвонил ей думая, что всё, что было это моя глупость. Я просто не так понял, алкоголь делает меня мягче и добрее. Обычно это так. Я приехал к её дому, там она встретила меня во дворе. Обняв и вдохнув такой знакомый запах, мне стало невообразимо приятно, но стоило отпрянуть и увидеть эти глаза… знаешь у печальных людей глаза выглядят так, словно к ним нельзя подходить, словно они сейчас в своём мире и тревожить их не стоит… однако эта сучка, она строила свои глаза такими, что вызывали жалость. Словно я должен сказать – ты хорошая, ты прекрасная, столько трудишься. Меня связала, как марионетку злость. Но я держал себя в руках, чтобы не вспылить, она мне никто сейчас. Я спросил: о жизни, о новом парне, слово за слово с каждым новым ответом кровь кипела сильнее. Она успела, видимо, надумать себе, что мы можем снова стать парой.

– Да какого хрена! – подумал я – я не говорил ничего подобного тебе. Я просто хотел увидеть тебя по пьяни. Она снова сделала этот жалобный вид мученицы. И я так разозлился, что ударил её. На улице никого не было я кричал, чтобы она перестала строить из себя жертву.

Она так бесит.

Так бесит.

Так. Бесит!

Поднявшись на ноги, она попыталась просить прощения. Ненавижу.

Когда она ринулась в подъезд деверь успела захлопнуться до меня, но я дёрнул на себя ручку и да… не работал, и я на секунду подумал, что это судьба ей закончить так. Я нагнал её в квартире. Думал задушить, но зацепился глазами за инструменты. Ей стоило убирать вещи.

Напоследок я посмотрел в её жалобные глаза… мне кажется сейчас, что я хотел, чтобы она перестала быть такой жалобной и слабой. Но разве человек может быть в такой ситуации иным? Она лишь прикоснулась к моей щеке рукой… а потом…

Я не нашёл, что сказать и просто продырявил ей горло. А потом с пустотой на сердце ушёл, мне отчего-то было совсем плевать. Я не раскаиваюсь. Я даже забил на это, никто не знал, что мы были знакомы, я не водил её к друзьям и с её друзьями не виделся. Меня никто не видел в тот день. Я даже не оставил отпечатков, на мне была та зелёная рубаха с длинным рукавами, так что я хватался за предметы через ткань даже не намеренно. А она ни разу не назвала моего имени. В артерию не попал, кровь лилась не слишком обильно.

Я не знал, что у неё была сестра. И помнишь Виктор приводил красотку блондинку? Которую ты ещё толкнула. Вот это она и была. Воспитывает племянника в одиночку. Сына своей сестры. Моего сына. Эта дура даже не сказала мне ни о чём… если бы я знал, я бы…

Всё равно ни о чём не жалею.

– Ты куда? – ошарашенно выдохнул мужчина, подняв глаза.

Эрант слушала это в ужасе. Тогда с округлёнными глазами и сжатыми в замок руками она поднялась и еле держась на ногах переступая так осторожно, как будто любой шаг – её последний она ринулась к выходу.

– Эй! Что ты делаешь? Куда ты вообще собралась? Твою налево, дура, как ты можешь!? – он выпил слишком много так, что