Насмешка Купидона - Алекс Джиллиан

смотрит на меня своими фантастическими глазами, жадно, потерянно, нежно, отчаянно, не пропуская ни одной эмоции, мелькавшей на моем лице.

Но я больше не верю женским глазам, искренним, чистым, обожающим, таящим в своей глубине обещания, забывающиеся с рассветом. Фей смотрела на меня так же. Словно я единственный в этом грешном мире раскрыл над нами свои безупречные крылья. Так много слов и признаний, страсть, любовь, безумная ревность. Упреки, слезы.

«Женись на мне». Цена женской преданности ничтожна, и я тоже не праведник, но я и не клялся в верности. Я не лгал, не давал обещаний, которые не собирался сдержать. Она меня уничтожила, черт бы ее побрал. Не смерть близких, не предательство и даже не Фей. Меня уничтожила любовь. Воспеваемое поэтами и романистами чувство, призванное исцелять, вдохновлять и наполнять мир красками, оказалось на деле редкостным дерьмом и простреленным на вылет сердцем. Кто-то сказал однажды, что утратив способность любить, люди потеряют свою человечность. Может быть, этот мыслитель был прав, но и в отсутствии человечности есть свои преимущества: свобода от совести, от принципов и норм морали, и общественного мнения. У бесчеловечных, как правило, больше шансов стать победителями в противостоянии с такими же несокрушимыми властолюбивыми небожителями, в чьи приоритеты не входят пережиток прошлого — любовь.

И когда Эби смотрит мне в глаза, закусывая губы и вздрагивая от каждого удара моего тела о ее, мне кажется, что она понимает, какие мысли бродят в моей голове. В глубоких темных зрачках разрастается бездна сожаления и нежности, и медленно угасает надежда, вспыхивает и исчезает, словно взрывающиеся в бесконечной вселенной звезды, безжалостно потушенные мной. Необъяснимая злость поднимается изнутри, усиливая острые ощущения, срывая невидимые клейма, бросая в водоворот похоти. Слетая с катушек, я снова начинаю глубокими толчками таранить нежное беззащитное перед моим натиском тело. А потом взрываюсь и, кажется, даже кричу, содрогаясь в экстазе, продолжая инстинктивно толкаться в горячее невыносимо узкое лоно, изливаясь внутри мощной струей.

С ума сойти, я трахаю девственницу на тех же простынях, на которых сутки назад стонала подо мной моя любимая шлюха Фей, уже в пятнадцать лет успевшая раздвинуть для кого-то свои ноги. И я не знаю теперь, кто из нас более омерзителен — я или она. Наверное, мы достойны друг друга. Какая-то подсознательная часть меня всегда знала, что Фей просто горячая сучка с красивой мордашкой, лживыми глазами и постоянно готовыми для многочасового траха отверстиями. С чего я взял, что никто кроме меня не способен дать ей то, что она хочет? Она, несомненно, умеет красиво играть в любовь, но посмотрим, получится ли у нее так же красиво проигрывать.

Вверх цинизма думать о Фей сейчас, кончая в невинное тело, доверчиво предоставленное в полное мое распоряжение. Я спал с девственницами и раньше, в юности, но они почти всегда были моими ровесницами или чуть старше. Самой взрослой было семнадцать, и мне даже в голову не пришло, что слова Эби о парнях, с которыми она якобы занималась сексом, могут быть ложью. Она могла отдать себя тому, кто по-настоящему бы оценил ее дар. Черт, я не собираюсь жалеть ее. Мы все совершаем ошибки, за которые приходится платить не самыми приятными воспоминаниями. Она заслужила хорошего парня, не меня, но заблуждения, свойственные ее возрасту, толкнули девушку к тому единственному, от кого ей стоило держаться как можно дальше.

Придавив неподвижное тело Эби своим потным и задыхающимся, я утыкаюсь мокрым лбом в мягкую линию ее шеи, хаотично поглаживая спутанные темные волосы. Она молчит и не двигается и, кажется, даже не дышит. Пытаясь восстановить свое собственное дыхание, я приподнимаю голову и провожу большим пальцем по истерзанным губам девушки. Шумно втягиваю воздух и смотрю в блестящие от слез изумрудные глаза, в которых так много всего, что хочется просто отвернуться и забыть обо всем, что только что натворил. Что я и делаю, как долбанный эгоист или конечный подонок, скатываюсь с нее, ложась на спину, и тянусь за сигаретой, не сказав ни единого долбаного слова.

Я слышу, как она медленно приподнимается и, обернувшись простыней, спускается с кровати, направляясь к ванной.

— В шкафчике над раковиной в голубом стаканчике есть таблетки, — говорю ей в спину. Эби застывает, неуверенно оглядываясь через плечо. — Выпей одну сейчас, вторую — когда проснешься.

— Зачем? — тихо спрашивает она.

— От нежелательных последствий, — отвечаю я, тоже вставая с кровати. Она резко отводит глаза, чтобы не смотреть на мое голое тело. Однако я успеваю заметить, как болезненная тень пробегает по раскрасневшемуся от слез лицу. Эби скрывается в ванной комнате, а я направляюсь в соседнюю спальню, где есть еще один душ. Быстро всполаскиваюсь, переодеваюсь в простые пижамные брюки и, захватив комплект чистого постельного белья, возвращаюсь обратно. В ванной все еще шумит вода. Девушкам всегда нужно больше времени, чтобы привести себя в порядок. Фей часами проводила время в душе, если мы планировали куда-нибудь вместе выйти, а иногда мы принимали ванные процедуры вместе и тоже часами. Внутренности сжимаются в тугой узел, подкидывая воспоминания совершенного другого рода, распространяя по телу холодную волну ярости. Как я допустил подобное? Какого черта не могу выбросить мысли о вероломной шлюхе из своей головы?

Мой взгляд останавливается на смятой кровати, простыни со следами крови навевают ассоциации с восточными обычаями. Придется заменить матрас, размышляю я, сбрасывая на пол одеяла, простыни, подушки. Через пять минут заканчиваю с кроватью и настороженно прислуживаюсь к звукам в ванной. Можно было успеть и поплакать, и пожалеть себя, и не один раз отмыться от моих грязных прикосновений, и трижды почистить зубы. Я все еще нахожусь под действием алкогольных ядов и не знаю, что буду чувствовать утром, когда проснусь и до конца осознаю, насколько циничным и безжалостным могу быть. И буду ли вообще чувствовать. Или Фей наградила меня не только разбитым сердцем, но и анестезирующей профилактической прививкой против голоса совести.

Постояв под дверью ванной комнаты еще пять минут, уверено нажимаю на ручку, с удивлением обнаружив, что дверь не заперта. Вероятно, все это время Эби надеялась, что я зайду, что помогу ей справиться с обрушившимися на нее эмоциями, скажу то, что она хочет услышать, но… я больше на это не способен. Она сидит на краю джакузи в обёрнутом вокруг груди полотенце, опустив голову вниз, становясь совсем беззащитной.