Насмешка Купидона - Алекс Джиллиан

из губ мою эрекцию, приподнимая голову. Но ее ладонь продолжает автоматически двигаться по всей длине.

— Тебе не нравится? — с потерянным выражением лица спрашивает она. Я смотрю на нее, сидящую у меня в ногах с идеальной грудью и блестящими от облизывания моего члена влажными губами, и плещущимся в глазах отчаянием и похотью, и становлюсь еще твёрже. Если подобное, вообще, возможно.

— Это твой первый минет? — прямо задаю вопрос, делая еще одну затяжку. Эби отрицательно качает головой. — Никто не удосужился подсказать, да? — ухмыляясь, безжалостно продолжаю я. — Трахала неудачников, крошка? Хочешь, угадаю, как это было? В полной темноте на заднем сиденье автомобиля или клубном туалете, или в номере отеля, при выключенном свете, чтобы эти впервые получившие шанс отыметь смазливую девчонку молокососы не видели твои шрамы?

Что-то похожее на потрясение застывает на девичьем лице. И я понимаю, что сейчас она просто влепит мне пощечину и уйдет, оставив меня один на один с возбуждённым изнывающим «другом». И я сто раз заслужил. Но тем не менее, я на той стадии, где стираются границы допустимого.

— Даже неудачники и молокососы знали, как довести дело до конца, и их точно не приходилось уговаривать так долго. И они не курили, делая вид, что им похер, пока я сосала их члены, которые были ничуть не меньше твоего, придурок, — разъярённо бросает Эби, приподнимаясь, чтобы свалить. А это она зря, хотя надо признать, что Эби умеет дать сдачи, а заодно и разбудить беснующегося похотливого зверя внутри меня своим болтливым языком.

— Я сделаю вид, что не слышал этого, Эби. — резко произношу я и, затушив сигарету, запускаю руку в ее волосы, удерживая на месте. — Хочешь по-взрослому? Я покажу тебе разницу, — рывком опускаю ее губы на свой член, и когда она открывает рот, толкаюсь бедрами, вхожу практически полностью, упираясь в нежное горло. Она сдавленно мычит, пытаясь отстраниться, и впивается ногтями в мое бедро и руку, но я сильнее сжимаю в кулаке длинные шелковистые волосы, глубокими толчками трахая ее глотку.

— Расслабь горло и задерживай дыхание, — с хриплыми рваными стонами приказываю я, замедляя темп и давая отдышаться, когда мой член выскальзывает из припухших губ. Слюна стекает с ее подбородка, в глазах блестят злые слезы, вхожу снова, перекрывая путь кислороду, горло инстинктивно сжимается под воздействием рвотного рефлекса, но я не собираюсь щадить ее. Женщина должна думать, что она говорит партнеру во время секса. И сравнение с другими членами — это точно не то, что он хочет услышать. Подобные ошибки совершают мазохистки, напрашивающиеся на грубость и жесткий трах. Возможно, она глупа и недостаточно опытна, или я просто выливаю на нее ярость и гнев, предназначенные другой похотливой сучке, но мне плевать. Вот так просто — плевать. Все меняется. Эби правильно сказала. Что мы стали другими. Получай другого, Эби. Нравится? Классные изменения? Глубокий минет вместо сказки на ночь? Если бы отец знал, во что я превращусь, то пристрелил бы меня перед тем, как убить Кертиса Моргана. И, вероятно, для меня это был бы лучший выход из всех возможных.

— Вот так, хорошая малышка, — тяжело дыша, бормочу я, ритмично работая бедрами. — Отлично справляешься. Твои следующие любовники скажут мне спасибо, — в глазах темнеет от острого удовольствия, хриплый стон вырывается из груди. Поясницу простреливает оргазм, горячей волной спускаясь вниз, и я резко вбиваюсь в рефлекторно сжимающееся горло, удерживая ее голову в неподвижном положении. Эби упирается ладонями в мои бедра, пытаясь отстраниться, чувствуя, как в ее рот ударяет струя спермы. Она начинает биться сильнее, яростнее, захлебываясь и вырываясь как безумная, оставляя клочки своих волос в моих пальцах.

— Нет, бл*дь, — рычу я, и ее ногти оставляют глубокие царапины на моем животе, ягодицах, руках, которыми я удерживал ее голову, пока трахал в рот. Я отпускаю ее, когда последняя судорога проходит по моему телу. И Эби отползает от меня на другой край кровати, сотрясаясь от сдерживаемых рыданий и пытаясь отдышаться и не залить слезами все вокруг. Натянув штаны на бедра, я перекатываюсь на бок и достаю из прикроватной тумбочки пачку салфеток, и бросаю в сторону Эби. Закуриваю сигарету, бесстрастно наблюдая за ее попытками привести свое лицо в порядок. У нее очень красивая спина, изящная, с выступающими лопатками и расположенными по кругу пятью родинками на пояснице. У Гектора были такие же. А еще я знаю, что у нее есть шрам на затылке. Его не видно под волосами. Во время тайфуна, заставшего нас в парке, на Эби свалилась огромная ветка, и она потеряла сознание от удара. Я держал ее маленькую ладошку, когда хирург накладывал швы. Она не заплакала. Ни одной слезинки. Бл*дь… У меня перехватывает горло от этого воспоминания. Гребаное дерьмо, в которое превратилась моя жизнь. В груди черная дыра, не способная чувствовать, и я не уверен, что хочу, чтобы она затянулась.

— Это то, чего ты хотела, Эби? — небрежно спрашиваю я, выпуская сизые колечки дыма. Эби вздрагивает и поворачивается ко мне. Взгляд непроизвольно опускается на ее распухшие покрасневшие губы, вызывая нездоровое желание, твердой тяжестью наливающееся в паху. Доигралась, крошка?

— Ты — ублюдок! — с яростью бросает она. Не плачет. Эта боль нуждается в другом освобождении. Слезы не помогут.

— Правильно, малышка, — бесстрастно киваю, не оспаривая ее гневное заявление. — Я ублюдок. Когда собираешься трахнуться с ублюдком, всегда надо думать о последствиях.

— Не думала, что смогу ненавидеть тебя так сильно, — ожесточенно выплевывает Эби.

— Это пройдет, — жестко сообщаю я. — К тому же мы не закончили.

Ее глаза потрясенно округляются. Я ухмыляюсь и протягиваю бокал, в котором осталось немного вина.

— Выпей и прополощи рот, — приказываю безапелляционным тоном. Она автоматически протягивает руку, продолжая хлопать ресницами. И снова царапающее настороженное чувство внутри, словно я совершаю, возможно, самую огромную и непоправимую ошибку в своей жизни, но не могу остановиться. Стремление к самоуничтожению сильнее, чем когда либо. Мне хочется ненавидеть себя, опуститься еще ниже, избавившись от последних светлых пятен в почерневшей душе, чтобы не испытывать боли, превратиться в еще одного циничного непробиваемого беспринципного выродка, с которыми мне приходится иметь дело каждый день.

— Что? — растерянный взгляд Эби остывает, изгоняя гнев. Уверен, что она в шоке. Чувствуешь себя живой, малышка?

— Прополощи рот, — бесстрастно повторяю я.

— Зачем? — еще один идиотский вопрос.