Эйфельхайм: город-призрак - Майкл Флинн

Иоахим перекрестился:

— Упокой Господи их души.

— Единственно за то, что они были богаты, — добавил многозначительно Дитрих. — Я не знаю, был ли ее отец жестоким властителем или добрым, были ли его помещичьи земли обширны или лишь клочком бедного рыцаря. Подобные различия ничего не значили для той армии. Безумие охватило их. Они почитали греховным весь класс, а не конкретного человека.

— Как ей удалось спастись? Не говори мне, что толпа!.. — Иоахим побледнел, его губы и пальцы задрожали.

— Был человек среди них, — вспомнил Дитрих, — который прозрел, но отчаялся покинуть их компанию. К тому же он был предводителем и не мог ускользнуть незамеченным. Поэтому он потребовал девчонку, как если бы хотел лечь с ней. К тому времени восстание было разгромлено. Они были ходячими трупами и безо всякого суда, а потому какое большее преступление можно было к этому прибавить? Остальные подумали, что он только забрал ребенка в какое-то уединенное место. К утру он уже был во многих лигах пути оттуда. — Дитрих погладил свои руки. — Именно от этого беззаконника девочка попала ко мне, и я привез ее сюда — в место, не затронутое безумием, где она могла обрести немного покоя.

— Благослови Бог этого человека, — перекрестился Иоахим.

Дитрих обернулся:

— Благослови Бог? — закричал он. — Он резал людей и приказывал резать другим. Божье благословление было далеко от него.

— Нет, — спокойно настаивал монах. — Оно всегда было рядом с ним. Он должен был только принять его.

Дитрих молчал.

— Трудно простить такого человека, — сказал он наконец, — какие бы благие намерения ни двигали им в итоге.

— Трудно людям, быть может, — парировал Иоахим, — но не Господу. Что стало с этим человеком потом? Схватил ли его герцог Эльзасский?

Дитрих отрицательно покачал головой:

— Никто не слышал о нем вот уже двенадцать лет.

Время между всенощной и Богоявлением было самым длинным праздником в году. Жители деревни уплачивали дополнительную подать, чтобы уставить праздничный стол господина, но были освобождены от всякой физической работы, а потому всех охватил дух праздника. На лужайке вновь была поставлена ель, увешанная флагами и украшениями, и даже в самом скромном доме нашлось место остролисту, ели или мистели.[160]

В увеселениях не участвовали только крэнки. Слишком буквальный перевод пришествия на язык крэнков заставил потерпевших кораблекрушение путешественников ожидать подлинного явления давно обещанного господина-с-неба, а потому их разочарование было горьким. Хотя Дитриха и радовало то, что странники так ждут наступления Царства Небесного, он предостерег Ганса от наивного буквализма.

— Спустя тринадцать столетий после того, как Христос вознесся, — объяснял Дитрих после поминальной мессы в честь св. Себастьяна,[161] когда Ганс помогал ему чистить священные сосуды, — его последователи так же думали, что вскоре он вернется, но они ошиблись.

— Возможно, их сбило с толку сжатие времени, — предположил Ганс.

— Как! Время можно отжимать, как виноград? — Дитриха это одновременно изумило и позабавило. Он даже чмокнул губами в улыбке на манер крэнков, ставя чашу для святого причастия в сервант и запирая его. — Если время можно «сжать», то, значит, оно сущее, на которое можно действовать, а сущее состоит из объекта и положения в пространстве. Движимый предмет меняет свое положение, сначала он здесь, затем он там; то здесь, то там. — Дитрих помахал туда-сюда рукой. — Движения суть четыре вида: субстанциальное, например, когда полено обращается пеплом; изменение качества, когда яблоко созревает от зеленого к красному; изменение количества, когда тело растет или уменьшается; и изменение местоположения, которое мы называем «локальное движение». Очевидно, что для того, чтобы время «сжалось» — было длинным, стало коротким, — должно произойти изменение количества и отсюда движение времени. Но время — мера движения в изменяемых предметах и не может измерять себя само.

Ганс не согласился:

— Дух перемещается так же быстро, как и движение света, когда нет воздуха. На таких скоростях время бежит быстрее, и то, что для Христа-духа моргнуть, для вас — многие годы, Так что ваши тринадцать столетий могут казаться ему лишь несколькими днями. Мы называем это сжатием времени.

Дитрих с минуту обдумывал предположение:

— Я допускаю два вида длительности: tempus[162] для подлунного мира и aeternia[163] для небес. Но вечность не является временем, равно как и время — не часть вечности, ибо не может быть времени без изменения, для которого требуется начало и конец, а у вечности нет ни того ни другого. Сверх того, движение является свойством изменяемых сущностей, тогда как свет — свойство огня. Но одно свойство не может быть присуще другому, ибо тогда второе свойство должно быть сущностью, а мы не должны увеличивать число сущностей без нужды. Таким образом, свет не может быть движением.

Ганс поскрежетал руками:

— Но свет является вечностью. Он представляет собой волну, подобно ряби на мельничном пруду.

Дитрих рассмеялся остроте крэнка:

— Рябь на воде является не вечностью, а свойством воды, вызванным ветром, рыбой или брошенным в воду камнем. Что является средой, в которой свет «разбегается кругами»?

Ганс ответил:

— Такой среды нет. Наши философы доказали, что…

— Может ли быть рябь без воды? — вновь рассмеялся Дитрих.

— Хорошо, — сказал Ганс. — Свет только подобен ряби, но состоит из… очень маленьких тел.

— Частиц, — подсказал нужное слово Дитрих. — Но, если бы свет состоял из частиц — утверждение, вытекающее из того, что «рябь пробегает не в среде», — их тельца воздействовали бы на наше осязание.

Ганс всплеснул руками:

— С этим нельзя поспорить. — Он медленно потер ладонями, но из-за меховых варежек скрежета никто не услышал. — Когда «домовой» переводит «движение» или «дух», — сказал он наконец, — значение терминов на крэнкском, которые я слышу, может отличаться от немецких терминов, которые произносишь ты. Для меня в «движении» находится падающая скала, а не горящее полено. Когда я говорю это, нажимая определенный символ на говорящей голове, я освобождаю дух из накопительных цилиндров и так оживляю предмет, я знаю, что я сказал, но не то, что ты услышал. Ты закончил мыть? Хорошо. Давай вернемся к огню в доме. Здесь для меня слишком холодно.