СССР-2061. Том 9 - СССР 2061

— Так-так, а где раненый? Вы, как я понимаю?

Никита обернулся. Перед ним стоял невысокий мужчина в белоснежной форме работника лунопорта. Мужчине было около шестидесяти лет, но густая эспаньолка сильно молодила его.

— Я – ответственный за безопасность данного лунопорта, меня зовут Жан, — произнёс он скороговоркой и протянул руку. — Мне сказали, что вы вполне хорошо себя чувствуете. — Дождавшись кивка Никиты, продолжил: – Пойдёмте в мой кабинет, чтобы мы могли поговорить. Вы точно в порядке? Не лукавите? Хорошо, замечательно! Пойдёмте.

Тем временем трое конвоиров (в форме почти как у Жана, не считая беретов и знаков отличия) вывели бирманца. Следом появился поникший капитан. Он хотел было обратиться к Жану, но тот лишь отмахнулся, добавив, что с ним уже разговаривал. Жан мягко развернул Никиту и повторил «пойдёмте».

— Если вы беспокоитесь о своей должности, — раздался сзади голос. — То не беспокойтесь слишком сильно. У него было десять лет для моральной подготовки, и больше года для изучения системы безопасности лунных космопортов. А при подобающем упорстве можно и во Дворец Советов пронести оружие. Или его компоненты.

— Martin, mon cher amie! — откликнулся Жан, замерев. Взгляд его тоже замер, прикованный к полу. Он добавил растерянно: – Я думал, ты уже прошёл.

— Кто же знал, что он завалится на последнем этапе, — продолжал Моренц, выйдя из стыковочной «кишки»; резина теперь не заглушала его шаги – и они, размеренные, как бой часов, слышались отчётливо. Проход автоматически закрылся. На корабле темно-серый костюм Моренца не привлекал внимания, здесь же, на белом фоне, расцветка его казалась неуместной.

— Мартин, ты…

— Не следует мне тыкать, — перебил Моренц и уже открыл рот для очередной реплики, и неизвестно, как бы развился разговор, но из-за угла возник негр, и, щёлкнув каблуками, привлёк на себя внимание обеих сторон.

— Дейтон! Вы очень кстати. Проводите, — сказал Жан, указывая на Моренца.

Дейтон кивнул и собрался было выполнить приказ, но Моренц со словами «не стой на дороге, белоснежка» отодвинул негра в сторону и скрылся за поворотом самостоятельно.

Жан покачал головой и, со словами «пойдёмте, Никита», зашагал в противоположную сторону.

Они прошли с сотню метров, поднялись по двум лестницам и вышли к лифту внутреннего периметра. Весь купол можно было увидеть отсюда – и громадные прозрачные панели-шестигранники, и зелёный ковёр внизу, и крошечные зданьица на нём.

Жан набрал номер, и капсула магнитного лифта бережно понесла пассажиров к цели.

«Красота какая», — подумал Никита. Раньше он видел внутренне «убранство» главного лунного купола только на фото и видео, а когда улетал, то ходить на экскурсии было некогда: прилетел, прошёл по нескольким коридорам – и снова на корабль.

— Красиво, — вырвалось у Никиты. Жан улыбнулся; должно быть, он был рад, что человек после пережитого обращает внимание на подобные вещи. Впрочем, остаться равнодушным было трудно в любом случае.

— Весьма, — подтвердил Жан, и в голосе его чувствовалось по щепотке хвастовства и гордости. — Но большинство тех, кто находится тут проездом и ищет красоту, предпочитает искать её на внешнем периметре, на крыше. Уж не знаю, что они там находят.

Лифт перенёс пассажиров на сорок градусов влево и на две сотни метров вверх. Внутренние перегородки кабинета были из прозрачного бетона, а сильно наклонённый шестигранник полностью составлял противоположную входу стену. Вид открывался такой же, как из лифта. («Такое зрелище и каждый день!» – подумал Никита).

Жан расположился за Г-образным столом у правой стены, а Никите предложил устраиваться напротив, на диване.

Не дожидаясь вопросов, Никита подробно (насколько позволяла память) изложил детали полёта. Жан слушал внимательно, но почти не требовал уточнений и периодически отворачивался к стеклянной стене, и тогда казалось, что история эта не интересует его.

Когда повествование подошло к концу, Никита попросил побольше рассказать о Моренце, об истории с бирманцем, и добавил:

— Надеюсь, это не составляет военную, или какую-нибудь иную тайну?

— Тайна? — встрепенулся Жан и спустя секунду пригнулся к матовой, цвета морской волны, столешнице, точно у него на плечах появился невидимый груз. — Нет. И даже если бы она была, не смог бы я удержаться от того, чтобы рассказать вам хоть часть. Так сказать, возместить ущерб информацией, потому что больше и нечем. Жан замолчал и взглянул на крышку стола, как бы собираясь с мыслями.

— Это было в 50-м году, — начал он, — я тогда ещё служил замкоменданта Рангуна и имел некоторый доступ к отчётам об операциях. Была осень, десятое сентября: роту Моренца отправили проверить одну деревню – поступило сообщение о тайнике с оружием. Приехали они, переговорили с жителями, провели обыски – буквально в каждую кастрюлю заглянули, каждую кочку обследовали. Ничего не нашли.

Дан приказ сворачиваться, солдаты возвращаются к бронетранспортёрам; Моренц со старостой деревни стоит, лекцию читает, значит. В какой-то момент на площадь выходит парень с карабином. Где прятал? Никто не знает! Ну, и понятно, что при таком подходе уцелеть он не мог никак. Что же имеем? Ликвидирован вооружённый субъект, напавший на солдат ОИВ, и вроде бы всё верно и даже замечательно, но… Тогда уже настал переломный момент, и многие просто приходили и сдавались – сдавали оружие, банды, данные о тайниках, и благополучно жили дальше. Так с чего бы, спрашивается, парню становиться самоубийцей? В общем, остался у нас осадочек. А у самоубийцы остался младший брат. Некий Кан, от рук которого вы и пострадали.

Никита впервые за весь разговор оторвал взгляд от Жана и почему-то посмотрел на стеллаж слева от стола. На одной из полок стояла бронзовая фигурка женщины с флагом.

— Много позже я узнал, — снова заговорил Жан, — из достаточно надёжных источников, что Моренц оставил записку неизвестного содержания в доме убитого – хотя я даже не представляю, что там было написано и какие струнки оно задело в душе бедняги… Камера в шлеме этого не зафиксировала, да и нетрудно избежать её внимания в такой мелочи.

— И он оставался в армии? — сказал Никита, всё ещё глядя на бронзовую фигурку, точно зачарованный. — Не возникло… вопросов?

— Во-первых, имевшиеся данные не позволяли даже суть претензий сформулировать. Проверили, конечно, как могли, но выяснить ничего не смогли. А во-вторых, Моренц, хм… очень эффективно решал задачи. За это его ценили. Со своей «семь-один» он лез в самую гущу, и возвращался без потерь, и даже с приобретениями, причём отличался этим он ещё в Пакистане. И в Бирме это продолжалось некоторое время.

— А потом? — поинтересовался Никита. — Моренц выдохся?

— Враг выдохся. Части выводили за ненадобностью. Некоторых командиров перевели на инструкторскую работу. В том числе и Моренца. Потом стало ещё тише, и его отправили в Колумбию, тоже инструктором. А там он, спустя время, наступил на мину.

— Мину? — удивился Никита.

— Вы, значит, протезов не заметили?

— Не заметил… А мина, она была кем-то специально заложена? То есть, это было покушение?

— Нет. Нет-нет, мина была наша. В смысле, как наша? Её заложили партизаны уже после Второй Революционной. Семьдесят лет мине, или около того. Презент из прошлого.

Наступило молчание. Жан, должно быть, считал сказанное достаточным, а Никита не знал, что ещё можно спросить.

— Так, — Жан взглянул на часы и поднялся. — Засиделся я с вами. Если вы голодны или…

— Нет, — оборвал его Никита. — Я ничего не хочу.

Тут Жан театрально развёл руками, лицо его приобрело легкомысленно-радостное выражение, и он произнёс едва слышно:

— Где же моё гостеприимство?

— Всё нормальн…

— Даже это забыл, — перебил его Жан, морща лоб. — Вся эта ситуация… Но надо идти, прошу извинить; если что-то понадобится – немедленно обращайтесь к моему секретарю, — Произнёс Жан, и дверь уже почти закрылась…

— Это мы виноваты в том, что он такой, — сказал Никита. Жан замер в дверях.

— Я ничего не замечал, а после того, как стал замечать – было уже поздно. Для меня, и, тем более, для горе-психологов, которых Мартин обманывал, словно детей… Хотя я не думаю, что можно было вообще хоть что-то изменить, — ответил Жан. Во второй раз он не смотрел в глаза Никите, когда говорил. — Но это наверняка лишь слова, оправдания, потому что человек, увы, почти всегда падок на оправдания для себя. Но не думайте, пожалуйста, что я не знаю цену ошибке, я её знаю, и теперь плачу? сполна… — Ещё некоторое время взгляд Жана блуждал по кабинету, потом он продолжил: – Вы ведь наверняка думаете, что это война сделала Моренца таким, верно ведь? Но я вижу такое не впервые. Нет, конечно, не в таких масштабах, как у Мартина, нет. Но даже один шаг назад для нас страшен. Когда я был молодой, спрашивал себя: «хрупкие, мы стали, что ли?» Но потом понял, что планка нынче выше, и держать её труднее… — Жан замолчал, затем, коснувшись обшлага, добавил: – А сейчас простите, я должен идти, — и притворил дверь.