Книга из человеческой кожи - Мишель Ловрик

Я заметила, что глаза его увлажнились, и протянула ему свой носовой платок, который он принял с благодарностью и поцеловал мне руку. Этот нежный поцелуй вернул меня к окружающей действительности. И теперь уже меня нельзя было заставить замолчать, и я была готова болтать с ним дни и ночи напролет. Я поведала ему свою историю, не опуская мерзких подробностей о Мингуилло, и о бедном Пьеро, которого он любил всем сердцем. После того как я объяснила ему причину столь внезапной смерти Пьеро, он резко вскочил и в одиночестве принялся мерить шагами палубу, пока не успокоился немного. Когда он вернулся, я рассказала ему о Сесилии и о сумасшедшем доме. Три вечера подряд я донимала его своими рассказами о поцелуе Санто.

Хэмиш Гилфитер слушал меня в молчании, время от времени пожимая мне руку или бормоча себе под нос нечто нелицеприятное по-гэльски в адрес моего брата. Наконец я опомнилась настолько, что спросила:

– А как поживает ваша жена, синьор Гилфитер? Она была не совсем здорова, когда мы виделись с вами в последний раз.

Болезнь его супруги лишь усугубилась, сообщил он мне. По-научному это называется «синдром атрофии», вызывающий истощение, пояснил он. Очевидно, этим объяснялись его ловкость и такт, с которыми он помогал мне справиться с собственными слабостями. Я ощутила угрызения совести, поскольку все эти дни мы говорили лишь о постигшей меня трагедии. После этого я старалась при первой же возможности заставить его рассказывать мне о своей обожаемой Саре.

– Вам удалось убедить Сесилию Корнаро написать ее портрет? – спросила я.

– Пока нет. Хотя именно ради этого я и приезжал последний раз в Венецию. Я был крайне разочарован, узнав, что она отбыла в Вену. Только Сесилия Корнаро знает, как сделать так чтобы моя дорогая Сара осталась жить…

Я молча закончила предложение вместо него: «Даже после того, как умрет».

До сих пор мне не приходилось видеть мужчину, влюбленного в собственную жену, посему мне было о чем поразмыслить на досуге.

Доктор Санто Альдобрандини

Я покинул Сан-Серволо почти одновременно с Марчеллой. Оставаться здесь без нее мне было невыносимо, особенно учитывая, что падре Порталупи был буквально сражен случившимся. Он немедленно простил мне вымышленную личину, заявив:

– Под каким бы именем ты здесь ни работал, Санто, ты вершил богоугодное дело. Об одном жалею, что…

Я вернулся в Венецию, чтобы быть поближе к Джанни и поскорее узнавать те обрывки новостей о Марчелле и ее путешествии, которые доходили до меня. А заодно и посмотреть, не подкинет ли мне Наполеон возможность последовать за Марчеллой в Южную Америку.

Уничтоженный своей кампанией в России, Наполеон сейчас был пленником на Эльбе. Испания оказалась потеряна. Австрийцы вернулись обратно в Вену. Но его по-прежнему окружал некий таинственный ореол. Никто не верил в то, что с Бонапартом действительно покончено навсегда. Мы все ждали, когда же он начнет чесаться снова.

Я не знал, по-прежнему ли громилы Мингуилло ищут некоего Санто Альдобрандини. Поэтому я оставил себе имя Спирито, а квартиру для себя подыскал как можно дальше от Палаццо Эспаньол. Следующим моим шагом стали переговоры с Испанской мадам в Каннареджио, которая давала мне уроки своего родного языка в обмен на лечение ее проституток от всех болезней, которые могла навлечь на них профессия.

Синьора Сасия предложила мне постоянную работу и твердый оклад. Я согласился при условии, что Мингуилло Фазану будет воспрещен доступ в ее заведение. Она горько улыбнулась:

– Это уже сделано. Ведь он прислал нам «Слезы». Мы все здесь падшие женщины, доктор, но нам не нравится, когда нас унижают или убивают. Вы – враг конта Фазана? Тогда вы станете нашим другом.

Она обняла меня и выплатила аванс за первый месяц работы, а это означало, что в кои-то веки я смогу угостить Джанни обедом в ostaria.

Итак, пока корабль увозил Марчеллу в Перу, я также приближался к своей цели – стать заслуживающим доверия врачом, говорящим по-испански.

Марчелла Фазан

Сорок пять дней пути от Фальмута до Рио-де-Жанейро. Здесь таможенники и чиновники карантинной службы обыскали корабль, когда мы сошли на берег, чтобы подышать свежим воздухом. Возле гостиницы О'Брайена я впервые увидела рабов, скованных вместе тяжелыми цепями и направлявшихся в лавки для торговли живым товаром. У дверей одного из таких заведений я остановилась, чтобы взглянуть на сотни чернокожих детишек, одетых в сине-белые клетчатые длинные рубахи до колен. Погруженные в собственные несчастья, они смотрели на меня и мой костыль без всякого любопытства.

В монастыре Святой Каталины есть рабыни. Мингуилло жаловался, что и ему пришлось купить одну в качестве приданого, хотя она станет служить мне лишь после того, как я принесу монашеский обет. Мне была ненавистна мысль о том, что мне будет принадлежать человеческое существо. И как, думала я, может моя рабыня не питать ко мне искренней ненависти?

Корабль отплыл в Монтевидео, и здесь мы попали в сезон штормов. Все пассажиры, за исключением закаленного Хэмиша Гилфитера и, по какой-то необъяснимой причине, меня самой, слегли с приступами морской болезни. Мы же наслаждались одиночеством на палубе, и я почувствовала, как сильный ветер вдыхает в меня новые силы. К тому времени, как остальные пассажиры выползли из своих кают и кроватей, мы вновь приближались к суше.

Всю свою жизнь я видела одних лишь венецианцев либо тех, в чьих жилах, подобно мне самой, текла капелька испанской крови. В Монтевидео я была поражена видимым смешением всех рас Южной Америки, от чистокровных испанцев до аборигенов инков и черно-синих рабов, пойманных в Африке и привезенных сюда на продажу.

Группа индейских детишек сопровождала мистера Гилфитера и меня по улицам, безостановочно щебеча на чистом испанском, лишенном шепелявого акцента Старого Света. Мистер Гилфитер угостил их миндальными засахаренными орехами и дал им яркие ленты, длинные отрезки которых, к их неописуемому восторгу, он вытаскивал прямо из карманов. Взамен я получила в подарок длиннохвостого попугайчика, зашитого в кожаный мешок с маленьким круглым отверстием посередине, достаточно большим для того, чтобы птичка просовывала в него голову и отчаянно щебетала, требуя корма.

– А как я же смогу убирать в его маленьком домике? – спросила я, сопровождая свои слова понятными жестами, и они звонко рассмеялись в ответ, отчасти из-за моего непривычного акцента, а отчасти из-за моей непонятливости.

– Нет уборка. Умрет, новый домик, новый попугай.

Когда детвора скрылась из виду, мы с мистером Гилфитером открыли клетку и выпустили птичку на волю. Она полетела, сначала неуверенно, а потом все быстрее и быстрее, щебеча что-то веселое.

Мы молча смотрели ей вслед, думая об очевидном сравнении.

Нам с мистером Гилфитером предстояло вскоре расстаться, поскольку Мингуилло распорядился, чтобы я по суше переправилась через Анды вместо того, чтобы спокойно проделать остаток пути по морю.

– Это невероятно, – провозгласил Хэмиш Гилфитер. – Сильный мужчина может отважиться на подобную авантюру лишь в сопровождении крепких друзей, а ваш брат…

Хотя я ни разу даже не заикнулась об этом, мне очень хотелось, чтобы мистер Гилфитер отложил свою поездку и составил мне компанию в путешествии через горы. Но он не мог бесконечно оставаться вдали от своей любимой Сары. В Монтевидео его догнало письмо от врача, заставившее его сердце болезненно сжаться. Жена его слабела на глазах, и ему следовало поторопиться с возвращением домой, если он хотел застать ее в живых.

– С какой радостью я бы взял вас с собой! – сказал он мне. – И не думайте, что эта мысль только сейчас пришла мне в голову. Но ваш брат подписал соглашение с монахинями. Меня объявят в розыск на двух континентах, если я вырву вас из их лап. Я более не смогу заниматься торговлей, а значит, не смогу содержать ни вас, ни Сару… если она останется жива.

– Мне довольно того, что вы были так добры и хотя бы подумали об этом, – солгала я. – Давайте более не будем говорить на эту тему.

– Я могу предложить вам одно, – сказал он мне за день до отплытия его корабля. – Все письма, что вы напишете сегодня ночью, я клянусь тайно и безопасно доставить в собственные руки ваших друзей. А если состояние моей супруги окажется лучше, чем я думаю, тогда я незамедлительно отправлюсь в Венецию, чтобы встретиться с ними и посмотреть, что можно для вас сделать, моя дорогая.

С этими словами он протянул мне стопку чистой сухой писчей бумаги.

Утром, когда мы в последний раз завтракали вместе, я протянула ему несколько писем, запечатанных и адресованных падре Порталупи, Джанни, Сесилии Корнаро и Санто. В последнее я вложила свой носовой платок, в который завернула отрезанную ночью прядку волос. Это было все, что я могла дать Санто в качестве обещания. А мой поцелуй у него уже был.