Смертельный удар - Ричард Цвирлей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
9:05
– Это его оперативный источник, товарищ капитан. Он сам так сказал.
– Черт, у них есть оперативный источник на Рыбаках. Я знал, что мы влезли в осиное гнездо, но не знал, что все так запущено. Скоро они могут узнать то, чего им знать не положено. Они не должны знать, что мы там…
– Чего не должны знать?
– Тише, я думаю.
Капитан Галась оперся кулаками о стол и посмотрел в открытое окно. На небе не было ни облачка. Снаружи было очень жарко, а Галася трясло. Все должно было сложиться удачно, а на самом деле он мог лишь наблюдать за тем, как все, над чем он трудился, ускользает из его рук и расползается как свитер горцев из овечьей шерсти с солидной примесью ваты. Хитроумный план, который мог привести его к успеху и званию майора, становился проблемой. Началось уже в Яроцине, а сейчас намечались очередные неудачи. Сначала подвел исполнитель плана, несмотря на то, что его тщательно выбирали, и он знал, что нужно делать. Однако он сделал нечто неожиданное: убил случайного человека и исчез. Тогда на палаточном поле можно было избежать худшего, убрать все по-быстрому и замять дело. Это можно было сделать, но Галась опоздал и появился на месте происшествия после того, как туда прибыла милиция. Он надеялся, что припугнет их, и они свернут свою деятельность, но все опять пошло не так. Если бы это были местные милиционеры, достаточно было бы прикрикнуть и пригрозить звонком в Познань. Но к сожалению, кроме местных, появились сотрудники из воеводского комиссариата. А они плевать на него хотели и даже не стали с ним разговаривать. И наконец Олькевич, который обошелся с ним как с отбросом. Еще тогда можно было все замять, но ничего не вышло. Все из-за Олькевича. Это он во всем виноват и он должен за все ответить.
– Нам известна фамилия источника, товарищ капитан. – Прервал размышления Галася сержант, занимавшийся прослушкой телефонных разговоров воеводского комиссариата. Теоретически для этого нужно было разрешение воеводского комиссара. Но кто станет заморачиваться разрешением, когда государственному строю угрожает опасность.
– Ерунда, – отмахнулся Галась. – Фамилия ненастоящая. Вы же не думаете, Мокрицкий, что Бродяку звонят знакомые и называют свою фамилию? Они называют свои оперативные позывные. Трубку снял Олькевич и что он сказал? Он не сказал «алло» или «здравствуйте». Он спросил «что надо?» Как вы думаете, много людей так разговаривает по рабочему телефону?
– Полковник Ворона так говорит.
– Он полковник и говорит это по внутренней линии, когда знает, что звонок от нас, а когда звонят из города, он вежливо говорит «алло». Он никогда бы такого не сказал по городской линии, потому что он воспитанный человек. Я тебе говорю, что никто так себя не ведет. Так разговаривают только хамы с хамами, у пивного ларька, а по телефону нужно соблюдать приличия. Если он так сказал, значит, это знак, что можно говорить. И этот толстый говорит, понимаете, Мокрицкий? Нам повезло, и мы сейчас знаем, за кем нужно наблюдать.
– Зачем им шифроваться? В комиссариате? – не мог понять сержант Мокрицкий.
– Как зачем? Чтобы тот, кто их подслушивает, не мог понять, о чем речь.
– Так они знают, что мы их прослушиваем?
– Черт их знает, они осторожничают, может, и правда, догадываются. Они готовы к неожиданностям, а если готовы, значит, их операция в Яроцине не была случайной. Они не случайно там оказались. Они знали про нашу операцию и хотели нам помешать. Нужно будет сообщить полковнику Вороне. Мне кажется, не только Олькевич – антисоциалистический элемент. Их намного больше. Весь уголовный розыск – рассадник вражеской идеологии. Бродяк – один из них. Хуже всего, что они знают о наших планах. Черт знает, как они узнали.
Галась умолк под впечатлением настолько точного анализа. Его вдруг осенило. Все было тщательно продумано. Но что-то пошло не так, и вместо успеха получился громкий пшик. И сейчас до него дошло. Ничего не получилось, потому что им помешал уголовный розыск. Почему? Потому что у них был приказ. Понятно, что без приказа ни один милиционер не стал бы нарываться на межведомственный конфликт.
Кто-то из руководства вступил в антисоциалистический заговор. И сейчас он, капитан Галась, близок к открытию, кто в воеводском комиссариате решил создать подрывную организацию.
– И что сейчас будет, если они знают? – спросил сержант, вырывая из раздумий Галася, погруженного в творческий анализ.
– В первую очередь нужно поехать на Рыбаки, найти нашего человека и прибрать за ним. Если мы не успеем, у нас будут проблемы. Они используют это против нас.
– Там наши наблюдатели, со вчерашнего дня, у них приказ привезти объект, как только он появится, у него позывной Хаммер.
– Не нужно его никуда доставлять, он должен исчезнуть навсегда.
Капитан Галась похлопал сержанта по плечу и почесал свой нос. После последней встречи с Олькевичем, его нос все еще плохо выглядел. Ничего, подумал Галась. Скоро нос заживет, а Олькевич всю свою поганую жизнь будет помнить его, Галася. Такая судьба ждет всех, кто не верит в праведное дело. Не для того товарищи из СССР придумали гласность и перестройку, чтобы такие, как Олькевич мешали. Тем более в обществе чувствовалось недовольство, примером чего была весенняя приостановка работы, которая, как говорили в ведомстве, может повториться осенью и будет еще более масштабной. Обнаружение фактов, связанных с делом, которое ведет Галась, может дать козыри в руки протестующих и экстремистов, а в результате нанести непоправимый урон репутации Службы безопасности.
Глава 9
9:30
Бар на Стрелецкой был забит людьми до отказа. Посетители сидели за столиками, стояли у барной стойки и даже в проходах между столами. Хоть пиво продавали не более получаса, в зале стоял тяжелый спертый воздух, смешанный с запахом немытых тел и непастеризованного пива, а в придачу к этому добавлялся запах сигарет «Популярных». Владелец, пан Чесь Гельза, наполнял кружки беспрерывно, а двое его помощников, сотрудников бара, все время подносили пустые кружки, почти силой отобранные у клиентов, и бросали их в большой умывальник, наполненный грязной водой. Несмотря на толчею, один столик был свободен, и никто из посетителей не смел за него садиться. Все хорошо знали, что это
