Смертельный удар - Ричард Цвирлей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Думаю, удар нанесли молотком, – объяснил доктор Малиновский, заметив, что Бродяк внимательно разглядывает голову покойника.
– Что?
– Обычный молоток для забивания гвоздей. Как и в случае с девушкой. С полной уверенностью смогу сказать после вскрытия, – сказал доктор. Бродяк был знаком с ним несколько лет и хорошо знал, что к его мнению стоит прислушаться. Малиновский редко ошибался. Этой профессии он отдал более тридцати лет и многое повидал.
– А что насчет вскрытия девушки из Яроцина? – спросил милиционер.
– Я уже его провел. Пройди в мой кабинет. Я должен тебе кое-что показать.
Бродяк кивнул головой.
– Хорошо, только проведу товарища.
Он похлопал Ричи по плечу. Тот выглядел как будто только что очнулся.
– Выйдем в коридор, здесь нам нечего делать.
Они вышли наружу. На одном из стульев, поставленных в ряд вдоль окрашенной в зеленый цвет стены, сидел Олькевич. Он не пошел с ними, потому что не выносил запаха формалина, которым был пропитан весь морг. Но на самом деле вовсе не формалин был причиной, почему он избегал осмотра. Теофиль боялся трупов, но скрывал это от коллег. Когда-то его родная бабушка сказала ему, когда он рвался на улицу посмотреть на человека, попавшего под трамвай, что чужой труп может бросить проклятье на того, кто смотрит на него из любопытства. Он тогда принял это близко к сердцу и запомнил на всю жизнь.
При виде Бродяка с другом Теофиль встал и потушил сигарету в металлической пепельнице.
– Ну что, это тот, кого вы искали? – спросил он у Бродяка.
– Это мой Чесь, – подтвердил Ричи, опустившись на стул, который только что освободил Олькевич.
– Значит, ситуация начинает проясняться, – обрадовался Олькевич.
– Только мне ничего не ясно, – проворчал Грубинский, закурив сигарету.
– Ричи, подожди нас здесь, а мы с Теофилем заглянем к доктору.
Они оставили Ричи и пошли в конец коридора, где находился кабинет Малиновского. Дверь была приоткрыта, поэтому они вошли без стука. Доктор сидел за столом. Бродяк улыбнулся, увидев его развалившимся на стуле. Малиновский был не более ста семидесяти сантиметров ростом, но был круглым как мяч. Он, наверное, весил сто двадцать килограммов, а первое, что бросалось в глаза, был огромный живот. Все это дополняло круглое лицо с двойным подбородком и коротко стриженные светлые волосы, старательно зачесанные на бок. В белом халате он выглядел как мясник, а не врач.
– Садитесь. – Он указал рукой на кресла у стены, между которыми стояла шведская скамейка, накрытая ловицким ковриком.
– Угостить вас кофе? – предложил он.
– Кофе вредно для здоровья, – сказал Теофиль. – Я только чистый продукт признаю.
Малиновский улыбнулся. Он прекрасно знал, что имеет в виду милиционер. В его хозяйстве имелось неограниченное количество неочищенного спирта, который использовался для дезинфекции. Никто не контролировал его расход. Неудивительно, что большинство сотрудников института освоило разные способы очистки. Малиновский не только занимался очисткой спирта, но и делал из него прекрасные медовые настойки.
Это был магнит, притягивавший Олькевича на осмотр трупов. Малиновский, как и Олькевич, был любителем крепких напитков, поэтому их встречи всегда заканчивались дегустацией лечебной медовой настойки.
– В таком случае, – врач довольно потер руки, – вы должны попробовать мой последний изыск. Говорю вам, пальчики оближешь!
Он открыл бар в мебельной стенке. Внутри было несколько бутылок. Он взял крайнюю и три хрустальные рюмки. Он сразу налил в них золотистую жидкость. Теофиль встал и подал рюмку Бродяку.
– Выпьем за встречу, – предложил доктор.
– Высший класс, – похвалил настойку Олькевич, облизываясь. Довольный похвалой Малиновский радостно хлопнул себя по ноге.
– Ну так на вторую ногу, – предложил он.
Теофиль подставил свою рюмку. Бродяк сделал то же самое, но у него не было настроения для посиделок. В коридоре их ждал Ричи, поэтому он сразу перешел к делу.
– Что ты хотел рассказать нам о девушке?
Малиновский посмотрел на него как на предателя, испортившего праздник. Потом молча еще раз наполнил рюмки. Они выпили в тишине. Он налил еще и только после этого уселся в кресле с полной рюмкой.
– Вы когда-нибудь слышали о Хароне? – спросил он милиционеров.
– Конечно. Турки держат там своих баб, то есть у султана есть такой харон, где он выбирает себе женщину на ночь, и у него все время может быть другая, – блеснул глубокими знаниями Олькевич.
– Ну что ты, Теось, это гарем, а Харон – это, кажется, какой-то греческий бог, – возразил Бродяк. Но это не сбило с толку Теофиля.
– Гарем или Харон, без разницы, правда в том, что турецкому султану хорошо живется. Ему не нужно всю жизнь терпеть одну женщину.
– Харон – это перевозчик, который согласно верованиям древних греков, этрусков и римлян перевозил души умерших через подземную реку Стикс в царство мертвых.
– Я же говорил, что это какой-то бог, – обрадовался Бродяк, который когда-то в школе читал «Мифологию» Парандовского, точнее начал читать, потому что она показалась ему скучной и запутанной, и он так всего и не узнал. – Но зачем нам это знать?
– Древние люди верили, что их души после смерти отправляются в царство мертвых, но чтобы туда попасть, нужно переправиться через Стикс. Перевозчику нужно заплатить за услугу, поэтому все умершие брали с собой в путь на тот свет один обол, мелкую монету, чтобы заплатить Харону.
– И куда только они девали деньги? – заинтересовался Олькевич. – Они ведь одевались черт знает во что, у них даже карманов не было. Вы смотрели сериал о хромом императоре Клавдии? Они ходили в таком белом тряпье, как будто в простынях.
– С этим у них проблем не было, – рассмеялся Малиновский. – У них были специальные мешочки, которые они носили на поясе или на шее. А на тот свет их отправляли, положив монету в рот.
Доктор потянулся к ящику стола, вынул из него пластиковый мешок и бросил на стол.
– Я думал, это древняя монета, – Олькевич не скрывал разочарования, – а это обычный злотый.
– Это обол, по крайней мере, мне так кажется.
– Что ты хочешь этим сказать? – Бродяк наклонился над монетой, а Теофиль воспользовался моментом, чтобы в очередной раз наполнить свою рюмку.
– То, что эта монета была во рту девушки.
– Она могла сама положить ее в рот, – Олькевич не впечатлился открытием доктора.
– Теофиль, черт возьми, сам подумай, зачем ей это делать? – рассердился Малиновский. – И главное,
