Великий понедельник. Роман-искушение - Юрий Вяземский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ах, вот как! – заинтересованно воскликнул Пилат. А Максим словно самому себе возразил:
– Тут, правда, если мы так истолкуем и так соотнесем, возникнут некоторые хронологические или гастрономические недоразумения.
– Какие же? – прилежно спросил Пилат.
– А вот какие. Получится у нас, что между второй и третьей «холодными закусками» прошло целых десять лет, а между последней «закуской» и первым «горячим блюдом» – всего несколько месяцев. Ведь Агриппа Постум был умерщвлен на Планазии в шестьдесят седьмом году, через несколько дней после смерти Августа и вступления во власть Тиберия. И в том же году в Регии умерла Юлия… Но, полагаю, нам не следует чересчур привередничать: сон всё-таки рассматриваем и трактуем, а этот жанр допускает многие вольности.
Пилат покорно кивнул головой.
– В остальном же всё вполне совпадает и накладывается. Даже посуда. Помнишь, третью «закуску» «хозяину» подают «на золотом блюде»?
– Помню. А первая была «на медном блюде», вторая – «на серебряном», – услужливо откликнулся Пилат.
– Правильно, – одобрил Максим. – Стало быть, когда Тиберию, с позволения сказать, «поднесли» мертвого Агриппу Постума, он уже стал принцепсом и цезарем. И гости сидят в «двухполосых тогах» – то есть его окружают сенаторы. И «золотое блюдо» поднес ему, как сказано во сне, «малый в сапогах» – явный намек на того центуриона, который умертвил «жирного и злого гусенка»… Кстати, какой сочный и точный образ!.. И, как говорят, выродок перед смертью отчаянно сопротивлялся – помнишь? «Гусенок шипел и щипался». И до сих пор покрыто тайной, кто же всё-таки тогда «заказал» Постума. Одни говорят, сам Август велел в своем завещании. Другие возражают: это Ливия подделала приказ мужа. Третьи обвиняют некоего Саллюстия Криспа, который в то время был в очень тесных и доверительных отношениях и с Августом, и с Ливией: он-де отослал письменный приказ трибуну, тот отдал распоряжение «малому в сапогах»… Некоторые и Тиберия обвиняли: якобы он тоже мог быть заказчиком убийства, хотя потом публично отрекся, дезавуировал трибуна, и дело быстро замяли… Мотив у цезаря точно был. Ведь Постум был усыновлен Августом одновременно с Тиберием и, в отличие от него, был родным и кровным внуком! Тиберий же этим кровным родством похвастаться не мог… Но сон развеивает все сомнения, ибо «повар» говорит: «Это блюдо было тебе завещано, по завещанию приготовлено». Стало быть, приказ об умерщвлении Агриппы Постума содержался в завещании Августа, может быть, в секретном к нему приложении…
– А «журавль» – Юлия? – предупредительно напомнил Пилат.
– По многим признакам – да, она самая, – осклабился седовласый начальник службы безопасности и ласковым взглядом стал ощупывать ямочки на щеках у префекта Иудеи. – Хотя лично мне не совсем понятно, почему она стала «журавлем». Юлия была похотлива, как голубь. С виду – пушистая и мягкая, как ласка, и такая же кровожадная, как ласка или хорек, когда ей кто-то не нравился, вернее, возбуждал в ней аппетит… И, как ты знаешь, журавлей к императорскому столу обычно доставляют с острова Мелос – мелосские журавли самые отборные.
– А может быть, всё-таки не Юлия? Может быть, не женщина, а какой-то мужчина? – осторожно усомнился Пилат.
– Да нет, Юлия, – брезгливо, но уверенно констатировал Максим. – Сказано же: «Из Регия журавль». И даже уточнено: «Из того Регия, что возле Мессинского залива, а не в Циспаданской Галлии на Эмилиевой дороге». Именно в мессинском Регии умерла Юлия… Сказано также: «Этого журавля очень долго готовили». А Юлия по приговору отца шестнадцать лет провела в ссылке и заключении: сначала на острове Пандатерия, а потом – в Регии… Тощим «журавль» был, одни косточки. А Юлию, как поговаривали, специально голодом морили… И помнишь? «Повар» во сне говорит: «Родосским горьким вином запивай». Это уж точно на Юлию намек! Разве на Родосе есть горькие вина? Я никогда не слышал и тем более не пробовал. И кто еще из обидчиков Тиберия мог быть умерщвлен в Регии?.. Юлия, Пилат, Юлия. И «горький» – не свойство вина, а литературный эпитет. От Юлии и ее разврата бежал Тиберий на Родос. Юлию, единственную дочь свою, до самой смерти не мог Август простить Тиберию: дескать, не оправдал доверия, не уберег августейшее сокровище, трусливо бежал на Родос и толкнул жену свою к еще большему нравственному непотребству, а потом и к политическим проискам… Такого «журавля» именно горьким вином надо запивать, потому что слишком много горечи хлебнул от нее Тиберий. И в каком-то смысле до сих пор расхлебывает…
– В каком смысле? – спросил Пилат, видимо почувствовав, что Максим ждет от него этого вопроса.
– А в том самом, что первое «горячее блюдо» тесно связано с третьей «переменой» и еще теснее – с «десертом»! – обрадованно откликнулся Максим. – Помнишь? Когда ели «журавля», некая женщина вдруг отбросила от себя тарелку и зарыдала. И на втором блюде она «истошно кричала». На третьем кинулась обвинять «повара». А на «десерт» ее саму «приготовили». Полагаю, тебе не надо объяснять, кто это такая?
– Ты говоришь – я слушаю, – учтиво ответил Пилат и смущенно попросил: – Только, ради богов, не перескакивай с блюда на блюдо. А то я окончательно запутаюсь.
– Ишь ты какой последовательный, Луций, – почти менторским тоном ответил ему Максим. – И вообще ты ловко устроился: всё тебе объясняй, всё разжевывай и в рот клади… Прости, я шучу, – тут же, впрочем, спохватился начальник службы безопасности, видимо почувствовав, что слишком фамильярно позволил себе разговаривать с правителем Иудеи. Но Пилат так приветливо улыбнулся своему подчиненному, что всякая неловкость тут же исчезла.
– Я просто уже сейчас хочу обратить твое внимание, что эта рыдающая, кричащая и обвиняющая женщина – не кто иная, как Агриппина, дочь Юлии и Марка Агриппы, жена Германика, усыновленного племянника Тиберия, – увлеченно заметил Максим. – А на десерт ее самое «подадут» с двумя ее детками: Нероном и Друзом Младшим. Но сперва она сумеет страшно отомстить Тиберию за мать и за мужа. Ведь многие теперь забыли, что Юлия ей, Агриппине, приходилась родной матерью!..
– Всё, всё! Не перескакиваю! – тут же словно испуганно воскликнул Максим. – С «журавлем» разобрались и переходим к «вепрю»!.. «Вепрь» – это однозначно Германик. Слишком яркая и, я бы даже сказал, ослепительная фигура. И во сне говорится: «На сирийском блюде червонного золота вносят огромного вепря»! – торжественно произнес Максим и тут же изобразил на своем лице растерянность: – А что тут с Германиком комментировать? В семьдесят втором году скоропостижно скончался в Сирии. На следующий год его прах был доставлен в Рим и там погребен с величайшими почестями. Сенат провел разбирательство. В присутствии Цезаря состоялся суд, который доказал, что Германик умер не своей смертью, а был коварно и злонамеренно отравлен Гнеем Пизоном Старшим, тогдашним наместником Сирии. Дабы избежать позорной казни, Пизон покончил жизнь самоубийством. Агриппина овдовела и еще больше возненавидела Тиберия.
– Не хочешь комментировать? – спросил Пилат, с нежностью глядя на Максима. А тот вдруг спросил, отводя взгляд в сторону:
– А сколько тебе было лет, Луций?
– Когда именно?.. Двадцать два, когда умер Германик, и двадцать три во время процесса над Пизоном.
– Ты еще не служил в преторианской гвардии?
– Тогда еще не служил.
Максим кивнул и вновь посмотрел на Пилата, но теперь уже прямо в глаза ему.
– Германик был старше тебя лет на десять, – задумчиво произнес Максим.
– На двенадцать, – тихо уточнил Пилат.
– Ну, если ты настаиваешь, я, пожалуй, вот что прокомментирую, – вдруг снова оживился Максим. – Помнишь, к «вепрю» подали как бы разный гарнир, а именно: редьку, репу, сельдерей, рыбный рассол и винные дрожжи. Это особенно меня восхитило! Догадываешься почему?
Пилат молча покачал головой.
– Да тут ведь каждая деталь имеет сразу несколько скрытых значений! – радостно воскликнул Корнелий Максим. – Смотри: «додонская редька» – это та известность, которую Германик приобрел во время подавления мятежа в Паннонии. «Репа» – слава и величие его германских походов. «Элевсинский сельдерей» намекает на те почести, с которыми его встретили в Афинах, и на то, что греки посвятили его в Элевсинские мистерии. «Рыбный рассол» – посвящение в самофракийские таинства. «Винные дрожжи от косского вина» – его визит в прорицалище Аполлона Колофонского… Тут долго объяснять, как всё это вычисляется. Но знающий человек тут же поймет, о чем идет речь. И помнишь, испуг «хозяина» и его вопрос: «А вдруг он Церере принадлежит или самой Матери Богов?» Воистину, многие в Риме тогда считали Германика не только блистательным полководцем и самым желанным кандидатом на престол, но также истинным любимцем богов и баловнем Фортуны!