Жизнь мальчишки. Книга 1. Темная бездна - Роберт Маккаммон

Вернон Такстер тоже почтил пикник своим посещением. Лица женщин покрылись густым румянцем, а мужчины принялись сосредоточенно разглядывать свои тарелки. Большинство же вообще не обращало внимания на сына Мурвуда Такстера, словно он был невидимкой. Взяв тарелку с жареным мясом, Вернон уселся под деревом на самом краю бейсбольного поля. Должен сказать, что он не был абсолютно наг: на нем была соломенная шляпа с обвисшими полями, в которой он был похож на тронувшегося с годами умом Гекльберри Финна. Насколько я заметил, Вернон Такстер был единственным мужчиной, к которому мистер Керлисс так и не подошел со своим альбомом с образцами мужских рубашек.

В течение дня я несколько раз слышал песню «Бич бойз», доносившуюся из транзисторов, и каждый раз песня нравилась мне все больше и больше. Услышав «Бич бойз», отец поморщился, как от кислого, а мама сказала, что от такого визга у нее болят уши, но я все равно был без ума от песни. Все ребята были в диком восторге от «Бич бойз». Когда я слушал песню, наверно уже в пятый раз, неподалеку, оттуда, где старшеклассники лениво пинали футбольный мяч, донеслись шум и громкие выкрики. Кто-то ревел как бешеный бык. Мы с отцом пробрались сквозь толпу зевак, чтобы посмотреть, в чем дело.

Конечно, это был он. Человек огромного роста с курчавыми рыжими волосами, длинным и узким лицом, искаженным праведным гневом. На нем был бледно-голубой костюм со значком на лацкане, изображающим американский флаг, и маленьким крестиком, болтающимся поверх него, лакированные черные ботинки втаптывали в пыль маленький ярко-красный транзистор, изгоняя из него дьявола.

— Чтобы! Я! Этого! Больше! Не слышал! — орал он, сопровождая каждое слово новым ударом ноги.

Старшеклассники, игравшие в футбол, стояли с разинутыми ртами, во все глаза глядя на преподобного Ангуса Блессета, а шестнадцатилетняя девушка, чье радио только что растоптали на мелкие кусочки, была готова разрыдаться. Лакированные ботинки заставили наконец замолчать «Бич бойз».

— Этот сатанинский визг необходимо прекратить! — орал преподобный Блессет, проповедник Свободной баптистской церкви, обращаясь к собравшейся толпе. — День и ночь я страдал от этого невыносимого гама, но Господь повелел положить ему конец!

С этими словами преподобный еще раз наступил на вызвавшее всю эту бурю эмоций радио. Из обломков во все стороны полетели проводки и батарейки. После этого преподобный Блессет с раскрасневшимися щеками и залитым потом лицом обратил свой взор к рыдающей девушке и, раскрыв объятия, направился в ее сторону:

— Возлюбленная дочь моя! Господь благословит тебя!

Развернувшись, девушка обратилась в бегство. И я ее не виню. Если бы кто-то растоптал мой новенький приемник прямо у меня на глазах, мне тоже вряд ли захотелось бы с ним обниматься.

Преподобный Блессет, развернувший в прошлом году кампанию против ритуала, совершаемого Леди на мосту с горгульями в Страстную пятницу, теперь обратил свой лик к присутствовавшим.

— Вы видели это? Бедное дитя было настолько смущено, что оказалось не в состоянии отличить благо от греха! И я объясню вам почему. Потому что она наслушалась этого визга, этого дьявольского музыкального мусора!

С этими словами он указал пальцем на останки радио у своих ног.

— Кто-нибудь из вас удосужился узнать, что отравляет уши наших детей этим летом?

— Похоже на жужжание пчел, облепивших осла! — сказал кто-то, и все засмеялись.

Оглянувшись, я увидел мокрого от пота Дика Моултри, его рубашка на груди была вся заляпана соусом для барбекю.

— Смейтесь, если хотите, но когда вы предстанете перед Господом, вам станет не до смеха! — в ярости выкрикнул преподобный Блессет. Не помню, чтобы он когда-нибудь говорил нормальным голосом. — Но стоит вам послушать эту песню, и волосы у вас на голове встанут дыбом, как встали у меня!

— Да будет вам, преподобный! — подал голос мой отец. — Это же просто песня!

— Просто песня? — Блестящее от пота лицо преподобного Блессета мгновенно повернулось к моему отцу, пылающие гневом серые глаза настолько налились кровью, что могло показаться, будто их нарисовали. — Просто песня, говоришь, Том Маккенсон? Что ты ответишь, если я скажу, что эта «просто песня» подрывает мораль наших детей? Что она вызывает у них греховные сексуальные желания, подталкивает к безумным гонкам по улицам на автомашинах, учит их злу большого города? Что ты скажешь на это, Том Маккенсон?

Отец пожал плечами.

— Если вы сумели разобрать все это, прослушав песню один раз, то у вас уши, как у гончей. Лично я не понял из этой песни ни слова.

— Ага! Вот в этом и заключаются проделки Сатаны! — Преподобный Блессет ткнул отцу в грудь указательным пальцем с соусом барбекю под ногтем. — Грех пробирается в головы наших детей, а они даже не понимают, что слушают!

— В самом деле? — спросил отец.

К тому времени мама подошла к нам и встала рядом, взяв отца за руку. Он никогда особо не уважал преподобного, и мама боялась, что отец может выйти из себя и наговорить лишнего.

Преподобный оставил в покое моего отца и снова обвел глазами толпу. Если на свете и есть что-то, способное привлечь внимание людей, то это крикун, пугающий Сатаной, кажется даже, что в воздухе разносится его запах, как от горелого мяса.

— Добрые христиане, призываю вас прийти в среду вечером, в семь часов, в Свободную баптистскую церковь, вы сможете собственными ушами услышать все то, о чем я говорю!

Взгляд преподобного скользил по лицам людей.

— Если вы любите Господа, наш город и ваших детей, разбивайте любое радио, когда услышите, что из него льются эти помои!

К моему разочарованию несколько человек с горящими от возбуждения глазами поддержали преподобного одобрительными возгласами.

— Восславим Господа, братья и сестры, восславим Господа!

Преподобный Блессет стал пробираться сквозь толпу, хлопая людей по плечам и спинам, пожимая на ходу руки.

— Он мне всю рубашку соусом испачкал, — проговорил отец, разглядывая пятно.

— Пойдем отсюда. — Мама потянула отца за руку. — Давайте посидим в тени.

Направившись следом за родителями, я оглянулся, наблюдая, как уходит преподобный Блессет. Вокруг него образовалось кольцо, люди, окружавшие Блессета, что-то быстро и невнятно говорили. Их лица казались какими-то опухшими, а у самого Блессета на спине расплывалось темное пятно пота, напоминавшее формой дыню. Я не мог понять, каким образом та самая песня, что я сегодня впервые услышал на парковке около «чертова колеса» и сразу же полюбил, вдруг оказалась греховной. Я мало что знал о зле большого города, но не чувствовал в себе ни малейшего желания нарушать мораль. Песня просто была клевой, и на душе от нее становилось… клево. Я раз двадцать слышал сегодня эту песню, но так и не сумел разобрать, что там поется хором после «я тусуюсь, я тусуюсь», и ни Бен, ни Дэви Рэй, ни Джонни, который все еще ходил с перевязанным бинтами клювом и пока сидел из дома, не смогли мне помочь. Меня снедало любопытство: что такое преподобный Блессет сумел услышать в песне, чего не смог уловить я?