Жизнь мальчишки. Книга 1. Темная бездна - Роберт Маккаммон

— Ангус Блессет ненавидит все и вся, — ответила мама, когда к ней вернулась способность говорить. — Он может разглядеть верные признаки конца света в паре грошовых теннисных туфель.

— Это моя любимая песня. И мне хочется узнать, что преподобный сумел расслышать там такое, чего не услышал я.

— Ну, с этим все ясно, — чуть улыбнулась мама. — Его уши — это уши взрослого человека. То же самое можно сказать и про меня. Я с трудом выношу эту песню, но не думаю, что в ней заключено какое-то зло.

— Но все равно я хочу его послушать, — настаивал я.

Впервые в своей жизни я высказывал желание посетить проповедь, к тому же не в нашем церковном приходе. Отец, вернувшись домой, всячески пытался отговорить меня от этой затеи. Он сказал, что в преподобном столько горячего воздуха, что им можно было бы без труда надуть дирижабль, и что сам он ни за что бы не переступил порог Свободной баптистской церкви. Однако после негромкого совещания с мамой, из которого я тем не менее уловил слова «любопытство» и «пускай разберется во всем сам», отец скрепя сердце согласился идти вместе с нами в среду вечером на проповедь преподобного Блессета.

Таким образом наша семья вместе еще с сотней других людей оказалась под душными сводами Свободной баптистской церкви, находившейся на Шоусон-стрит, недалеко от моста с горгульями. Сегодняшняя служба не была торжественной, как воскресная. Ни я, ни отец не надели пиджаки и галстуки, некоторые явились прямо с полей, в грязных комбинезонах. Я заметил много знакомых лиц. Прежде чем служба началась, в церковь набилось столько народу, что едва-едва хватало места для того, чтобы стоять. Среди присутствующих было немало угрюмых подростков, которых притащили сюда силком их родители. По-видимому, истерические выкрики преподобного, а также расклеенные по всему городу объявления, в которых сообщалось, что «в среду вечером в Свободной баптистской церкви преподобный Блессет вступит в поединок с дьяволом ради спасения наших детей», сделали свое дело.

Перед стоявшей на возвышении кафедрой красовались новенький проигрыватель и колонки. И вот наконец появился преподобный Блессет собственной персоной, облаченный в белый летний костюм и розовую рубашку, раскрасневшийся и уже совершенно мокрый от пота. Широкими шагами он взошел на кафедру с вызвавшей весь этот переполох черной виниловой грампластинкой-сорокапяткой. В другой руке преподобный нес за кожаную ручку небольшой деревянный ящик с маленькими отверстиями по бокам, который поставил на пол в стороне от кафедры. После этого, повернувшись к собравшимся, он выкрикнул: «Братья и сестры, вы готовы сегодня сразиться с Сатаной?»

— Аминь! — закричали со всех сторон в ответ. — Аминь! Аминь!

Аудитория была готова к проповеди.

И преподобный начал страстно вещать о том, как коварно зло большого города, что оно добралось и до Зефира, как кровожаден Сатана, жаждущий заполучить души наших молодых людей и утащить их в ад, и что необходимо денно и нощно сражаться с дьявольскими искусами, дабы не гореть в геенне огненной. При этом преподобный Блессет носился по сцене взад-вперед как одержимый, махал руками и отчаянно потел. Нужно отметить, что шоу он устроил отличное: я даже подумал, не прячется ли у меня под кроватью дьявольское отродье, дожидающееся момента, когда я раскрою «Нэшнл джиографик», чтобы посмотреть на фотографии гологрудых африканок.

Потом, внезапно прекратив бег, преподобный Блессет обратил к собравшимся свое блестящее от пота лицо. Двери церкви были распахнуты, но духота все равно стояла неимоверная: моя рубашка липла к спине, а преподобный в золотистых лучах солнца просто обливался потом. Он поднял над головой черный диск пластинки.

— Вы пришли услышать это, — сказал Блессет. — Так слушайте!

Он включил проигрыватель, насадил пластинку на вал и задержал на весу иглу над первым желобком.

— Слушайте внимательно, — наказал он нам, — вот они, голоса демонов!

С этими словами преподобный опустил иглу на диск, и динамики наполнились треском от царапин.

Чьи это были голоса — демонов или ангелов? Ох уж эти голоса! «Я тусуюсь, я тусуюсь и тусуюсь. Из города прочь. Я тусуюсь».

— Вот оно! — внезапно заорал преподобный, поднимая иглу. — Вы слышали это? Он внушает нашим детям, что по другую сторону изгороди трава зеленее! Разве жизнь в родном городе хуже, чем в другом месте? Сатана разжигает в неокрепших душах дьявольскую тягу к перемене мест, вот о чем тут поется!

Игла снова упала на пластинку. Когда песня дошла до места, где говорилось, как здорово иметь машину без единой царапины, которая ни разу не разминулась с девчонкой, спешащей на свидание, преподобный Блессет разве что не затрясся от праведной ярости.

— Вот, вы слышали это? Разве дьяволы не призывают целыми днями носиться по улицам на автомобилях? Разве тут не слышно призыва предаться похоти, легкодоступным плотским утехам?

Последние слова преподобный произнес с глумливой усмешкой.

— Задумайтесь об этом, люди! Ваши сыновья и дочери горят в пламени этого мусора, в то время как Сатана насмехается над нашей слепотой! Только представьте себе улицы нашего города, красные от крови наших детей, гибнущих в разбитых машинах, наших беременных дочерей и распаленных похотью сыновей! Вы думали, что такое возможно только в больших городах? Вы думали, что наш Зефир защищен от когтей Князя Тьмы? Сейчас я дам вам еще послушать эту так называемую музыку, и вы поймете, как вы ошибались!

Игла в очередной раз упала на пластинку. Звук был отвратительным: судя по скрипу и треску, преподобный Блессет прокрутил пластинку по крайней мере раз двадцать. Меня мало трогало то, о чем он твердил: эта музыка была о свободе и счастье, в ней ни слова не говорилось о том, чтобы разбивать машины на улицах. Я слышал в песне совсем иное, чем преподобный Блессет. Отзвук лета — частичку небес, спустившихся на землю, Блессет же ощущал лишь запах серы да видел ухмылку дьявола. Просто поразительно, как служителю Господа, вроде преподобного, везде, во всяком слове слышится зов Сатаны. Разве Бог не правит миром во всех его проявлениях, как это сказано в Библии? Если так, то почему преподобный Блессет так боится за наши души?

— Языческий мусор! — орал он, комментируя ту часть песни «Бич бойз», где говорилось, что не дело оставлять дома подружек, собираясь в субботу на вечеринку. — Отвратительная похоть! Господи, спаси наших дочерей!

— Этот парень, — шепнул отец маме на ухо, — напоминает мне спятившую от жары бездомную дворнягу!

Пластинка играла и играла, а преподобный твердил о неуважении к закону, о разрушении семейных уз, грехе Евы и змее-искусителе в райском саду. Он брызгал на первые ряды слюной и исходил потом, лицо его страшно покраснело, и я опасался, как бы он не лопнул по швам.