Рыночная цена счастья - Овчинников Виталий

А у студентов желание помотаться по свету было всегда..

Расточительно? Конечно! Ведь все эти поездки денег стоили. И оплачивались из бюджета страны. Но страна сознательно шла на подобные затраты. Страна большая, возможности у нее – сумасшедшие!

Поэтому, пока ты молодой – езди, смотри, любуйся просторами своей

Родины и – гордись ею. И делай все, чтобы твоя Родина была крепкой, могучей и богатой страной. И, как ни странно те-перь может показаться, Советские люди действительно гордились свое страной, и

Советс-кий патриотизм являлся неотъемлемой частью характера каждого

Советского гражданина. Каждого! Именно так, а не как-то по другому.

Вспомните:

– У Советских собственная гордость – на буржуев смотрим свысока!

Странное это было существо – Советский человек! Полунищий, полуголодный, оде-тый черт те знает во что, живущий, по цивилизованным меркам, чуть ли не в "трущебах", не имеющий в своей стране практически никаких демократических прав, полностью зави-сящий от воли и прихотей любого своего начальника, но -всегда веселый, дольный и сча-стливый, не способный ни на подлость, ни на предательство и готовы трудиться на благо своей Родины чуть ли не бесплатно.

И редко кто из простых Советских людей согласился бы тогда променять эту свою, пусть не слишком благоустроенную Родину на буржуазный рай, каким бы красочным он ни казался. Были, конечно же были такие, которые уезжали, которых выселяли. Но это были не

Советские люди, это были какие-то – другие люди. Их и называли-то не слиш-ком благозвучным для советского уха словом – диссиденты. И отношение к ним в общей массе было довольно скептическое..

Авторитетом они ни у каких слоев Советского насе-ления не пользовались. Правда, среди диссидентов вроде бы попадались и приличные люди, даже талантливы, порой и очень талантливые. Их фамилии и их произведения по-тихонечку ходили в студенческой среде, и многие студенты активно читали их, В том чи-сле и Олег. Студенты в своем большинстве знали творчество Аксенова, Гладилина,

Сол-женицина.. "Архипелаг Гулаг" в рукописном виде Олег уже читал. И хотя не со всеми фактами, указанными там, он был согласен, но, все таки, это была стоющая книга! Читал он и признанный Солженицинский шедевр – "Один день Ивана Денисовича", выдвигае-мый в свое время на

Ленинскую премию. И остался доволен. Мощная книга. И мощная не только от необычности для граждан Союза темы. Мощная по языку, по художествен-ной силе воздействия на читателя. Но следующая его книга

– "Матренин день", совер-шенно не понравилась Олегу. Слишком мрачно, слишком глухо и слишком безнадежно. Так писать нельзя. После подобных книг жить становится невмоготу, не хочется. А книги должны учить жить, должны звать нас к лучшему и воспитывать в нас лучшее.

Так думал Олег и был уверен в своей правлте. Поэтому книги писателе девяностых годов он не при-знавал за литературу. Подобная писанина ему была не нужна. Читать для обыкновенней-шего "времяубития" он не собирался, не умел и не желал.

А от прозы Аксенова, его знаменитого "Звездного билета", его

"Апельсинов из Марокко" и особенно от "Пора, мой друг, пора" он просто балдел. Чистая, светлая, сол-нечная и чуть ли не певучая проза. Читаешь, читаешь и еще читать хочется. Сам процесс чтения уже доставляет удовольствие..Правда, от его скандальной "Бочкотары" он был да-леко не в восторге. Она ему совершенно не понравилась. Как не понравилась популяр-ная среди студенчества Ерофеевская повесть

"Москва-Петушки" А от Лимоновской пи-санины под названием "Это я -

Эдичка" его буквально затошнило. Так смаковать пороки человеческих отношений – зачем?!. Для чего?"

Он не любил художественные произведения, "натуралистически" описывающие грязь и вонь общественных туалетов страны. То, что

"дерьмо" пахнет, он и без них знал. И читать детально описанные запахи этого "дерма" он не собирался. И не испытывал в том никакой нужды. Задача искусства, по его интуитивному уразумению была совершен-но в другом – делать человека лучше, чем он есть на самом деле, а не потакать его поро-кам и слабостям и не опускать "гомо сапиенса" до животного уровня…

Певцы-диссиденты тоже ходили среди студенчества. Точнее – их записи. Там были классные певцы и певицы.. Во всяком случае – не хуже официальных, не вылезающих с экранов телевидения, этих Лещенко,

Пугачевых, Поноровских, Толкуновых, Сенчиных, Пьех. Кто там еще был?

Кого – упустил? Ах, да – Ротару! Ну, Ротару к ним не относится.

Ротару – это особый разговор. Ротару – это потрясающая женщина.

Красивая женщина..Очень красивая! Неповторимо красивая! Да еще с таким завораживающим, чуть ли не волшебным, чисто женским голосом.

Про нее трудно что-либо плохое сказать А, как дер-жится! Одно – загляденье! Принцесса! Леди! Само женское достоинство на пьедестале!

Женщина! Его Величество Женщина! Вот уж кому не надо ради дешевой популярности бегать полуголой по сцене или задирать подол платья, показывая фанатам свое нижнее белье. И так все ясно! Перед ней хочется в благоговении склонить свою голову и опусти-ться на колени.

И сказать покорно: "Все, я – твой! Отныне и навеки! Делай со мной, что хочешь, но от тебя я никогда и никогда не уйду!".. -

Среди диссидентов были прекрасные певцы и певицы. И Лариса

Мондрус, и Аида Ведищева, и Ирина Бродская и много еще других. А вот мужчин певцов среди уехав-ших было мало. Пожалуй, один лишь Эмиль

Горовец, да еще Александрович, два Со-ветских тенора с изумительно чистыми голосами. А остальных не выпускали, а просто отлучали от эфира, как Макарова, Мулермана, Ободзинского и многих других, не слиш-ком ярких и менее известных певцов и исполнителей.

Жили они с Юлией в Иркутске у Сергея Афанасьевича. На работу ходили вместе на авиационный завод. Благо, что недалеко, минут двадцать спокойной ходьбы. Трудились в цехах. Олег – слесарем сборщиком в корпусном цехе, а Юлия – токарем в механическом. Здесь же встретили и отметили годовщину трагедии. Собрались близкие и знакомые в их бывшей квартире. Приглашенных было не много. Всего лишь человек двадцать-двадцать пять. Не больше. Ну, а те, кто просто хотели помянуть погибших, те приходили сами. Двери были открыты для всех желающих. И люди шли, шлм, садились, выпивали стопку, другую, закусывали и уходили. Кто – молча; кто произносил речь.. Кто – оставался надол-го, кто уходил сразу.. Таких, свободно приходящих было много. Олег даже поразился, сколько, оказывается, иркутян знали, помнили его родителей и его брата с невесткой. Много, очень много. Чуть ли не пол Иркутска. Кое кто из них даже и плакали. Хотя это, может быть и элементарнейшая дань традиции. На Руси на похоронах и на поминках было принято плакать. Искренне или не искренне, это не важно. Главное, чтобы плакали…

На Руси даже профессия такая была у некоторых женщин в деревнях и небольших провинциальных городках. Правда профессия неофициальная, так сказать – любительская, по совместительству. Как сваха, например,. Их задача была плакать на похоронах и по-минках, иногда – на свадьбах, когда невесту одевали в свадебный наряд. Их и называли так – "полакальщицы". И они плакали. И не просто плакали. А обыгрывали своеобразный спектакль, где они не просто слезы лили по заказу,, а песни пели "причитальные" с крика-ми, стонами, визгом и долгими горловыми завываниями, с характерным "пританцовани-ем" и различного рода выразительными телодвижениями в виде ритуальных фольклор-ных танцев. Чуть ли не спектакль разыгрывался на тему смерти любимого человека. Кар-тинно и красочно убивались горем для многочисленных родных, родственников, знако-мых и последних гостей усопших.

Хорошо это или плохо, сейчас сказать сложно. Ведь слезы искреннего горя тоже должны быть искренними, настоящими, а. не ложными, искусственно фальшивыми. Но кто знает. где здесь правда. а где игра? Толпа хочет зрелищ, толпе надо зрелища, по ны-нешнему – шоу, где красочная неправда перекрывает правду и становиться более нужной обыкновенным людям, а значит – более востребованной. Так было всегда, так было при-нято на Руси издревле. И не нам судить наших предков. Кому надо плакать – пусть пла-чет. Кому хочется плакать – пусть плачет. Кто же не хочет плакать – пусть не плачет, пусть не притворяется. Это его личное дело, его выбор. Но вот кто не может плакать – тем сложнее. Эти люди носят свое горе в себе. А такая ноша не всегда бывает посильной. Да-же для очень крепких людей.. Можно ведь и надорваться..

Олег относился к той категории людей, которые не плачут. И он молча сидел за сто-лом, бесцельно глядя на суетящихся вокруг длинного стола, составленного из нескольких сдвинутых обычных столов, знакомых, полу знакомых и совершенно незнакомых ему лю-дей, на их разгоряченные лица, оживленно, а порой и весело блестевшие глаза,, непрерыв-но двигающиеся в разговорах влажно сальные губы, и чувствовал себя далеко, далеко от всех них. Они были ему абсолютно и совершенно не нужны.. Помянуть своих родителей, своего брата с никогда не виденной им молодой женой, даже не женой еще, а только лишь невестой, он спокойно мог и один. Для поминания ему