Рыночная цена счастья - Овчинников Виталий

"сотоварищи" нужны не были. Все. это можно было бы сделать и в маленькой компании самых близких для него людей, его Юлии. да Сергея

Афанасьевича с семьей. И – все! И – хватит! Но…положено именно так. Кем положено, для чего положено – не известно. Но обязательно нужно много гостей, много выпивки, много закуски, много пустых разговоров, непонятно каких и непонятно о ком. Чаще всего даже не о погибших или умерших.

Олегу поминки не были нужны в самом своем принципе. Своих родителе и своего брата он помнил и так, без этого обязательного внешнего напоминания. С отцом, матерью и братом он всегда был в хороших отношениях. И их потеря для него оказалась невоспол-нимой в самом высоком понимании этого слова. Он словно бы потерял самого себя. При-чем, наиболее важную для себя частицу. И чувство душевного одиночества в сочетании с психологическим дискомфортом останется теперь навсегда в его сердце. Единственной теперь его опорой, его надеждой и спасителем в этом неласковом для него мире стала его

Юлия. Его любовь, его подруга, его жена и его вторая половина. Без нее он теперь даже и не мыслил своего дальнейшего существования. Она стала для него всем. Даже самой жизни. Во всяком случае, ему так казалось. И он был не так уж и далек от истины…

Возвращаясь с практики домой, к себе в Москву, они заехали на пару дней в Томск, к директору Юлиного детского дома. Радости ее не было границ. Она действительно питала некоторую слабость к Юлии.

Своих детей у нее не было. Ее детьми стали дети ее детского дома. А

Юлия – одна из самых ее любимых дочерей. И вот эта дочь заехала к ней через несколько лет после окончания школы. Да не одна. А со своим молодым мужем. Как же здесь не радоваться?! И она радовалась целых два дня. А вместе с ней радовались и все ее питомцы, воспитанники детского дома имени Надежды Константиновы Крупской. А по-том Олег с Юлией улетели в Москву, в свою комнату в студенческом общежитии. И больше они в Иркутске и в Томске не были никогда. Жизнь увела их от городов Сибири. И кто знает, права она здесь оказалась или нет?.

ЧАСТЬ 2-я

Не жили никогда счастливо, нечего и начинать!"

Олег, убаюканный своими, не слишком, правда. внятными мыслями, бездумно гля-дел на дорогу. Дорога была на удивление хорошей.

Бетонка, покрытая асфальтом. Дела-лась дорога еще в Советское время.

И делалась добротно. Под строящуюся недалеко под-земную ракетную базу. А потому рассчитанную на значительные силовые нагрузки. Ведь платформы с ракетами весили очень и очень много. Сколько лет уже прошло – а все стоит дороженька! Уж для чего, чего, а для оборонки мы тогда делать умели. Это тебе не какой-нибудь "вшивенький" ширпотреб, не пресловутые товары нарочного потребления, где главное

– количество, а потому все – "кое как да тяп ляп", без особых затрат и особого на то усердия. Это тебе – оборонка, где военпреды, как цепные псы, никогда не пойдут ни на какие отступления от чертежей.

Как написано, так и сделай. Умри, но сделай правильно, как положено, как надо. У всех военпредов хорошая зарплата, прекрасные жилищные ус-ловия, живут они припеваючи при крупных заводах, а значит – в больших городах Это те-бе не какой-нибудь "задрипанный" поселок в отдаленном гарнизоне, где нет ничего, кро-ме тайги. степей, пустыни, гор или моря. Только не южного, теплого, а холодного, север-ного, куда даже мысленно окунуться невозможно – страшно слишком. Да еще комарья с гнусом и оводами столько, что неба из-за них порой не видно. И вырваться из этого гарни-зона проблема из проблем, а практически – невозможно. Жизни целой и то – не хватит. А если уж вырвался, да попал по случаю в военпреды на оборонный завод – считай, что по-пал в рай. И потому – ни на какие уговоры по снижению качества, по несоответствию с рабочими чертежами. Не дай бог проявится где-нибудь твоя ошибка или выявится твой несчастный компромисс – тогда прощай комфортная жизнь. Перед глазами опять замая-чит убогая комнатушка в богом и чертом забытом и всеми проклятом каком-нибудь гар-низоне. А тебе ведь уже не двадцать лет, а чуть ли не в два раза больше. И можно со спо-койной совестью считать, что жизнь твоя кончилась и пора трубить отбой.

Хотя нет, все мы – люди. Все мы – "человеки".. И ни что человеческое нам не чуждо. И военпреды – тоже бывали не без греха. И никуда от этого не денешься.. Даже на солнце и то есть пятна. Что же тогда говорить о нас, простых людях?. Ведь не нашлось же в древнем

Израиле ни одного человека, который осмелился бы бросить камень в деву Ма-рию. Потому что все были грешны. Все.. То ли на самом деле, то ли в мыслях, но – греш-ны, грешны. И Олег, всю свою после институтскую жизнь проработавший с военпредами, хорошо знал эту среду. И ту обстановку, в которой им приходилось работать; И тот жесто-чайший прессинг, который связывал военпредов по рукам и ногам и заставлял их делать совершенно не то. что они считали нужным делать в данной ситуации и что они должны были сделать согласно своего статуса и своих должностных инструкций..

Однако все мы являемся продуктом той системы, в которой живем и работаем.А система требует. Давай! Давай! Давай! И все мы – давали.

В меру своего старания, в меру своих способностей, в меру своего желания и таланта, если он только имелся.. Давали,.закрыв на все глаза, спрятав подальше свою совесть. А здесь еще канистра спирта для снятия напряжений и очистки совести от всяких там угрызений.

Спирта всегда много на подобных предприятиях.. Официально – для технологических нужд. Неофициально – для утряски и усушки человеческих взаимоотношений, для создания деловой и творческой обстановки между заказчиками и исполнителями, когда приходилось подписывать журна-лы отступлений от требований рабочих чертежей перед оформлением актов окончатель-ной приемки. И самое поразительное здесь заключается в том, что наша военная продук-ция, даже при таком варварском отношении к ее изготовлению, работала.. И не так уж и плохо работала. В чем многократно убеждались наши прямые и косвенные противники. -.. Действительно, наверное, самый страшный враг для русского человека – это он сам. И нас невозможно победить извне. Мы погибнем изнутри. От самих себя. Ведь Олег сей-час едет уничтожать именно то. что он делал все свои активные годы после окончания ин-ститута.. Едет уничтожать плоды собственного же труда.

Кошмар, да и только! Ни в од-ном, самом страшном сне такого не увидишь. И слава Богу, что не увидишь. Потому что сама действительность стала хуже кошмарных снов. И от этого, к сожалению, никуда уже не денешься.

Минут через тридцать после выезда из Костромы машина свернула вправо. Здесь тоже шла бетонка, и тоже заасфальтированная. И стоял на повороте вкопанный в землю столб с прикрепленным к нему большим красным кругом с белым к кирпичом посереди-не, означающим элементарное, но всем понятное предубеждение: "Проезд закрыт: Но их

"газон" поехал. Действительно, почему бы и нет?!. Мало ли знаков стоит на дороге?! Что, на них на всех внимание обращать, что ли? .Это при Советской власти было нельзя. А сейчас – можно. Сейчас вообще все можно. Такое у нас сейчас время. Демократия! А де-мократия – это когда я ничего и никого не признаю и делаю, что хочу.. То есть, демокра-тия по "русски" – это полная и окончательная вседозволенность.

Они проехали еще немного и уперлись в большие металлические ворота, перего-раживающие путь. Рядом с воротами стоял небольшой кирпичный домик, а вправо и вле-во от ворот уходила в лес широкая просека с двумя рядами колючей проволоки, прикреп-ленной к железобетонным опорам с изогнутыми "яйцевилными" светильниками наверху.

Услышав шум мотора, из домика вышел мужчина средних лет в камуфляже и с "Ка-лашниковым" на плече. Погоны на куртке отсутствовали. Значит – не солдат, охранник. Господи, сколько же их стало в несчастной России, этих охранников! Чуть ли не половина мужского населения страны. Причем, самого активного мужского возраста, в 25-40 лет. Здоровые бугаи, сытые, самодовольные, ленивые, ничего в жизни уже не желающие, кро-ме примитивного физиологического удовольствия. Поесть, поспать, выпить и

"трахнуть-ся".. Самцы. Двуногие, прямоходящие самцы. И вид у всех их

– вид самца, а не человека. Рожа – опухшая от водки, непрерывного сна и абсолютнейшего ничегонеделания, полу-бритые, с вечной, двухдневной, а то и трех-четырех дневной щетиной; глаз уже и не вид-но уже, одни лишь щелочки. На голове – черная, вязаная шапочка, натянутая до са-мых бровей, из под которых смотрят на мир хмурые, не выспавшиеся, а, может, наоборот, переспавшие, недобрые глаза.

Мужчина поправил на плече автомат, подошел к маши-не, и, закинув на бок голову, молча уставился на Сергея.

Тот открыл дверцу и крикнул охраннику: