Голос зовущего - Алберт Артурович Бэл

от его сметливости, изобретательности. Сколько раз, бывало, он придумывал что-то хорошее, но стоило поделиться с другими, как у хорошей мысли появлялись не менее хорошие советчики, и что ни советчик, то свой совет, и если к каждому прислушиваться, то получалось…

Ничего не получалось.

Берз подсчитал собранные орехи — всего триста восемьдесят два ореха. Завтраками я на время себя обеспечил, рассудил он. Вначале он постоянно испытывал голод, но припасы расходовались бережно. Он подсчитал, что если на завтрак будет съедать по десяти орехов, их хватит на тридцать восемь дней. Навряд ли, конечно, придется пробыть в клетке столько, но он всегда себя настраивал на худшее.

Долго приглядывался он к грибной плантации, разросшейся на компосте из лошадиного навоза, прошлогодней листвы и прелой соломы. На осенней выставке грибов ему случалось видеть шампиньоны, но он не доверял своей памяти. Его память прочно удерживала фасады домов, ритмы линий, соотношение плоскостей, соразмеренность масс, но гриб как архитектоническая форма в прежней жизни не привлекал его внимания.

Он знал, шампиньоны — грибы осенние. Но полной уверенности не было, уж слишком те смахивали на обычные поганки. Шляпки здоровенные, широкие, иную и ладонью не прикроешь. Одни отсвечивали зеленью, другие— коричневатым. Сверху чешуйки. На ножке нечто вроде кольца. С бахромой.

Берз принюхивался к грибам, но те были без малейшего запаха. Наконец один из них он срезал со всеми предосторожностями, чтобы не повредить грибницу, мицелий — на тот случай, если гриб окажется съедобным.

Грибная плоть на срезе зарумянилась. Берз знал, что шампиньоны можно есть сырыми. А вдруг поганка? Съесть маленький кусочек — неужели умрешь? Сначала, наверно, станет плохо, будет тошнить. Если ж это шампиньон, ничего подобного не произойдет. Да и кусочек поганки не повредит. Ладно, там будет видно.

Он поднес кусочек к языку. На вкус приятный. Глотая слюни, Берз выжидал. Дурно не делалось. Может, сначала подсунуть гриб белке? Но белка не притронется к грибу, от которого пахнет человеком. Белка наведывалась в клетку не за грибами, у белки грибов полон лес. Боровики! Так что придется самому снять пробу.

И он съел еще кусочек. Ничего не случилось. Подождал минут десять. Самочувствие по-прежнему прекрасное. Съел гриб целиком. Со спокойным сердцем улегся спать. Если и помрет, то хотя бы не на голодный желудок.

Две дюжины поганок на поверку оказались шампиньонами. Это было неожиданной удачей, он торжествовал.

В тени ольшаника густым ковром росла заячья капуста. Ее можно было рвать на расстоянии вытянутой руки. Ежедневно он собирал пригоршню заячьей капусты. Рассчитал, что при такой норме потребления капусты хватит всего недели на две, однако он не мог себя больше ограничить и уменьшить порцию.

Берз опасался упадка сил и апатии.

К великой радости, на южной стороне клетки, рядом с бетонным основанием он обнаружил два проросших гриба-дождевика. До них можно было дотянуться. Он знал, что молодые дождевики съедобны. Он варил их и ел. Каждый день по дождевику вместо обеда. Запасы топлива сразу же катастрофически сократились. Он решил кипятить воду раз в неделю.

В вырытом колодце держалось с полведра не очень прозрачной воды с лягушачьим, илистым привкусом.

Ежедневно за полдень над ним раздавался свист голубиных крыльев. Птицы прилетали к ручью на водопой.

Когда Берз сидел неподвижно, лесные голуби опускались посидеть на верхние брусья клетки.

Не раз пытался он поймать голубя. Распустив носок, сплел из синтетического волокна силки. Расставил на крыше.

В первый день прождал напрасно — голуби пролетели мимо. На следующий повезло, прилетели четыре голубя, двое сели в петлю.

Берз прикинул, что это голубиная семья. Самка чуть поменьше самца, да еще двое птенцов, у тех ало-голубые шейки, серо-синие плечи и сизые грудки не так ярки, как у родителей. Папаша голубь вперил желтоватый глаз в недвижно сидящего человека, склонив к нему свой клюв с красноватым комлем. Когтями крепко вцепился в брус клетки.

Берз рывком затянул петлю, и один из стариков — самка задергалась, забилась о брусья.

Остальные голуби в ужасе захлопали крыльями, и немного погодя хлопанье перешло в знакомый свист. Мелькнули их белые грудки.

Берз немало раздумывал о возможности послать с голубем записку. Пока Берз был без сознания, воры очистили его карманы, не оставив ни записной книжки, ни документов, ни автоматического карандаша, ни фломастеров. Не было у него и бума! и, за исключением десятирублевок в карманчике брюк.

Он надеялся, что сможет угольком написать просьбу о спасении на десятирублевке и, привязав голубю к ноге, отпустить с ней птицу.

Даже попробовал писать, но стоило денежной бумажке немного помяться, согнуться, как угольные письмена сами собой осыпались. Посылка письма отпадала.

Вчера он возился с десятирублевкой и угольками. Сегодня пытался просунуть голубя между брусьями. Задача не из легких: голубь оказался крупной птицей. Когда он забился над верхним перекрытием, можно было подумать, что размах его крыльев не менее полуметра. С горем пополам Берзу удалось протащить голубя между брусьев.

В почтальоны голубь не годился, и Берз его зарезал, ощипал, разделал. Не сказать, что занятие из приятных, да он бы никогда и не подумал, что способен зарезать голубя, ощипать его, разделать, но голод явился прекрасным наставником.

Берз вспорол зоб, вытряхнул из него множество сосновых и еловых семечек.

Промыл тушку, сварил ее на ужин в консервной банке. Банку прополоскал, прочистил и выскреб. Пользовался ею и как питьевым сосудом, и как кастрюлей.

Бульон получился на славу, мясо, правда, постное, не варево взбодрило, подняло настроение. Берз уже загорелся расставить силки на зайцев, только не знал, как подманить их к клетке.

Дня через три голуби снова опустились на брусья. На сей раз двое молодых. Самец куда-то исчез. Берзу не удалось изловить ни одного, голуби улетели, даже не заметив западни. Но через день они вернулись втроем, и Берз поймал одного.

Берз на глазах худел, терял силы. Зато ночью спал хорошо. Пищу варил только тогда, когда попадался голубь. Запасы дров подходили к концу. Правда, он ухитрялся вскипятить банку воды при ничтожных затратах хворостинок.

У него было тринадцать спичек, каждую он расщепил ножом на четыре части. Должно было выйти сорок две спички, но многие крошились, ломались, получилось всего двадцать восемь, но и это было неожиданным резервом.

Погода держалась ровная, теплая.

Белочка частенько наведывалась к орешнику, добирая недоступные Берзу орехи. Рыжеватая шубка ее мелькала то там, то здесь. Иногда белка оказывалась совсем рядом с клеткой, становилась на задние лапы — передними держала орех — и с тоской во взгляде смотрела на Берза.