Голос зовущего - Алберт Бэл

Бэл Алберт

Голос зовущего

АЛБЕРТ БЭЛ

Голос зовущего

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Книгу современного латышского прозаика Алберта Бэла составляют роман "Голос зовущего" и рассказы разных лет. Время действия романа - 1905 год, герой - реальное историческое лицо, профессиональный революционер Янис Лутер-Бобис. Сюжеты рассказов соотнесены с годами Великой Отечественной войны, с послевоенной действительностью современной Латвии.

1

Промозглым и голым зимним утром по Суворовской улице в Риге, сгорбившись под нелегкою ношей на плече - плоским ящиком со стеклом и всякими стекольными принадлежностями, - брел мастеровой.

Одет он был в поддевку и штаны домотканого сукна, на ногах сапоги. Шерстяной шарф обмотан вокруг шеи, овчинная ушанка, варежки, хотя мороз не ахти какой, Лицо мастерового было старчески румяно, с сизыми прожилками по щекам и носу. Седая благообразная бороденка, тронутые сединой усы.

Старик был в очках с железной оправой. Из-под ущанки на ворот спадали жидкие пряди волос.

Должно быть, стекольщик страдал каким-то недугом, поясницу, что ли, ломило, а может, ноша оказалась чересчур тяжела, только шел он неуверенно, шатко, что называется, едва ноги волочил, и, глядя со стороны, кое-кто мог бы заключить, что не жилец он на этом свете.

Временами старика вдруг начинал душить кашель, и в один из таких приступов ему пришлось отступить к стене дома - проезжал казачий разъезд, всадники лениво поигрывали нагайками.

Дойдя до Романовской, старик свернул к Александровской и вскоре подошел к серому пятиэтажному дому.

Борясь с одышкой, открыл парадную дверь, взобрался на второй этаж, крутанул бронзовую ручку звонка.

Дверь отворила молодая, исхудавшая и поблекшая женщина.

- Госпожа Леинь? Стекольщика вызывали? - с трудом выдавил из себя старик. Должно быть, больное горло мешало ему говорить.

- Да, вызывали. На кухне выбита верхняя клетка

оконной рамы.

- А мне сказали, всю раму стеклить.

- Нет, только верхняя клетка! Проходите!

Хлоркой и каким-то особым аптечным запахом потянуло из сумрачной прихожей. В нее выходило много дверей Сразу видно, люди тут жили состоятельные. Кто-то выглянул, осмотрел стекольщика, захлопнул дверь.

Проходя мимо вешалки, стекольщик старался не касаться одежды. Очутившись на кухне, осмотрелся, достал нужное из ящика. Как всякий опытный мастер, он имел при себе разных размеров заготовки, одна из них как раз подошла к третьей клетке оконной рамы, и немного погодя стекольщик уже разминал на дощечке.

Девчушка в розовом платьице светлячком пронеслась по коридору мимо кухонной двери. Послышался голос:

- Хочу к папе!

- К папе нельзя. К папе пришел доктор.

- Папа сам доктор.

- А это папин доктор. Ступай к тете Анне, поиграй у нее.

- А у того доктора тоже есть доктор?

- Да, детка, да!

- Папа - доктор, и у папы доктор, а у папиного доктора еще и свой доктор?

Привычным движением стекольщик накладывал замазку, она ложилась на раму ровной, гладкой бровкой.

Вошла госпожа Леинь.

- Платить вам как - деньгами или натурой? - спросила.

- Годится и то, и другое, - отозвался стекольщик, убирая свои принадлежности: деревянный аршин, молоточек жестянку с гвоздями, дощечку, на которой разминал замазку Алмаз же, как драгоценность, спрятал в карман.

Хозяйка протянула ему увесистый сверток. Б дверях опять мелькнуло чье-то лицо.

- Вот вам немного свинины.

Стекольщик, не глядя, сунул сверток в ящик, сухо простился и двинулся к выходу.

- Послушайте... - Женщина хотела что-то еще сказать, но за ним уже затворилась дверь.

На улице стекольщика нагнал какой-то нищий. Смерив его придирчивым взглядом, нищий проковылял мимо Стучала подкованная деревянная нога. Нищий торопился к своему рабочему месту на Больших бульварах.

Губы у стекольщика шевелились, но он не проронил ни звука, шел себе как ни в чем не бывало.

Войне конец, ей-богу,

Но где ж возьму я ногу,

Деревянную, протезную?

Зайди в тот дом, болезный!

А дом-то тот казенный был,

Я ногу там себе спросил.

Но мне сказали: чем негож?

И без одной ноги хорош.

Не вздумай только вякать,

А то придется плакать.

Стекольщик прибавил шагу и вскоре был уже на Мариинской улице, там повернул к Александрийскому вокзалу. Через два квартала, миновав здание суда на углу Столбовой и Мариинской, старик вошел в доходный дом мрачно-зеленого цвета.

В обшарпанном парадном старик не встретил ни души. Поднимался медленно, временами останавливался, чтобы отдышаться. А может, просто прислушивался.

Добравшись до второго этажа, снял плотную рукавицу. В руке блеснул ключ. Смазанный замок открылся бесшумно. Старик вошел в квартиру, запер за собой дверь, для верности еще заложил цепочку.

- Наконец-то, - молвила выглянувшая из кухни старушка.

Пахло вареной брюквой, плыл легкий капустный запах.

- Мать поутру твоя заходила. Я не сказала, что ты в Риге. Вся такая расстроенная. Сказала ей, что ты в надежном месте.

- И правильно, тетушка Ригер, - грустно ответил старик. От нежного капустного запаха его голос понемногу терял хрипоту.

Толкнул дверь в глубине коридора.

Небольшая комната с занавешенным окном, золотистыми связками лука у щербатой печи, с пучками сухих ароматных травок в вазе на столе.

На желтой деревянной кровати с резными шишками в изголовье, матово поблескивая замками, красовалась пара кожаных чемоданов.

У стола кресло с аккуратно повешенным на спинку выходным костюмом. На вешалке меховая шуба и шапка.

На улице был ясный день, но старик не раздвинул занавеску, вместо этого засветил керосиновую лампу.

Движения старца становились все более раскованными Поставил в угол стекольный ящик, сел в кресло.

Подвинул продолговатое зеркало, пристроил его перед собой.

Открылась дверь, вошла тетушка Ригер, неся полотенце и таз с горячей водой.

- Я уж думала, вот придешь и столкнетесь с нею.

Да ведь все равно бы тебя не признала, - говорила тетушка Ригер.

От воды валил пар, ее только что сняли с плиты прямо в тазике. Тетушка Ригер держала его голыми руками.

- Как это ты пальцы себе не обожжешь? - удивился старик.

- Не жжет! Я толстокожая! А вот как подумаешь, сразу и обожжет!

- Ага! Дай и мне разок попробовать, - сказал, стапик проворно обернувшись. Принял таз из рук тетушки Ригер бормоча себе под нос: - Ой, холодно, чистый лед, аж мурашки по телу забегали! - И поставил кипяток на стол.

- Я расспросила ее, как отцу живется, братьям. Все живы-здоровы, только вот сама сдавать что-то стала.

По тебе убивается. Весточку твою получила, да ей мало этого Ладно, ладно, ухожу,-вдруг молвила тетушка Ригер и, махнув рукой, вышла, бесшумно притворив за собою дверь.

Старик снял ушанку. Ловко накинул ее на резную шишку кровати, затем накрылся с головой полотенцем и склонился над тазом.

- А! - вырвалось у него, и он выпрямился.

Струйками по лицу стекал грим.

Человек осторожно отлепил седоватые усы. Ьще немного попарившись, отодрал бородку. Снял стариковский парик.

Достал из ящика стола баночку, вату, намазал лицо вазелином. Затем чистой ватой старательно стер его.

Выпрямился, развел плечи, размял руками спину, шеей покрутил. Прошелся по комнате, поигрывая мышцами и при этом постанывая. Возвращение в молодость было нелегким, старость въелась в плоть, силой приходилось ее изгонять. Одну за другой сбрасывал с себя стариковские одежки, пока не остался в длинной белой льняной рубахе.

Убрав с постели чемоданы, он завернулся в полосатое одеяло, поудобнее устроился на соломенном тюфяке, бормоча про себя:

- Небо голубое!

И двенадцать журавлей!

Двенадцать журавлей в небе тают голубом.

Двенадцать журавлей курлычут грустно.

Двенадцать!

Он видел, как в голубом небе тают двенадцать журавлей: ровно в двенадцать он должен был проснуться, двенадцать журавлей становились все меньше и меньше; верное дело, число откладывалось в сознании, и журавлиный косяк с печальным кличем "курлы-курлы" обратился в едва различимую точку на горизонте, потом и вовсе исчез в синеве.

Во сне он дышал глубоко и ровно. Под занавешенным окном, семью пядями ниже, белела покрытая инеем кровля. Забраться в дом через окно было невозможно, а выпрыгнуть - ничего не стоило. Дальше по крыше можно было пройти до слухового окна, через него попасть на чердак пекарни, оттуда на мучной склад, мимо крысиных и мышиных нор, мучных ларей пробраться до самой пекарни; а в пекарне у горячих печей даже в январские морозы все работали в белых льняных рубахах -белые работяги ангелы в адском пекле в поте лица пекли городу хлеба.

Он проснулся через полчаса, ровно в двенадцать.

Вода в тазу успела остыть. Он зачерпнул сначала в стакан. Вычистил зубы несравненной пастой фирмы "Сарто" - "Ваши зубы станут ослепительно белыми, крепкими, паста приятно освежает полость рта, и даже кратковременное пользование ею предохранит ваши зубы от гниения!". И подумал: а интересно, предохраняет ли она буржуев и от духовного гниения?